Он пригласил Маршалла следовать за ним. Горы закрывали солнце, отбрасывая на землю глубокую тень в милю длиной. Стояла гробовая тишина.

— Мы частная группа озабоченных граждан, — начал объяснять Гейб. — Мы называем себя «уцелевшими» — вы как-то уже рассказывали о нас. Мы опасаемся того, что может произойти после ядерной войны или после взрыва газо- или нефтехранилищ, и намерены защищать наши семьи и нашу собственность. Поэтому тренируемся и сохраняем бдительность.

В словах Гейба сквозила убежденность, а Маршалл манипулировал маленьким диктофоном, спрятанным в кармане. Гейб чувствовал взгляд Пинки на своей спине; он начинал опасаться, что тот знает намного больше, чем можно было бы предполагать.

— Означает ли это, что в случае необходимости вы сможете совершить убийство? — спросил Маршалл.

Опускался вечер, похолодало. Гейб небрежно поддел ботинком ком земли, подняв облачко пыли.

— Ну, если потребуется…

— А это не смахивает на паранойю?

Гейб улыбнулся с таинственным видом:

— Если мы не правы, то мы в дураках и останемся. А если мы правы, то в дураках останетесь вы.

Они подошли к покрытому пылью красному грузовику, нагруженному веревочными лестницами, инструментом, обрезками досок. Гейб сел за руль и пригласил Маршалла занять место рядом.

Включив двигатель, Гейб погнал грузовик по ухабистой пыльной дороге прочь от каменного дома и бараков.

— Эти люди привыкли проводить здесь свои отпуска, — продолжил объяснения Гейб. — Программы подготовки рассчитаны на две, четыре, шесть и восемь недель, проводятся также двухнедельные летние сборы. Вон там находится стрельбище.

Глаза Маршалла закрывали слегка тонированные солнечные очки, но от них было мало проку в этой стране резких контрастов света и тени, поэтому ему пришлось прикрыть глаза ладонью, когда Гейб указал на стрельбище. Полигоны для стрельб были спроектированы по лучшим армейским образцам. Руководитель занятий находился в блиндаже в центре стрельбища, а за цепью стрелков стоял инструктор. Они попеременно занимали позиции для стрельбы стоя, лежа, сидя, с колена. Время от времени инструктор подавал команды, и его пронзительный отрывистый голос резал воздух. Выстрелы звучали как неуемная трещотка.

— Идет пристрелка личного оружия, — сказал Гейб, когда они миновали стрельбище. — Курс подготовки включает и ночные стрельбы.

— Оружие зарегистрировано? — спросил Маршалл.

— Разумеется.

Руки Гейба онемели, пока он вел машину по бездорожью. На какое-то мгновение он позволил себе вызвать в памяти образ Сэнди, и это был тяжелый момент, потому что ему никак нельзя было расслабляться. Чтобы успокоиться и обрести хладнокровие, он энергично встряхнул головой и высунулся в открытое окно кабины. Резкая струя воздуха быстро освежила его разгоряченное лицо.

— Там отрабатывают навыки рукопашного боя, — указал он.

Маршалл напряженно всматривался в то, что происходило на открытой площадке, где несколько обнаженных по пояс мужчин отрабатывали под бдительным оком инструкторов приемы рукопашного боя, внешне схожего с борьбой дзюдо. «Интересно, — подумал Гейб, — что скажет Маршалл, когда прочтет в «Ньюс уорлд», что тренировочные единоборства в этом лагере включают двадцатишестираундовые бои без перчаток, отрабатывание приемов кунфу, метание ножа в цель, обучение различным способам убийства с помощью холодного оружия или удушением и занимаются этим парни, готовые безжалостно искалечить друг друга». Конечно, здесь имелась больница, где человека могли поставить на ноги или срастить ему сломанные кости. Но иногда раненых использовали, чтобы продемонстрировать технику допросов или пыток. Те же, чьи повреждения оказывались слишком тяжелыми, куда-то исчезали; Гейб так и не узнал, куда. Он пытался спасти искалеченных людей, но пока безуспешно.

Гейб медленно вел машину, показывая Маршаллу маршруты пробежек и марш-бросков и отвесные склоны, на которые необходимо было вскарабкаться и закрепиться.

— Последнее испытание состоит в том, что вас оставляют там одного на три ночи с коробком спичек и охотничьим ножом. Только вы, змеи и тарантулы.

Руки Маршалла заметно дрожали.

— Господи! — воскликнул он.

