А после обеда неожиданно пригласил всех «на вернисаж». На самом деле, он так волновался, что толком и не понял – что ел. Было горячо и вкусно. По-домашнему было. И ему вдруг ужасно захотелось показать всем картину. Еще чуть-чуть не законченную, еще не отпустившую от себя. Но ему таким важным показалось увидеть реакцию этих людей, еще совсем недавно чужих, а теперь вдруг ставших почти родными. По их глазам он поймет, правильно ли он все делал до сих пор. И тогда со спокойной душой закончит. Или…

Гордясь оказанным доверием, Ба, Герман Иванович, Левушка и Женя гуськом потянулись по коридору в пустоваловскую квартиру, разговаривая отчего-то шепотом, как в музее. Картина стояла на какой-то трехногой подставке посреди комнаты и как будто тоже ждала их решения.

– Вот, – показал рукой Пустовалов и немедленно ушел в дальний угол комнаты. У него сильно дрожали руки, и он боялся, что это заметят.

Все стояли, выстроившись полукругом, и молчали. На картине царило сине-желто-зеленое лето. Нарисованный воздух ощутимо дрожал и вибрировал от жары. На воде круглого озерца радостно плескались солнечные зайчики. На берегу озерца таким же полукругом, как зрители в комнате, стояли люди и смотрели, задрав головы и ладошками прикрывая глаза от солнца, как над узким мостиком и старинной белой ротондой, над солнечными зайчиками и над головами зевак летит, раскинув руки, юная Невеста в раздувающемся на ветру белом платье. А внизу стоит Жених – тоже юный, тонкий, восторженный. Он смотрит на свою любимую с тревогой и восхищением, сам он еще боится лететь и не уверен, что у него получится, но уже раскинул руки, как она, и, может быть, попробует взлететь туда, к ней, где ничто не помешает их счастью. Невеста на картине была, несомненно, похожа на Женю, а жених – не то на Левушку, не то на Пушкина-лицеиста.

Молчание затягивалось. Пустовалов забеспокоился, выбрался из своего угла и заглянул в лицо Ба.

– Вам… не нравится?

– Вы все-таки смогли, – вроде бы невпопад задумчиво сказала Ба. – У вас получилось, Алексей Николаевич. Ведь это та самая картина, про которую вы мне говорили? Я так и подумала. Теперь все будет хорошо. Вы тоже полетите. Непременно. И знаете что? Не продавайте эту картину. Даже если очень будут просить – не продавайте. Она принесет вам удачу.

– А можно я вам ее подарю? – севшим от волнения голосом попросил Пустовалов. – Если бы не вы, Елизавета Владимировна, ничего не было бы. Я же понимаю. Ангелы так просто не прилетают.

– Какие ангелы? – переспросил Герман Иванович. – Это разве ангел? Я думал – невеста. Очень красивая. И Женя получилась очень похоже.

– И я еще вот что хочу сказать, при всех, – откашлявшись, продолжал Пустовалов. – Елизавета Владимировна, я из этого дома никуда не уеду. До последнего, раз этот дом вам так дорог. Не будут же его сносить вместе с людьми. Я их не боюсь. Я сегодня так и сказал этой женщине из агентства.

– Я согласен! Надо бороться! – вдруг загорелся Герман Ивнович. – В конце концов, мы не просто квартиросъемщики, мы граждане и имеем право! Они думают, что раз в доме одни старики, то с нами можно творить все, что им захочется?! Но это не так! Пока мы вместе, мы сильны!

– Герман Иванович, голубчик, вы решили устроить несанкционированный митинг? – устало спросила Ба. – Ну что мы можем сделать? Надо реально оценивать свои возможности. И не рисковать безопасностью близких людей… ради иллюзорных целей. Алексей Николаевич уже пострадал. И они пригрозили, что на этом не остановятся.

– А мы и оцениваем реально, – вдруг встрял Левушка, все это время молча изучавший картину. – Главное, чтобы они пожар не устроили. Это мы с Женей возьмем на себя.

– Замечательно! А на втором этапе будем поднимать общественность; если понадобится – то и мировую! – продолжал увлеченно митинговать Герман Иванович. – Нам нужен научный подход к решению проблемы, с применением современных информационных технологий. Это я беру на себя. – И добавил, многозначительно кивнув куда-то в сторону: – К тому же теперь у меня есть связи… за рубежом.

Изумленная Ба, ничего не понимая, переводила взгляд с Германа Ивановича на внука.

– Мы говорили с Германом Ивановичем, – объяснил Пустовалов. – Этот дом в принципе является памятником архитектуры в стиле конструктивизма. Он ничем не хуже других существующих в городе объектов, которые такой статус имеют. Можно попытаться собрать документы. Но нужно время.

