Я зажмурилась, перевела дыхание, а потом посмотрела в ее серые глаза. В них стояли слезы, и я откровенно впервые видела Михайловскую такой беззащитной. Я не спрашивала ничего, подруга начала рассказывать сама:

- Ночь, когда мы остались на даче Глеба. Я сразу поняла, что-то не так, но постоянно отгоняла от себя эти мысли. - подруга нервно усмехнулась, не переставая перебирать в руках пакетик с сахаром. - А вчера с утра догадки подтвердились.

Она посмотрела на меня с надеждой, а я действительно не знала, что сказать. Я никогда не стану великим философом, потому что в нужный момент даже не смогу связать двух чертовых слов. Я проклинала свою неспособность поддержать близких, а Лиза продолжила:

- Мы не случайно сюда приехали. Лесь, - она с надеждой посмотрела на меня. - я сделаю аборт. Клиника через дорогу.

Всё это было просто дурацким сном, от которого я опять не могла отделаться. Никто не хотел дать мне пощечину, чтобы выдернуть, наконец, в реальность, где у нас всё было как раньше спокойно и хорошо. В какой-то момент я поняла, что всё же это явь, и никто кроме меня Лизе не поможет:

- Глеб знает? - я оторвала глаза от кофе, которое без перерыва мешала последние минут пять, и поняла, что попала в точку. Основский ничего не знал.

Лиза молчала, бегая глазами между кружкой своего чая и салфеткой, которую теперь принялась дергано перебирать в руках.

- Ему это не нужно. Его семья… - подруга сбивалась, перепрыгивая с мысли на мысль. - моя семья. Боже, Лес, я такая дура!

- Почему ты не рассказала ему? - я настаивала на своем.

- Какой ребенок, подумай сама! - практически переходя на плач, говорила подруга. - Я всё решила. Через сорок минут меня ждет врач. Мне нужна твоя поддержка!

Я кивнула, в очередной раз заглядывая в красивые Лизины глаза, имевшие свойство менять цвет, перебирая все оттенки серого. Сейчас они были беспокойно темные, оттенка грозовой тучи.

Михайловская немного успокоилась, и я вышла в туалет. Дрожащими пальцами я держала перед лицом телефон и понимала, если сейчас ничего не сделаю, то буду винить себя до конца жизни.

Я не с первого раза попала в записной книжке по нужному контакту, руки отчаянно не хотели слушаться. В трубке заиграла знакомая мелодия.

Наступила тишина, и, не дав соседу ответить, я сказала:

- Лиза беременна. Если ты не приедешь в ближайшие пол часа, она сделает аборт.

Я продиктовала адрес и скинула вызов, поспешив вернуться к подруге, пока та не заподозрила неладное в моем затянувшемся отсутствии.

Вернувшись за столик, я почувствовала, что меня откровенно потряхивает. Я ясно понимала, что сейчас своими действиями могла не просто поставить крест на отношениях Глеба и Лизы, но и на нашей дружбе.

Но я просто не могла сделать по-другому! Если в ситуации с семьей Ковалевского у меня просто не было никакого морального права лезть, и свое отношение к этой ситуации я могла засунуть куда подальше, то здесь я просто не могла промолчать.

Глеб имел право знать правду! Они могут в общем итоге обвинить меня во всем и, возможно, даже будут правы, но сейчас я сидела и надеялась, что всё обойдется. Время от времени я вырывалась из душащих меня мыслей и пыталась как-то разговорить Лизу, всячески стараясь оттянуть момент выхода из кафе.

Подруга уже начала собираться, когда я предприняла последнюю попытку всё исправить:

- Лиз, может не надо принимать таких поспешных решений?

Продолжить развивать мысль Михайловская мне откровенно не дала, резко перебив:

- Лесь, пожалуйста, я уже все решила. Не надо… - подруга опустила глаза и уже гораздо тише продолжила. - Я бы никогда не пошла на такое, окажись в другой ситуации.

Лиза смахнула слезу ладонью и уже уверенно сказала:

- Если ты меня осуждаешь, я всё пойму. Ты можешь не ходить со мной.

Я боялась, что осуждать в скором времени Михайловская будет меня, но, естественно, эту мысль не озвучила, а просто спокойно кивнула головой и потянулась за своей курткой.