Гейб усмехнулся:

— Да, если необходимо, человек должен уметь это делать. Что будет, если электричество отключат, нефть кончится, а небо в одно трагическое утро почернеет от ядерных взрывов? Если ситуация заставит бороться за выживание, то люди примутся пожирать друг друга на завтрак. Мы же позаботимся о нормальной, привычной пище.

Не раз по ночам он, вопреки здравому смыслу, готов был выть и визжать после нескольких часов общения с этими людьми, которые демонстрировали, как пользоваться щипцами для вырывания ногтей или как прикреплять электроды к гениталиям. Эти ребята, которые прошли Намибию, любили угощать друг друга пивом и делиться воспоминаниями о том, как в Конго отрубленные головы использовались для устройства кукольного театра или как хорошо сохранялись заспиртованные человеческие глаза. Выдержать пытки, выдержать пытки — эта навязчивая идея заставляла содрогаться желудок Гейба. Он видел воочию, как парня лет восемнадцати, не более, ранили на учениях в ногу, а Пинки воткнул в рану ствол винтовки и вскрыл ее штыком. Парень даже не пикнул, и Пинки в тот вечер щедро угостил несчастного ублюдка пивом. Воля. Мужество. На чьи деньги содержался этот лагерь и многие другие? А их действительно было много, и Гейб это точно знал.

— Кто оплачивает программы подготовки? — спросил Маршалл.

— По большей части мы сами. Каждый вносит определенный пай, в соответствии с которым оплачивается и распределяется снаряжение.

— А оружие?

Гейб улыбнулся:

— Мы приходим со своим оружием.

— Вы мне все собираетесь показать? — решительным тоном вдруг спросил Маршалл. — Или это только инсценировка специально к моему приезду?

Обернувшись на каменный дом, Гейб пожал плечами. Заходящее солнце выхватывало кристаллы горной породы в скалах и расцвечивало их в ярко горящие красные, оранжевые и золотые лоскутья.

— Трудненько было бы здесь что-нибудь спрятать. Мы тренируемся не для того, чтобы захватить Техас или Вашингтон. Мы готовимся защитить нас самих и наши семьи.

Явно нервничая, Маршалл высунулся в открытое окно кабины.

— Я слышал, что даже бойскауты проходят такую же подготовку: рукопашный бой, владение огнестрельным оружием…

Гейб знал, что на самом деле все выглядело несколько иначе: некоторое время назад методы подготовки в одном из таких скаутских лагерей были осуждены, и Совет бойскаутов быстро разобрался с милитаристскими тенденциями в своем уставе. Как ни странно, но именно разбойничьи лагеря ку-клукс-клана и армейского типа скаутский лагерь могли бы вывести газеты на след, ведущий непосредственно в это место.

— Здесь нет никаких секретов, Маршалл. Согласен, что вам и вашим приятелям трудно понять нас и то, чем мы занимаемся. Но объясняться и оправдываться мы не собираемся.

Пока Гейб говорил, Маршалл внимательно к нему присматривался.

— У вас речь интеллигентного человека. Что же вас сюда привело?

— Ведь я уже говорил, — неестественно рассмеявшись, ответил Гейб.

— Где вы работаете?

Гейб распознал один из журналистских приемов, используемых для того, чтобы войти в доверие к собеседнику:

— Эй, Маршалл, мы свободные люди. Мы позволили вам явиться сюда не для того, чтобы вы нас беспокоили или давили на нас. Попридержите свой язык и не лезьте в нашу жизнь.

Гейб внимательно смотрел на пыльную дорогу, петляющую среди белесых скал.

— Я не верю той дерьмовой ерунде, которой вы меня пытались напичкать, Джек, — заявил Маршалл. — Несомненно, здесь есть и тяжелое оружие, а также я уверен, что здесь проходят подготовку коммандос и эти парни готовы выполнить любой приказ. Возможно, вы и не состоите в ку-клукс-клане, но, несомненно, здесь что-то кроется. И я, Джек, намерен до этого докопаться. Как насчет помощи?

Тяжелый вздох вырвался из груди Гейба. Беда с этими молокососами.

— Послушайте, Маршалл. Повторяю вам в последний раз. Мы позволили вам явиться сюда и осмотреть лагерь потому, что нам нечего скрывать. Вы вернетесь домой и напишете о том, что увидели. Вот и все.

— Меня не проведешь, — холодно сказал Маршалл.

Дальше они ехали молча. Гейб остановил машину у дома. Там стоял Пинки и с ним еще несколько человек. Они курили и о чем-то беседовали. Белый дымок поднимался, клубясь, из трубы на жестяной крыше дома. Пилот и еще один парень попеременно потягивали из бутылки виски.