– А я после разговора с вами изучил папку, которую дала мне Елизавета Владимировна, и еще в Интернете поискал про конструктивизм, – Герман Иванович сделал длинную паузу, чтобы слушатели могли вполне оценить его компьютерную продвинутость. – Оказывается, Екатеринбург – единственный город в России, где сохранилось столько памятников конструктивизма начала двадцатого века. Такого нет больше нигде! И знаете, что самое удивительное в этих домах – и в нашем, и в тех, что по соседству? Они задумывались как дома для людей будущего, которые будут жить не узкими мещанскими, а коллективными интересами. Эти люди дома должны были только спать, а отдыхать, питаться, воспитывать детей – совместно. Поэтому в нашем доме были квартиры, но по проекту не было кухонь. Понимаете, архитекторы были уверены, что люди из недалекого коммунистического будущего будут брать еду на общественных кухнях, а не корпеть каждый над своей кастрюлей со щами.

– А голубцы ели и хвалили, – вдруг обиделась Женя. – Мы с Елизаветой Владимировной старались, а вы…

– Я не к тому, Женечка, прости, пожалуйста, – смутился Герман Иванович. – И вы, Елизавета Владимировна, простите, голубцы были очень, очень вкусные! Я просто пытаюсь объяснить, что эти дома строили в русле идеологии нового советского государства. Но потом началась война. А после войны стало не до архитектурных экспериментов, людям нужно было жилье, вот и понаделали в этих домах коммуналок. А потом списали в утиль и понятие коллективизма. Вы, молодежь, уже и не знаете, что это такое. – Герман Иванович обличающе ткнул пальцем в притихших Левушку и Женю. – Но сама идея…

– В нашем доме поначалу вообще не было квартир, – вдруг очень тихо сказала Ба, но Герман Иванович мгновенно осекся. – В подвале действительно по проекту была прачечная, на первом этаже – клуб, а здесь, на втором, – библиотека. И была еще надстройка вроде капитанского мостика, там хотели комнату для радиолюбителей оборудовать, тогда этим все очень увлекались. Сюда должны были приходить жильцы из соседних домов, между прочим, по подземному переходу. Но потом проект изменили, решили строить Дом нового быта для холостых и малосемейных – он так назывался.

– Ба, ты только не волнуйся, – пододвинулся поближе к ней Левушка.

– Нет-нет, дорогой, все в порядке, – улыбнулась Ба. – Просто вспомнила. Алексей Николаевич, можно я присяду, ноги не держат.

Левушка заметался в поисках свободной табуретки, но Герман Ивнович предложил всем переместиться к Галине, где он озвучит детали родившегося у него плана по спасению дома.

– А чего у Галины-то? – не понял Левушка. – Она тут при чем?

– Она без нас пропадет, – безапелляционно заявил Герман Иванович. – И кроме того, она обязательно должна быть, как ты выразился, «при чем». Потому что если в процессе нашей борьбы мы… ну, скажем так, вступим в конфликт с законом, то у Галины Павловны есть замечательный адвокат. Он непременно выручит ее из затруднительного положения. И нас заодно. Видите, я все продумал! – добавил он хвастливо и принялся выпроваживать всех из комнаты.

* * *

Посде обеденного перерыва в агентстве «Новая квартира» дела опять пошли не слава богу. Клюев снова поссорился с Ленкой Ждановой. Это случилось уже во второй раз за последние несколько дней, и Нина Васильевна резонно решила, что не к добру.

– Разучилась работать – вали отсюда! – орал Клюев в распахнутую дверь, откуда пулей вылетела Ленка. – Все валите! Я один все сделаю!

– Тебя посадят, дурак! – закричала Ленка уже из приемной, напугав Нину Васильевну. – Теперь не старые времена!

– Сама дура! – наддал Клюев и тоже выскочил в предбанник, чтобы полнее донести свою мысль до аудитории. – Достала своими нравоучениями! Так не делай, сяк не делай! Вот накроется все медным тазом, пойдешь в школу училкой начальных классов, им и трынди про мораль! А меня оставь в покое!

Ленка на секунду онемела – надо же, в пылу дискуссии шеф вспомнил о ее дипломе педагогического института! – но тут же набрала побольше воздуха, чтобы наповал сразить распоясавшегося начальника убийственной фразой. Но поперхнулась на полуслове и бросилась к нему.

– Дима, тебе плохо?! Нина Васильевна, у вас есть что-нибудь от сердца? Или врача…

– Есть, есть, – засуетилась Нина Васильевна и принялась что-то капать в стакан с водой.

