— Девочка сейчас вне опасности? — внезапно испугалась Мелита.

— Эжени не допустит, чтобы с головы Роз-Мари упал хоть один волосок! — уверенно сказал граф. — Да и мы скоро вернемся назад.

Он не целовал Мелиту, но и не выпускал из своих объятий.

Она понимала, что было бы неуместно проявлять страсть, когда так свежа его скорбь по покойной жене — девочке, убитой лишь потому, что он был привлекательным мужчиной.

Он только прижался щекой к ее волосам и сказал:

— Сейчас я поеду к адвокату, а встреча в банке сегодня, видимо, не состоится.

— Вы еще не обращались за кредитом? — спросила Мелита.

— Обращался, но мне сказали, что этот вопрос будет обсуждаться руководством банка и сегодня я смогу получить ответ.

В его голосе слышалось отчаяние от унизительной необходимости просить у кого бы то ни было деньги. Зато теперь, если только не случится чего-нибудь непредвиденного, он станет обладателем огромного состояния.

Граф поднялся.

— Пойдемте, дорогая, я отведу вас в дом, и, пока меня не будет, вы сможете принять ванну и отдохнуть.

Взглянув на ее костюм для верховой езды, он сказал:

— Жаль, что я не видел вас верхом, но у меня будет для этого еще масса возможностей. Я думаю, вы сможете подобрать себе что-нибудь из платьев моей сестры — она гостила у меня в прошлом году и оставила в спальне какие-то вещи.

Он снова улыбнулся.

— Она сказала, что они вряд ли подойдут для холодной Швеции, где они живут с мужем.

У крыльца граф поцеловал ей руку и, как только она направилась в дом, крикнул груму, чтобы тот подавал коляску.

Лишь поднявшись в спальню сестры Этьена, Мелита поняла, что совершенно измучена. Причиной тому было не только долгое путешествие, но и пережитые ею страхи и волнения — ведь ей удалось вырваться из Весонна лишь чудом.

Юная служанка приготовила ей ванну. Мелита почувствовала бодрящую свежесть, переоделась в красивое платье из цветастого шелка, которое нашла в шкафу. Оно оказалось великовато в талии, но Мелита стянула его голубым кушаком, так подходившим к ее глазам, и заново уложила волосы. Увидев себя в зеркале, она пришла к выводу, что у нее есть шанс показаться графу весьма привлекательной.

Приготовления заняли у нее довольно много времени, но когда она спустилась в гостиную, граф еще не вернулся. Жара уже чувствовалась даже на веранде, а потому Мелита удобно устроилась на софе и решила, что поступит разумно, если немного полежит.

Девушка принялась рассматривать комнату. Обставленная на французский манер, она выглядела довольно эффектно, однако нельзя было не заметить, что шторы и чехлы на стульях с золочеными виньетками уже изрядно выцвели, а ковер протерся почти до дыр.

«Стены надо бы покрасить, — подумала она. — Как быстро при жаре начинает осыпаться штукатурка!»

Она вздохнула. Если завещание Сесиль имеет силу, то у графа будет достаточно средств, чтобы привести в порядок и этот дом, и поместье.

«Он такой… замечательный!» — подумала она.

Мелита проснулась от поцелуя. Открыв глаза, она увидела стоящего на коленях графа — он осыпал ее страстными, требовательными поцелуями.

По всему ее телу пробежала чудесная теплая волна. Сжав ее так крепко, что она едва могла дышать, граф взволнованно сказал:

— Дорогая моя, обожаемая моя девочка! Все хорошо! Юристы подтвердили, что последнее завещание Сесиль отменяет все, что она подписывала раньше. О любовь моя, как мне вас благодарить?

Он снова принялся целовать ее, и Мелита уже не могла думать ни о чем, она утонула в захлестнувшем ее восторге.

— Я люблю вас! Люблю вас! — шептал граф.

Наконец он заставил себя выпустить ее из объятий и встал. Сверху вниз он смотрел на ее пылающие щеки, блестящие глаза и жаркие от поцелуев губы.

— Обед уже на столе, — сказал он. — Он дожидается нас уже больше часа: у меня было так много дел.

Мелита тоже встала, но колени ее слегка дрожали. Она чувствовала только, что безумно любит его, и с трудом понимала обращенные к ней слова.

Граф снова привлек ее к себе.

— У меня на вторую половину дня есть кое-какие планы, — сказал он, — а сейчас вы, должно быть, голодны, да и сам я страшно хочу есть!

— Служанка принесла кофе, когда я принимала ванну, но, если честно, я уже ощущаю внутри некоторую пустоту.