Гейб вышел из кабины и открыл дверь Маршаллу. Журналист не спеша спустился на землю и отряхнул пиджак. Выражение лица при этом у него было совершенно невозмутимым.

Загадочно улыбаясь, подошел Пинки и поприветствовал их.

— Ну, какие впечатления?

Маршалл пристально посмотрел на Пинки:

— Благодарю вас. Прекрасные впечатления.

Пинки уловил что-то в изменившемся тоне журналиста и вопросительно взглянул на Гейба, но промолчал, лишь пригласил Маршалла остаться поужинать.

— Нет, мне, пожалуй, пора, — отказался тот. — Достаточно того, что я увидел.

— Ну а пилот остается, — засмеялся Пинки, — так что у вас нет выбора. К тому же сегодня на ужин оленина. Получите удовольствие. Эй, Джек, спасибо за помощь.

— Не стоит благодарности, — сказал Гейб.

Он достал из кармана рубашки пачку сигарет и закурил. За год до того, как оказаться здесь, он бросил курить, но курение, как легкий наркотик, успокаивает боль, и он не мог обойтись без сигареты.

Дым казался горячим и горьким. Вечер постепенно окрашивал небо в лиловые тона, а горы медленно таяли в сиреневых сумерках. В последний раз солнечные лучи скользнули по зарослям высокой травы, и те вспыхнули серебряным пламенем. Послышался волчий вой.

Маршалл с тоской смотрел на самолет и был похож на человека, угодившего в западню. Гейб понимал, что парень боится, как бы ему вообще здесь не остаться навсегда. Летчик фыркнул злым, коротким смешком. Постепенно все перешли в дом, Гейб и Маршалл остались одни. Было тихо, лишь изредка доносилось ржание лошадей.

В бледном свете сумерек Маршалл повернулся и оказался лицом к лицу с Гейбом.

— Если вы убьете меня, — сказал он, и было очевидно, как нелегко дались ему эти слова, — «Вашингтон таймс» и другие крупные издания все здесь перевернут. Они докопаются до истинной причины моей смерти, и, будьте уверены, вашим ублюдкам не поздоровится. Если вы хотите войны, Джек, вы ее получите.

— Успокойтесь, Маршалл, — улыбнулся Гейб. — Мы не собираемся причинить вам вред.

Даже не пытаясь скрыть дрожь, Маршалл повернулся и побрел к дому, как на эшафот, где его ждет неминуемая смерть. Гейб еще покурил в сгущающейся темноте вечера, пока холод не пробрал его до самых костей. Он обратился в воспоминаниях к Сэнди, что причиняло острую, но одновременно сладкую боль. Но тут появился Пинки и сказал:

— Пойдем, Джек. Ужин готов.

Гейб подчинился приказу и последовал за Пинки пытаясь разгадать его намерения. Интуиция подсказывала неутешительный вывод: ему не позволят вырваться из этого ада. И хотя шансы на побег ничтожны, он должен попытаться.

Глава 3

После похорон Люка Эвери Сэнди избегала друзей и вечеринок. Долгие часы она просиживала в размышлениях у камина, и на ее лице играли отсветы огня. Ее переполняла боль утрат, и она со страхом и любопытством вглядывалась в таинственное послание. Конечно, она должна передать письмо Люка Дену, но, Боже мой, как же ей хотелось самой разгадать его смысл!

Она позвонила в редакцию новостей, чтобы узнать, не появилось ли у них что-нибудь новое об убийстве Люка Эвери. Ответ был отрицательным; известно только, что колотые раны были нанесены обычным кухонным ножом. Из квартиры исчез портативный телевизор, драгоценности, небольшая сумма денег и еще кое-какие мелочи. Ей убедительно доказывали, что не обнаружено никаких признаков предумышленного убийства. Не прочти она записку Эвери, то, пожалуй, согласилась бы с их доводами.

Ее следующим шагом стал звонок писательнице Сью Риган, которая вместе с Люком работала над книгой о Ли Коннери. Сью была любезна, но немногословна. Она утверждала, что не знает, где Люк мог хранить материалы о деле Коннери. Ее собственные заметки, сказала она, вторичны и не заслуживают внимания. Очевидно, что если она что-нибудь и знала, то держала это в тайне, надеясь в дальнейшем использовать. Сэнди не могла осуждать ее за это. Похоже, Сью Риган была напугана, за это Сэнди тем более не могла ее осуждать. Сэнди никому не говорила о последнем письме Люка. Ей хотелось, чтобы оно так и оставалось одним из фрагментов головоломки, в которой ей еще предстояло разобраться.