Клюев, бледный и испуганный, пошатываясь, добрался до своего кресла и рухнул без сил. Нина Васильевна принесла стаканчик с чем-то остро пахнущим, Клюев, сморщившись, выпил и замахал на нее рукой. Ленка, прохиндейка, тут же принялась выпроваживать Нину Васильевну из кабинета, а сама осталась, да еще и дверь закрыла, начисто лишив Нину Васильевну возможности позаботиться о здоровье начальника и узнать, что же, собственно, его так расстроило. Но разговор, состоявшийся в кабинете, не предназначался для чужих ушей.

– Дим, ну чего ты, а? – бормотала Ленка, неловко распутывая клюевский галстук. – Не по зубам нам это дело. Бывает. Отступись. Поймет твой Новиков. Ну не бандит же он, – то есть теперь не бандит, – поправилась она, увидев, как сморщился Клюев. – Мы же думали, там старики да алкаши, расселим по-тихому, и все дела. А они все в отказ. И что с ними делать? Это раньше можно было. А сейчас нельзя, пойми, Дим. Верни Новикову аванс. Ну проорется он, подумаешь. Потеряем клиента, так на нем свет клином не сошелся. Здоровье дороже. А, Дим?..

– Не могу-у, – сквозь утешительное Ленкино бормотанье простонал Клюев. И опять взялся за сердце. – Нету аванса. Просрал я все.

– Проиграл? – ахнула Ленка. – Опять? Ты же вроде…

– «Лексус» купил. И долги раздал. Ну, и в игровые автоматы…

– Много?

– Все! А он сказал – вернешь вдвое, потому что он взятку давал какому-то козлу в мэрии. Теперь, говорит, придется новому козлу давать, а новый еще не прикормленный, жадный. Не отступится он, сволочь. Ты же знаешь, он как бультерьер, вцепится – не оторвать. Он меня удавит, я и пикнуть не успею. Я его ребят знаю, вместе работали.

– Сейчас никого не удавливают, Дим, – откровенно перепугалась Ленка. – Я по телику видела – он в партию вступил, на выборы собирается. Ему скандал не нужен. Мальчики нахапали денег и хотят стать приличными дядями. Да он и шагу без юриста не сделает.

– Да не будет никакого скандала, не надейся, – безнадежно сказал Клюев. – Он меня по-тихому удавит. За такие бабки я и сам бы себя удавил.

Последний аргумент Ленку, похоже, убедил. Но все же она была не просто сотрудницей его фирмы, она была боевой подругой, с которой на пару хлебнули всякого. И имела право задавать вопросы.

– А… что теперь делать, Дим?

– Что делать… – Клюев усмехнулся, но усмешка вышла кривая. – У меня выхода нет. Не хотят уезжать по-доброму – я их к едрене фене… Ты меня лучше не спрашивай. Меньше знаешь – крепче спишь. Главное – тебя этот дом больше не касается, поняла? Ты туда не суйся. И вообще – помалкивай.

Ленка больше вопросов задавать не стала. Погладила его по руке, повздыхала – и убралась из кабинета. И правильно. Дружба дружбой, а клюнет жареный петух – она его продаст, как и все, подумал Клюев. Вопрос суммы. Возможно, она поторговалась бы – как друг. Он бы ее тоже продал, если что. Так делали все вокруг: партнеры не раз кидали Клюева так, что он, утерев слезы и сопли, начинал все с нуля. Он тоже проделывал этот трюк, если того требовали обстоятельства, и считал это одним из условий бизнеса. С клиентами тоже бывало всякое. Особенно в начале девяностых. Лет на двадцать по старому УК. Спасибо, что ментам тогда не до него было – каждый выживал как мог и рвал свой кусок из чужих жадных рук. Или шел на дно. Клюев был среди тех, кто выплыл, и гордился этим. Теперь вроде все устаканилось, жить бы да жить, и черт его дернул связаться с этим Новиковым. Таких, как он, кидать нельзя, с тоской подумал Клюев. Не та весовая категория. Он, Клюев – пехота, мелкая сошка. А Новиков – танк. Встанешь поперек дороги – раздавит, и мокрого места не останется.

В общем, оказался он между молотом и наковальней – остро жалея себя, думал Клюев. Кинет Новикова – ему конец. Но и с криминалом нынче связываться не лучше, права Ленка, изменились времена. То есть изменились для таких мелких шавок, как он. Шавкам пришлось стать законопослушными. А Новиков жил в высших сферах, там и ставки, и правила игры были другие. Построил же он пять лет назад сорокаэтажный дом на месте какого-то исторического домишки. Народ пикеты устраивал, архитекторы письма писали, сам мэр возмущался по телевизору, прокуроры проверки устраивали – смех! До сих пор снести обещают. Документов на строительство у Новикова как не было, так и нет, а он рядышком уже третью очередь достраивает. На сей раз пятьдесят два этажа – получите и заткнитесь. Новикову можно. Мысли опять пошли по кругу, и Клюев не мог ни на что решиться. А решаться надо было. И быстро. Помощи ждать неоткуда.