Через пять минут мы вышли на улицу. Начинавшийся мелкий дождь полностью соответствовал моему настроению. Машин, как назло, практически не было, и мы быстро перешли через дорогу, оказавшись на пороге небольшой частной клиники.

Я бегло осмотрела улицу - никаких признаков присутствия Глеба не было. Я очень боялась, что он опоздает. Я боялась, как отреагирует Лиза. Да что скрывать, я вообще просто боялась дальнейшего развития событий.

Подруга замерла на несколько секунд перед входной дверью, после чего потянула ручку на себя, и мы зашли внутрь клиники. Администратор на ресепшене приветливо нам улыбнулась. Лиза назвала свои данные, а также время записи и фамилию врача. Женщина сверила названую Лизой информацию с тем, что видела на мониторе своего компьютера, после чего, вежливо кивнув, предложила оставить куртки в гардеробе и надеть бахилы.

Посетителей в клинике практически не было и, если на первом этаже, нам еще встретилась пара людей, ожидающих своего приема, то в коридоре на втором этаже, где располагался нужный подруге кабинет, не было ни души. Мы заняли место на нежно сиреневом диванчике напротив двери, за которой ее должны были принять через несколько минут.

Меня вновь начинало конкретно потряхивать, я беспомощно крутила в руках мобильный телефон, мечтая о том, чтобы Основский всё-таки появился, хотя в голове уже плотно засела мысль, что сосед либо не успеет, либо просто решил не ехать. Я не могла предположить, о чем думал Глеб, и какое решение он для себя принял.

Мы сидели молча. Лиза, зарыв голову в ладонях, а я, рассматривая помещение, в котором мы находились, ожидая приема. Теплый и светлый коридор с уютными диванчиками, расположившимися вдоль стенок, парой больших напольных горшков с растениями, напоминающими фикусы, и фотографиями с умиротворяющими видами природы на стенах, конкретно контрастировал с моим нынешним мироощущением. На душе было абсолютно паршиво.

За своими наблюдениями я не заметила, как дверь кабинета открылась, и девушка в розовом медицинском костюме произнесла:

- Елизавета Юрьевна, проходите, пожалуйста.

После чего она скрылась в кабинете.

Лиза рассеяно кивнула и встала со своего места. Подруга посмотрела на меня и спросила:

- Дождешься меня?

Я сделала усилие над собой и ответила:

- Конечно.

Девушка вымучено улыбнулась и направилась в сторону кабинета. В тот момент, когда ей оставалось сделать буквально пару шагов, раздался голос с противоположного конца коридора:

- Если сейчас ты зайдешь в эту дверь, то больше меня не увидишь.

Я обернулась и, наконец, смогла нормально вздохнуть. Глеб успел.

Таким я не видела соседа никогда. Основский был невероятно зол и напуган одновременно. Он быстрым шагом преодолел разделяющее нас расстояние и остановился в паре метров от Лизы. Девушка так и стояла не шевелясь.

Через несколько секунд, которые, однако, казались мучительно долгими, Лиза развернулась и посмотрела на Глеба, спросив:

- Как ты узнал? - по щеке девушки скатилась непрошеная слезинка, а в глазах было отчаяние.

- Не так как должен был. - резко ответил сосед, после чего задал Михайловской встречный вопрос.

- Зачем?

Теперь слезы по лицу подруги текли уже уверенными ручьями, однако парень не подходил ближе.

- Я испугалась. - чуть слышно ответила девушка.

- И ты действительно этого хочешь? - кивнув головой в сторону двери кабинета, поинтересовался Глеб.

Лиза спрятала лицо в ладонях, изредка всхлипывая. А потом, едва заметно, отрицательно качнула головой.

- Я бы сейчас мог устроить длинную лекцию о том, насколько неправильно ты себя повела, - вновь заговорил Основский, и я почувствовала, тон его голоса плавно менялся. - однако, заставлять нервничать маму нашего будущего ребенка, наверное, неправильно.

И он улыбнулся! Я не верила своим глазам, а Лиза, по-моему, вообще на какое-то время потеряла связь с реальностью. Когда девушка, наконец, пришла в себя, то, не переставая всхлипывать, кинулась на шею Глебу.

- Всё хорошо. - негромко сказал парень, обращаясь в равной мере ко всем присутствующим.

Они стояли обнявшись, а я понимала, всё будет в порядке. Всё уже в порядке.

