Несмотря ни на что, он все еще был в состоянии двигаться и понимал, что это оказалось возможным только благодаря изнурительным тренировкам. В армии он прошел первичную общевойсковую подготовку, но остальное время службы работал редактором в армейской газете. Демобилизовавшись, играл в теннис и поддерживал форму в оздоровительном центре, что, как он теперь догадывался, обеспечило бы ему запас выносливости, которого хватило бы только на то, чтобы преодолеть в этом аду полмили дороги. Да, он все еще оставался жив лишь благодаря тому, что истерзал свое тело страшной болью и нечеловеческими нагрузками, а люди, оставшиеся в лагере, были сильнее, чем он. Они прошли огонь и воду и были способны сбить человека с ног за полсекунды, перебить позвоночник ребром ладони, уничтожить противника в полной темноте.

Гейб почти все понял. Несомненно, таких лагерей было несколько. Их хозяин, человек с огромными деньгами и почти неограниченной властью, замышлял что-то серьезное, и для этого ему нужна была собственная армия.

Передохнув, Гейб снова пустился в путь. Правая нога онемела и распухла, и ботинок сдавливал ее, как тисками, но он не решался снять его, потому что знал, что снова ботинок не обует. Волоча ногу, он продолжал спускаться по склону, но успел пройти только половину пути. Осыпались камни, трещали сломанные ветки кустов, поднималась пыль. Гейб уже не видел подножия горы, вокруг расстилался зеленый океан высокой травы. И где-то на далеком берегу этого океана протянулось спасительное шоссе.

Губы пересыхали, и ему приходилось их постоянно облизывать. Хотя на поясе висела фляга с водой, он старался пить как можно меньше, чтобы драгоценной влаги хватило на весь долгий путь. Последний глоток он сделал еще в грузовике. Обойдя валун, он увидел поспешно удиравшего от него скорпиона, и лицо его передернулось от отвращения.

В голубом небе над ним описывали круги грифы, он явно привлекал их внимание. Набрав в легкие горячего воздуха, он побрел дальше, преодолев целую милю зеленого моря травы. Уж если он сумел выбраться на равнину, все будет в порядке. Можно было лечь в высокую траву и передохнуть, глядя вверх на раскаленное добела солнце, сжигающее эту землю.

Но он гнал прочь мысль об отдыхе, потому что она подтачивала силы и ослабляла волю. «Сейчас, наверное, можно выпить пару глотков воды», — решил он про себя. Отвинтив колпачок фляги, он осторожно поднес металлический стаканчик к губам и смочил пересохшее горло несколькими каплями теплой, но бесценной влаги. Завинтив флягу и переждав резкий приступ боли в спине, он пошел дальше и вдруг услышал топот копыт.

Несколько мгновений у него сохранялась надежда, что это олени, козы или даже домашний скот, но эта надежда быстро рассеялась. Он понял, что это скачет лошадь, и понял это еще до того, как увидел приближающегося всадника. Протолкнув слюну по пересохшей глотке, Гейб откашлялся и сплюнул на землю и только после этого обернулся.

Пинки скакал по тропе, которую Гейб так и не заметил. Желтоватые кусты и чахлая трава закрывали ее настолько, что она была почти невидимой. «Конечно, здесь обязательно должна быть дорога», — с запоздалым сожалением подумал Гейб. Не прилети самолет или возникни какое-либо осложнение, у них должны быть пути к отступлению.

Рубашка Пинки была в пятнах пота. Глаза закрывала тень от широкополой шляпы. Он сидел на лошади легко, привычно, в раскованной позе, держа обе руки на луке седла. Винтовка в чехле висела на седле сбоку, а револьвер дожидался работы в кобуре на поясе Пинки. С седла свисал объемистый полотняный мешок.

— Проклятие! — воскликнул Пинки. — Никогда бы не подумал, что вы заберетесь так далеко. К тому же вы выбрали верное направление.

Гейбу удалось изобразить подобие улыбки.

— Благодарю вас. Видите ли, мне показалось, что наступило время самому о себе позаботиться.

Пинки рассмеялся, сверкнув оскалом зубов, затем не спеша вынул из кобуры револьвер и наставил его на Гейба. Благодаря долгим тренировкам, Гейб научился смотреть в дуло заряженного оружия и не терять при этом присутствия духа. Но все же сухой, жгучий страх подкатывал к горлу и желудок сводило судорогой.

— Вы и такие, как вы, все время что-то придумываете, фантазируете, вот вам и кажется, — ухмыльнулся Пинки. — Ведь вы журналист, не так ли?

