Ба согласно кивала, слушая нехитрую Галинину историю, и больше всего ее удивили не перипетии сюжета и даже не трогательная заботливость гогочущего перед телевизором сына Паши, а то, что теперь тараторка Галина говорила медленно, выбирая слова, и вместо своих привычных непечатных, с которыми Ба безуспешно боролась, использовала невинное «вот». «Да, задачка для психологов», – про себя усмехнулась Ба.

– А тебе спасибо, Лизавета Владимировна, – подвела итог соведка. – Ты меня, можно сказать, в люди вывела. Сам консул со мной, Джон, который Степанчук… На маму его, говорит, я похожа… И Паша мной гордится, что я в таком месте работаю, и вообще. Вот. Мы с Пашей тебе помогать будем. С ним не страшно теперь, он кого хочешь – по шее! Его и в детстве все боялись! Он еще сказал, что Альфредычу денег даст, он нам поможет. Короче, я теперь отсюда не уеду, как Пустовалов. Я с тобой останусь. Вот.

– Спасибо, Галя, – серьезно ответила Ба. – Я очень тебе благодарна и рада, что у тебя теперь все хорошо. И что сын вернулся. Но только ты его в наши дела не впутывай. Я так понимаю, что ему теперь ни с чем таким связываться нельзя. Мы сами справимся. Вон нас сколько. Да еще если Андрей Альфредович и вправду поможет. Если вместе – получится, я уверена. Слушай, Галина, вы идите, пожалуй, с Пашей домой, а то он мне со своим фильмом Алексея Николаевича разбудит. Да и поздно уже.

Галина за руку увела слегка упирающегося Пашу, который никак не хотел отрываться от очередной зубодробительной драки и ныл, что у них телевизор маленький, вот он завтра новый купит и тогда… Но оставаться до завтра Паше никто не предложил, и он вынужден был досматривать драки в уменьшенном формате. Пустовалов, несмотря на шум, спал. Герман Иванович, воспользовавшись случаем, немедленно отправился вызволять Женю. Оставшись вдвоем, Ба и Левушка долго сидели в тишине, думая каждый о своем. То есть о чем думала Ба, точно неизвестно, а Левушка думал о Жене. О том, какая она красивая и замечательная, и как она бросилась ему на помощь – без лишних расспросов, не думая об опасности. И как она…

Но тут вернулся Герман Иванович. Как профессиональный лектор он отлично знал, что слушатели лучше всего запоминают начало и конец выступления – это самые сильные позиции в тексте. Этот день начался с его, Германа Мокроносова, триумфа, и отдавать пальму первенства Герман Иванович не собирался никому – ни Паше, ни Галине, ни даже вот сопящему на раскладушке Пустовалову.

– Елизавета Владимировна, я все собирался вам сказать, да забываю в суете, – небрежно начал он. – Я нашел в Интернете информацию про этот самый «Баухаус». Оказывается, эта архитектурная школа и сейчас в Германии существует, работает. И адрес есть – в городе Веймаре. Я им вчера вечером письмо написал – не на бумаге, а на компьютере, e-mail называется – про Екатеринбург, про наш дом, про наши дела. А сейчас еще фотографии послал о сегодняшней акции – мне Женя помогла. Оказывается, можно прямо из фотоаппарата в компьютер – и послать, представляете?! Так все просто. Будем теперь ждать. Может, ответят.

Герман Иванович замолчал, скромно ожидая заслуженных восторгов и похвал.

– Этого не может быть… – медленно и невнятно, как будто губы не слушались ее, прошептала Ба. – Это все в прошлом. Я не хочу знать… Господи, зачем вы это сделали, Герман Иванович?!

– Но ведь это же так просто, технический прогресс, – совершенно растерявшись, пробормотал Мокроносов. – Теперь мы не одни, теперь о нас весь мир узнает. А вместе же легче, – невольно повторил Герман Иванович слова, которые недавно Ба говорила Галине.

– Так просто, – задумчиво повторила Ба, кажется, она уже пришла в себя от сюрприза, от всей души преподнесенного Германом Ивановичем. – Вы правы. И в самом деле – наверное, так надо.

День двенадцатый

Meine erste Frau

Женя и Левушка бежали по улице, лавируя между прохожими и переругиваясь на ходу – все никак не могли решить, по чьей вине они опаздывают. Левушка, немного отставший, вдруг окончательно затормозил возле бабушки, продававшей первые весенние нарциссы – бело-желтые, как будто улыбающиеся. На бегу сунул бабушке деньги, схватил букет и бросился догонять Женю, которая уже стояла на крыльце архитектурной академии и оглядывалась на него с возмущением – нашел время!