Я почувствовала себя лишней и, взяв сумку, стараясь быть максимально незаметной, направилась к выходу. Уже в конце коридора я позволила себе оглянуться, и встретилась глазами с соседом, который беззвучно одними губами прошептал:

- Спасибо.

Я вышла на улицу и вдохнула холодный октябрьский воздух. Дождь прекратился, поэтому можно было спокойно стоять, не боясь промокнуть. Я не знаю, сколько минут мне потребовалась провести, стараясь успокоиться и выровнять дыхание. Когда ко мне все таки вернулась возможность относительно здраво мыслить, я подняла глаза и осмотрела улицу.

На обочине перед клиникой я заметила припаркованную машину соседа и человека, которого здесь не должно было быть.

Ковалевский стоял на тротуаре в нескольких метрах от автомобиля Глеба, запустив руки в карманы теплой куртки, и смотрел на меня. Я подошла к парню и вопросительно взглянула на него.

- Хотел сделать сюрприз. - пожав плечами сказал он. - Когда ты позвонила, он забирал меня из аэропорта.

На дальнейшие расспросы у меня просто не было сил, и я прижалась к груди парня. Он обнял меня, и в этот момент, чувствуя такое близкое и уже родное тепло, я поняла, что просто не могу больше сдерживать копившиеся весь день эмоции, которые сейчас просто переполняли. И расплакалась.

Виталик нежно поглаживал меня по спине, давая возможность успокоиться, и тихо повторял:

- Ты всё сделала правильно.

Мы не стали дожидаться Лизы и Глеба. Им самим нужно было всё обсудить и побыть вдвоем. Ковалевский вызвал такси, которое довезло нас до платной стоянки, где мы пересели в ешку Виталика.

По пути домой мы заехали в магазин, где парень первым делом направился за кормом для Ромео, не забывая уверять меня, что курице кот однозначно предпочитает тунца. В принципе, на этом моменте я сама начала понимать взгляды своего квартирного рыжего монстра, обычно я не заморачивалась с выбором вкуса корма. Выходя из магазина и глядя на Виталика, несущего пакеты к машине, мне так хотелось верить, что теперь так будет всегда.

Отныне каждый день Ковалевский отвозил и забирал меня с учебы, проводя весь оставшийся день рядом. Он оставался у меня на ночь, в ванной даже поселилась его новая зубная щетка, а на полку шкафа переехали несколько футболок. Жизнь потекла размеренно и спокойно, когда вдруг вечером четверга Виталик решил затронуть больную тему:

- В субботу нам придется встать пораньше.

Я, стоя у плиты и тихо подпевая музыке, раздающейся из динамиков ноутбука, немного не поняла смысла сказанной парнем фразы:

- Зачем? - повернувшись в пол аборта к Ковалевскому, сидящему за барной стойкой и изучающему что-то в своем мобильном, спросила я.

- До обеда обещают практически безветренную погоду и отличную видимость. - ответил парень, видимо, закончивший изучение метеоусловий на ближайшие дни.

- А нам-то с этого что? - искренне не понимала я, внимательно следя за картошкой, которая готова была закипеть в любой момент.

И тут до меня дошло. Ковалевский говорил про один мой маааленький должок, реализацией выполнения которого он, как надо было полагать, занялся. Я отвернулась от плиты и уставилась на парня, сделав глаза максимально, по моей версии, приближенными к тому самому известному мультяшному коту.

- А может, мы скажем всем, что я прыгнула, а ты подтвердишь? - с надеждой задала я парню вопрос.

Однако мой личный мучитель был непреклонен. Он отрицательно покачал головой, даже не собираясь отводить взгляд или как-то поддаваться на мои попытки зрительной манипуляции.

Беда не приходит одна, и через несколько секунд я услышала характерное «пшшшшш», с которым лишнее жидкое содержимое кастрюли с картошкой выливалось на плиту. Я ругнулась, а Ковалевский только ухмыльнулся:

- Куда же делась та бесстрашная принципиальная девушка, которую задевала даже малейшая мысль, о том, что кто-то может усомниться в ее возможности выполнить задание?

Я приподняла брови:

- Основский что, реально так про меня рассказывал?

Виталик утвердительно кивнул, после чего снова уткнулся в телефон. Я убрала последствия недавней попытки побега деталей ужина на плиту, убавила газ, после чего села на соседний с Ковалевским стул.