Внезапно на Гейба навалилась невероятная усталость.

— Да, я журналист.

— Ваше настоящее имя?

— Гейб Меррит. Я работаю в журнале «Ньюс уорлд».

— Боже правый! Вы, оказывается, важная птичка.

«Ладно, — в бешенстве думал Гейб. — Издевайся, вонючий ублюдок».

Он хотел заставить Пинки говорить, двигаться, чтобы как-то выгадать время.

— Но если вы хотели познакомиться с нашей организацией, почему не сделали того же, что тот парень из «Вашингтон таймс»? Он просто написал мне письмо и попросил разрешения посетить нас. Мы бы и вас пригласили, и никаких проблем.

— Да, и я бы увидел то, что он видел, а не то, что происходит на самом деле.

Пинки почесал переносицу.

— Да, Гейб, — черт побери, я привык называть тебя Джеком, — натворили вы дел, скажу я вам. Но вели себя как мужчина. И ваша попытка выбраться отсюда была чертовски красивой. Я просто восхищен вами.

Безумная надежда запрыгала в голове у Гейба, как испуганный кузнечик.

— Благодарю за комплимент, Пинки.

— Вы его заслужили. — Пинки кашлянул в ладонь. — Поэтому, Гейб, я не намерен причинять вам лишних страданий, когда буду убивать вас. Никакого удовольствия я от этого не получу. Надеюсь, вы умрете как мужчина.

Его слова прозвучали так же нереально, как иногда выглядело окружающее пространство, когда обжигающее солнце пустыни приближало, казалось, на расстояние вытянутой руки вершины далеких гор. Гейб закрыл на мгновение глаза и почувствовал, как сжалась его грудная клетка. Адреналин ударил в ноги и руки. Спастись бегством он, разумеется, не мог, он едва передвигал ноги. Но драться он научился. Смерть казалась для него невозможной, сознание отказывалось воспринимать неизбежность конца.

Пинки легко спрыгнул с седла. Похлопав лошадь по крупу, он приблизился к Гейбу, направив револьвер ему в грудь. Гейб знал, что Пинки с пятидесяти шагов мог отстрелить ногу у таракана, он видел это собственными глазами.

— Если вы застрелите журналиста, это получит широкую огласку, — сказал Гейб.

Пинки слегка сдвинул назад шляпу; он стоял в двенадцати шагах от Гейба. Гейб мог разглядеть курчавые волосы на груди Пинки под распахнутой рубашкой, на которой оторвалась пуговица. Он замечал малейшие детали: джинсы Пинки на коленях были протерты, ботинки с криво стесанными каблуками поизносились, маленький гнойный прыщик выскочил у него на шее с правой стороны. Каждая деталь тела и одежды Пинки отпечатывалась в сознании Гейба с поразительной отчетливостью.

— Я придумал для вас такую смерть, что нас никто не сможет заподозрить, — заявил Пинки. — Я не буду стрелять в вас. Когда полиция найдет здесь ваше тело, причины смерти будут очевидны. Если они все же захотят задать нам несколько вопросов, моему изумлению не будет границ, когда я узнаю от них, что вы были репортером, и я пошлю их ко всем чертям, потому что нас никак нельзя будет обвинить в вашей смерти, хотя вы и украли у нас грузовик. — Он весело хмыкнул. — Конечно, они поймут, что мы чертовски опасны, но ничего с этим поделать не смогут, потому что не знают наших намерений. К сожалению, нам придется закрыть эту базу и перебраться куда-нибудь в другое место. И этим мы обязаны вам, Гейб. Вы нам здорово подгадили. Пора с вами рассчитаться, заплатив сполна.

— Если я останусь жив, это для меня будет лучшей платой, — сказал Гейб.

В душе он все еще не мог поверить, что этот человек убьет его.

— Держу пари, что так оно и есть, — захохотал Пинки. — Но все должны зарубить у себя на носу, что с нами шутки плохи. Мы настроены решительно и не побоимся ликвидировать каждого, кто попытается навредить нам или сунуть нос в наши дела.

Холодное, пугающее «ликвидировать», казалось, сорвалось как дикая нелепость с губ этого полуграмотного техасца. Сюрреализм ситуации подтолкнул Гейба к активным действиям. Он бросился на Пинки слева, пытаясь уйти от выстрела и сбить его с ног, чтобы на земле схватиться с ним врукопашную и поработать кулаками.