– На! Тебе! – сунул ей букет Левушка, и они вбежали в вестибюль.

– Мы на конференцию! – хором закричали они охраннику.

– Налево и по стрелочкам, – невозмутимо ответил тот. – Третий этаж, аудитория 316.

Женя и Левушка побежали налево по длинному коридору, в конце которого увидели обещанную стрелочку с надписью «Международная конференция «Баухауз» на Урале: от Соликамска до Орска». Не дожидаясь лифта, побежали на третий этаж. И все-таки они опоздали, поэтому тихо, как мыши, стараясь не пыхтеть после марафонского забега, стали пробираться к последнему ряду, где еще оставалось несколько свободных мест.

– …И прежде всего позвольте представить вам тех, благодаря кому проведение нашей конференции, первой в России, стало возможным, – четким поставленным голосом говорила дама в очках и строгом костюме в полоску, стоявшая возле доски и экрана. – Это Герман Иванович Мокроносов, профессор, доктор философских наук, именно он на начальной стадии выступил координатором международного проекта.

Внизу, в первом ряду, поднялся Герман Иванович, и, повернувшись лицом к залу, раскланялся во все стороны. Ему похлопали, Женя и Левушка – громче всех. Гадкий Левушка даже хотел было крикнуть «ура!», но Женя вовремя зажала ему рот ладошкой. При этом она рассыпала нарциссы, и ему пришлось ползать по полу между рядов, собирать цветы под Женькино довольное хихиканье. Двое мужчин подчеркнуто интеллигентного вида, сидевшие у прохода в предпоследнем ряду, оглянулись, посмотрели осуждающе. В результате Левушка с Женей так и не услышали, кем была пожилая розовощекая дама в ядовито-красном шарфе и мужчина в джинсах и клетчатой рубашке, которые сидели рядом с Германом Ивановичем и которым тоже хлопали.

– И, конечно же, разрешите представить вам нашего спонсора, руководителя российско-германского благотворительного фонда «Архитектурное наследие» Павла Анатольевича Харитонова.

Павел Анатольевич Харитонов встал и тоже с достоинством раскланялся. Женя вытаращила глаза и пихнула Левушку в бок так, что тот зашипел от боли. Но удивление Жени было понятно: за те несколько месяцев, что они не видели Павла Анатольевича, купившего себе квартиру в элитном доме, он изменился до неузнаваемости. Дорогой светлый костюм сидел на нем отлично, волосы были вовсе и не белобрысыми, а пшеничного оттенка, как у Есенина, и стрижка удачно подчеркивала высокий лоб мыслителя; очки в тонкой золотой оправе делали лицо умным, а взгляд – ироничным.

– Во дает! – искренне изумился Левушка. – А говорят, имидж – ничто!

– Это не тот ли Харитонов, что сидел за захват Таганского рынка? – наклонившись к соседу, заинтересованно спросил один из мужчин.

– Тот самый, я его еще тогда по телевизору видел – такая бандитская морда! – с удовольствием подтвердил его собеседник. – И пожалуйста: отсидел, вышел, научился ходить на двух ногах, очки вон прикупил – и стал вполне интеллигентным человеком, как мы с вами, – это было сказано с понятной обоим тонкой иронией. – Спонсор. Говорят, денег у него – куры не клюют.

– Зачем, интересно, ему это надо? – не унимался любознательный сосед.

– Вы думаете, его интересует сохранение архитектурного наследия конструктивизма на Урале? – съехидничал любитель криминальных теленовостей. – Держите карман шире. Он конструктивизм от барокко не отличит! Все знают, что он просто-напросто деньги через этот фонд отмывает, и немаленькие. Эту конференцию ему оплатить – копейки. Зато шуму, шуму! Спаситель Отечества! Отрыжка нашей демократии, вот что это такое! Таких, как он, надо сажать пожизненно и с полной конфискацией!

– О, я как раз вчера анекдот прочитал на эту тему, – оживился первый мужчина. – Чтобы сегодня стать интеллигентным человеком, надо только выкинуть из машины бейсбольную биту и вместо нее положить красивую металлическую клюшку для гольфа.

Собеседники с удовольствием расхохотались, да так громко, что Павел Анатольевич Харитонов вдруг оглянулся и посмотрел на них укоризненно – мешаете, мол, господа. Приятели испуганно умолкли и сделали вид, что увлечены докладом.