— Тогда обед вам понравится, а это очень важно, потому что у нас не так много времени.

— Мы возвращаемся в Весонн? — спросила Мелита.

— Не сегодня. Мы женимся!

— Женимся?

Мелита смотрела на него широко открытыми глазами.

— Женимся, мое сокровище, — повторил граф. — Неужели вы могли хоть на секунду допустить, что я позволю вам ускользнуть из поля зрения, а точнее — из моих объятий? Вам пришлось пережить немало опасностей, и я буду спокоен только тогда, когда вы станете моей женой.

От счастья лицо Мелиты стало еще прекраснее, и граф не мог оторвать от него восхищенный взгляд.

— Я слишком тороплю события, любимая? — словно извинялся он. — Наверное, сначала мне надо было спросить, согласны ли вы. Радость моя, сердце мое, вы выйдете за меня замуж?

— Вы знаете… я… хочу быть вашей женой, — ответила Мелита.

— Я был в этом уверен, когда договаривался с мэром, и еще меньше в этом сомневался, когда назначил венчание в приделе Пресвятой Девы, в городском соборе.

Мелита опустила голову на его плечо. Разве могла она найти слова, чтобы рассказать о своих чувствах?

— А поскольку я знаю, что женщины придают большое значение этой церемонии и хотят выглядеть как можно лучше, — продолжал граф, — я задержался еще ненадолго и купил вам подвенечное платье!

— Подвенечное платье?! — воскликнула Мелита.

— Надеюсь, оно окажется вам впору, — сказал он. — Но всему свое время. Наш обед, дорогая, стоит в списке неотложных дел на первом месте.

Граф увлек ее в столовую, где их ждали, вне всякого сомнения, самые изысканные кушанья, хотя Мелита едва замечала, что ест. Она видела лишь устремленные на нее глаза графа и читала в них безумную любовь.

Они выпили немного шампанского, а затем, не разнимая рук, поднялись наверх, чтобы переодеться к церемонии. На пороге ее спальни граф остановился и сказал:

— Я хочу, чтобы на нашей свадьбе вы были особенно красивы, дорогая, хотя вряд ли вы можете быть более прекрасны, чем сейчас.

Мелита засмеялась от счастья.

В спальне она застала юную служанку, готовившую ей ванну, и пожилую повариху — жену камердинера: они пришли, чтобы помочь ей одеться.

Они уже распаковали привезенное графом платье, и Мелита замерла от восторга: от талии разбегались пышные волны белого тюля, очаровательные оборки украшали рукава, а узкий лиф как нельзя лучше обрисовывал изгибы ее стройной фигуры. Платье дополняла вуаль из великолепных брюссельских кружев, которая, как сказала ей старая служанка, переходила в доме Весоннов из поколения в поколение. Голову украсил традиционный флер д'оранж.

Мелита подумала, что еще ни один наряд не был ей настолько к лицу.

Глядя в зеркало, она также заметила, что черты ее стали мягче и одухотвореннее.

— Позвольте мне взглянуть на вас! — раздался из дверей голос графа. Обернувшись, Мелита решила, что если ее можно назвать привлекательной, то граф просто неотразим!

На нем был классический костюм, какие всегда надевают для бракосочетания французы. Белая рубашка и шелковый галстук в сочетании с длинными полами облегающего фигуру фрака придавали графу величественность и важность, которых она не замечала в нем прежде. Он даже казался выше, чем обычно, и Мелита подумала про себя: это произошло оттого, что впервые за столько лет он избавился от груза тревог и беспокойства о будущем.

— Мадемуазель готова, месье! — объявила старая служанка, пока он шел к Мелите через комнату.

— Все готовы! — согласился он и тихо шепнул Мелите: — Вы прекраснее всех женщин на свете, такого я не мог и представить!

Он коснулся губами ее руки, и Мелиту бросило в жар. Затем он повел ее вниз по лестнице к выходу, где их уже ждала коляска.

Это был открытый экипаж, но укрепленный на нем белый балдахин с шелковой тесьмой защищал их от солнца.

Граф помог Мелите подняться, и на сиденье она нашла букет белых орхидей, столь прекрасных и нежных, что девушка слегка вскрикнула от восхищения:

— Какие они роскошные!

— Как и вы, моя обожаемая орхидея, — мягко сказал граф.

Грум отвязал лошадей, вспрыгнул на козлы, и по узким городским улочкам они направились к ратуше. В присутствии мэра, на груди которого красовались подобающие случаю тяжелая цепь и трехцветная перевязь, был засвидетельствован их брак. Приняв поздравления мэра, поскольку перед лицом закона они уже стали мужем и женой, они направились в собор.