Но ничего из этого не вышло. Гейб слишком поздно понял, что он должен был лучше соразмерить свои движения. Пинки отступил в сторону и ударил Гейба коленом в пах. Гейб будто переломился пополам, и, прежде чем он опрокинулся на спину, Пинки нанес ему еще три удара. Перед глазами Гейба мелькнули ветки кустов, силуэт лошади, затем в подступившей темноте в сознании предстал ярко, как цветная картинка на черном пластике, образ Сэнди. Потом он уже ничего не видел.

Пинки сунул револьвер в кобуру и растер суставы пальцев, затем решительно и быстро принялся за работу. Присев рядом с Гейбом, он пощупал его пульс и проверил дыхание. Потом обыскал его, вывернув все карманы, и забрал бумаги и документы. Подойдя к лошади, он отвязал холщовый мешок, положил его рядом с Гейбом и достал маленькую клетку-ловушку с защелкой, накинутой на заднюю стенку. Шипение и треск хвоста гремучей змеи, которые ни с чем не спутаешь, послышались из клетки. Лошадь шарахнулась в панике и громко заржала.

Пинки поставил клетку в четырех дюймах от ноги Гейба. Затем он пошарил руками по земле и нашел тяжелый плоский камень. Прикинув на ладони вес камня, Пинки присел рядом с клеткой и быстро открыл дверцу. С шипением выползла змея и, приподняв плоскую голову, трижды укусила Гейба в икру. Пинки вскочил на ноги и с силой обрушил камень на тело змеи. Удар был точным: камень пригвоздил змею к земле, размозжив ей голову. А Пинки поднял мешок и клетку и вернулся к лошади.

Уже сидя в седле, он внимательно осмотрел всю сцену. Сопоставив, как расположены по отношению друг к другу тела раздавленной змеи и умирающего человека, он решил, что все выглядит вполне правдоподобно, так, будто Гейб успел, прежде чем рухнуть на землю, убить змею. Довольный, Пинки развернул лошадь и направился по тропе обратно в лагерь.

Гейб умер через три часа, не приходя в сознание.

Глава 7

Как большинство людей, обладающих огромной властью, Аарон Хейг с самого утра, только проснувшись, начинал заниматься делами. Даже когда отдыхал, он любил мысленно прокручивать ситуации со своими компаньонами и противниками. Придя, например, на игру «Круторогих», футбольной команды Пэрриша, он, даже как ее совладелец, мог спокойно наблюдать за успехами и неудачами команды на пути к завоеванию титула чемпиона Американской футбольной лиги, и в то же время, как тайный приятель Мухамеда Али Барака, с нетерпением ждать его прибытия.

Манера поведения Аарона в обществе заметно отличалась от буйного нрава его отца. Аарон наблюдал за игрой из застекленной семейной ложи на городском стадионе, перекрытом купольной крышей. Рев толпы почти не проникал в ложу. Аарон мог видеть всплески света на изумрудном игровом поле, но в ложе было ровное искусственное освещение. Правда, его сердце начинало биться сильнее, когда Пэрриш перехватывал голевой пас гостей и на стадионе восемьдесят тысяч техасцев с ревом вскакивали на ноги, но он спокойно полулежал в кожаном кресле, попивая чай со льдом, и лишь легкое подрагивание щеки выдавало его эмоции.

Раздался тихий стук в дверь.

— Войдите, — сказал Аарон, и в ложу вошел Барак в сопровождении телохранителя в форме. На мгновение, пока была открыта дверь, в ложу ворвался рев толпы. Араб с уважением оглядел обитую холстом и задрапированную вельветом ложу.

— Садитесь, Али, — пригласил Аарон. — Отис только что перехватил мяч, и мы близки к тому, чтобы начисто продуть эту игру.

Он приветливо улыбнулся и отхлебнул чая. Барак с комфортом расположился в мягком кресле. Высокий импозантный мужчина, наделенный, судя по всему, огромной физической силой, он двигался с кошачьей грацией. Он был в защитного цвета форме армейского образца и в черном берете, на груди поблескивали ордена. Его сухие мускулистые руки сжимали подлокотники кресла, а жесткие черные глаза не мигая всматривались в собеседника из-под нависших бровей. В комнату проскользнул слуга в белой куртке и спросил у Али, что бы он выпил.

Пока Аарон внимательно наблюдал, как резко посланный пасующим игроком мяч лишь скользнул по кончикам пальцев нападающего Пэрриша, Барак заказал виски с содовой. Слуга смешал коктейль, поставил его на столик и бесшумно покинул комнату.

— Черт подери! — воскликнул Аарон, когда нападающий Пэрриша достиг пятидесятиярдовой линии, откуда можно было забить мяч с игры. И тут «Круторогие» примерно за минуту до перерыва взяли тайм-аут.