– …Цель конференции – создать сеть исследовательских центров, которые будут документировать пока что слишком мало изученные моменты истории строительства соцгородов, расположенных вдали от Москвы и Петербурга, – щебетала тем временем переводчица. – Результаты этой работы будут представлены широкому кругу потенциальных партнеров – политикам, представителям средств массовой информации и собственникам.

Розовощекая пожилая дама в красном шарфе переждала ее, благосклонно кивая, и увлеченно затараторила на немецком. Левушка и Женя заскучали.

– А теперь, дамы и господа, мы переходим непосредственно к программе нашей конференции, – вернула себе бразды правления ведущая. – У вас у всех есть расписание с указанием аудиторий, где будут работать различные секции. Поэтому позвольте вкратце…

Полчаса спустя под бодрое бормотанье первого докладчика, обещавшего раскрыть тему «Влияние немецкого конструктивизма на формирование архитектурного облика Свердловска начала 1920-х годов», окончательно осоловевшие Женя и Левушка выбрались из аудитории. Мимоходом оглянувшись, они увидели Германа Ивановича, который был весь поглощен докладом, и Павла Анатольевича Харитонова, тщетно борющегося с дремотой. Вслед за ними вышел из аудитории, осторожно прикрыв дверь, немолодой сухощавый мужчина со светлыми длинными волосами, стянутыми на затылке в пучок, по виду явно иностранец. Остановился, оглядываясь по сторонам, будто решая, в какую сторону пойти. Но Жене и Левушке не было до него никакого дела. Они опять опаздывали, на этот раз – в ювелирный магазин «Золотая рыбка», где должны были привести в порядок аквариум с золотыми рыбками, работавшими символом заведения. По окончании работы Левушка пообещал Жене исполнение трех желаний, как и полагается после общения с золотыми рыбками. Про два желания он уже знал: Женя хотела в театр на балет «Каменный цветок», и он купил билеты неделю назад, и еще зонтик, потому что лето на носу! Насчет третьего желания у Левушки были свои сугубо корыстные соображения, надо было только вовремя и правильно подкинуть идею.

* * *

Ба была дома одна – с утра подскочило давление – и ужасно жалела, что не смогла пойти в архитектурную академию. Ну да ничего, за полдня она отлежится, а вечером Герман Иванович все расскажет, уж он ничего не напутает и не упустит, особенно если речь пойдет о его заслугах. А завтра, если все будет хорошо, она непременно поедет на экскурсию по городу, которую устраивают для участников конференции. Но уговоры помогали мало, и с утра Ба не находила себе ни места, ни занятия. Наконец, устав и лежать и без толку бродить по квартире, она заставила себя сесть в свое любимое кресло и стала смотреть в окно.

Старые липы под окном уже давно нарядились в нежную, изумрудно-зеленую листву. По листочкам скользили солнечные блики, и деревья так явно радовались тому, что пережили еще одну зиму, что Ба невольно улыбнулась им в ответ. И вдруг заметила, что прямо напротив ее окон остановилась машина. Из нее вышел пожилой мужчина. Машина тут же уехала, а он остался стоять на тротуаре, как будто решая, что делать дальше. Потом поднял голову и принялся рассматривать дом. У Ба упало сердце. Она неловко сползла с кресла, встала сбоку от окна, хотя прекрасно знала, что с улицы в глубину комнаты заглянуть невозможно, и стала наблюдать за незнакомцем. Мужчина закурил, продолжая рассматривать дом и, как показалось Ба, окна именно их квартиры. Так продолжалось довольно долго. Потом мужчина, будто решившись, повертел головой, отыскивая урну, подошел, бросил окурок и решительно повернул за угол (а точнее, за полукруглый, как и полагается корме корабля, фасад), скрывшись из виду.

Елизавета Владимировна, пытаясь унять заполошно бьющееся сердце, продолжала стоять у окна, не в силах сделать ни шага. Отчего-то она была совершенно уверена – незнакомец пришел к ней. И когда раздался звонок домофона, она собралась с духом и смогла все же дойти до двери. Она не ошиблась – этот человек из сна наконец пришел к ней. Это то, чего она так боялась все эти годы.

Это то, чего она все эти годы ждала.

Не спрашивая, она нажала кнопку домофона, открыла дверь и стала ждать, отчего-то не догадавшись включить в прихожей свет. В тишине пустого дома явственно, как в том сне, она услышала шаги. Шаги приближались, человек шел уверенно и легко.

– Вот и хорошо, – вдруг с удивившим ее саму облегчением сказала вслух Ба. – Сколько можно бояться? На все вопросы должен быть получен ответ, хотим мы этого или нет.