Внутри этого величественного здания было прохладно и сумеречно, перед статуями святых мерцали огоньки свечей, дюжина высоких канделябров разместилась возле украшенного цветами алтаря в приделе Пресвятой Девы.

Священник уже ожидал их, и, так как Мелита не была католичкой, церемония продолжалась недолго.

Ей почудилось, будто сонм ангелов слетелся благословить их, и голос ее сердца слился с их хором, возносившим хвалу и благодарность Господу.

Она выходила замуж за любимого человека!

Она слышала, как серьезно произносил граф слова клятвы, и знала, что он посвящает себя ей, так же как она навеки отдает свою жизнь ему.

Читая слова молитвы, она мечтала стать ему хорошей женой и надеялась, что отец ее сейчас рядом и видит, как она счастлива! А потом она больше ни о чем не могла думать, потому что граф преклонил колено у ее ног и его кольцо опустилось на средний палец ее левой руки.

Когда они вышли из собора на залитую солнцем площадь, там уже собралась довольно большая толпа. Свадьбы всегда привлекают немало любопытных, а теперь многие узнавали графа и громко приветствовали его, желали счастья, а женщины и дети по традиции осыпали Мелиту лепестками цветов.

Они вернулись в замок, где их ждали поздравления прислуги и бутылка шампанского.

Когда они наконец остались одни, граф взглянул на часы, стоявшие на каминной полке, и, обвив Мелиту руками, сказал:

— Пойдем, дорогая.

Она посмотрела на него с удивлением, пытаясь угадать, куда же им теперь предстоит идти. Граф провел ее через холл, вверх по лестнице и затем вдоль коридора, в конце которого открыл перед нею дверь.

Они оказались в очень большой комнате с тремя окнами, через которые открывался вид на сад и морскую даль, но в первое мгновение Мелита не заметила ничего, кроме стоявшей здесь огромной кровати.

Она была украшена золоченой резьбой и обита шелком в стиле королевских спален Версаля, над изголовьем красовался герб Весоннов, искусно вышитый на голубом бархате; его оттенок напоминал плащ Мадонны.

— Отец привез ее с собой из Франции, — объяснил граф. — Когда я был ребенком, она стояла в Весонне, и мы перевезем ее на прежнее место.

Закрыв за собой дверь, он подошел к ней ближе, чтобы заключить в свои объятия.

— Наконец-то, — произнес он, — я могу сказать, как люблю тебя, сказать, что ты моя, — ты стала моей с той самой секунды, когда я впервые тебя увидел. Теперь ты будешь принадлежать только мне — и вся! Моя жена!

Прежде чем Мелита могла сказать хоть слово, он зажал ей рот поцелуем — настойчивым и страстным.

В его поцелуях пылал доселе неизвестный ей огонь, но Мелита, едва в силах перевести дыхание и слегка дрожа от его напора, не делала попыток отстраниться — он разбудил в ней ответное пламя.

Ей хотелось, чтобы его поцелуи длились бесконечно, чтобы он все крепче и крепче прижимал ее к себе, но он оторвался от ее губ, чтобы снять с головы венок и вуаль.

Небрежно бросив их на кресло, он вновь привлек ее к себе и, не переставая целовать, стал расстегивать пуговицы на ее платье.

В глазах Мелиты он прочитал вопрос и, как всегда, угадал ее мысли.

— Мы на территории Франции, моя дорогая, — сказал он, — ты знаешь, что значит cinq-a-sept во Франции?

Мелита порылась в памяти. Отец как-то упоминал это выражение, рассказывая о Париже, но точно она сейчас не могла вспомнить.

— Сегодня мы пропустили сиесту, — напомнил граф, — а все французы в Европе время с пяти до семи посвящают любви!

— Я думала, что… в это время… они отдыхают.

— И ты думаешь, что я позволю тебе отдыхать? Он с силой вновь притянул ее к себе, и мгновение спустя она почувствовала, как платье соскользнуло с ее плеч, затем с талии и упало на пол. За ним последовали нижние юбки.

Граф взял ее на руки. Ни на секунду не отпуская ее губ, отчего ее охватил трепет любовного экстаза, он понес ее к постели своих предков.

Стало намного прохладнее, и тени в саду окрасились багрянцем, когда Мелита наконец пришла в себя.

— Ты… не спишь? — прошептала она.

— Разве я могу спать, когда так счастлив? — ответил граф.