Ирина Щеглова - Майский поцелуй

Я была потрясена! Вот это новость!

— Выходит, это Вадик во всем виноват? — спросила я.

— Снова ищешь себе оправдание? — парировала Ирка.

— Да ничего я не ищу! — взорвалась я. — Просто почему-то все так сошлось, и я теперь не знаю, что мне делать. По твоей версии, Вадик влюблен в меня. Хотя я в это не верю. Но выходит, он в отместку, или еще по какой-то причине, решил поссорить меня с Лехой. И подсунул мне Женю. При этом Леха так и не понял ничего, а Вадик почему-то понял. Мало того, девчонки считают, что мы с Лешенькой теперь парочка на всю оставшуюся жизнь. Да и сам Леха так считает, судя по всему. А меня забыли спросить. Все решили за меня. Все сходится, все хорошо. Сиди, Яночка, дома, ожидай своего Лешеньку с соревнований, будь они неладны! Будь хорошей девочкой, учись, слушайся старших, хорошо кушай!

— Слушай, — Ирка нагнулась ко мне через стол, — если хочешь знать мое мнение, я тебя не обвиняю. Только перестань цепляться за прошлое. Постарайся разобраться в себе, своих чувствах и не обвиняй ни себя, ни других.

Я слушала ее, и постепенно меня отпускало.

— У тебя впереди неделя. Постарайся за это время понять, кого ты на самом деле любишь.

— Но Леха! — вырвалось у меня.

— Думаешь, ему будет легче, если ты начнешь жертвовать собой ради несуществующей любви? — переспросила Ирка. — Не хотела бы я, чтоб кто-то встречался со мной из чувства долга или из жалости.

Мне хотелось ей верить. Но я бы тоже не хотела, чтоб кто-то, кого я люблю, бросил меня ради другой девчонки. Как бы я себя чувствовала на месте Лехи? Леха! А ведь он даже не догадывается о том, что я сейчас решаю его судьбу. Совсем недавно я трепетала от страха и ревновала его к каждому фонарному столбу. А теперь? Вот если бы он встретил кого-нибудь… Я изо всех сил желала ему счастья. Или все-таки себе?

Как бы там ни было, а после разговора с Иркой я успокоилась.

Мы погуляли немного и разошлись по домам.

Я пообещала самой себе, что не буду пороть горячку.

С чего я вообще взяла, что нравлюсь Жене? Вот не позвонит он больше, и все. Останусь как миленькая с Лехой, еще и радоваться буду.

Это меня Вадька запутал.

Стоп! Я же решила, больше никаких обвинений!

Сама себя запутала, сама и распутаю.

Это я так думала. До того момента, как позвонил Женька. Путаясь в словах, он несмело предложил мне встретиться, а я так растерялась, что согласилась. И снова не поинтересовалась, будет ли с ним Вадик.

Я волновалась. Перебрала и перемеряла все свои вещи, комбинируя их так и эдак. В последний момент вспомнила, что Женька предпочитает черный и серый цвета, и достала из шкафа длинную черную юбку и черную же кофту с глубоким декольте. Мне показалось, что я выгляжу очень эффектно. Немного подкрасила глаза и губы. Взглянула в зеркало. Н-да! Настоящая девушка художника. То, что надо.

Я шла на свое первое свидание с парнем, который мне очень-очень нравился. О Лехе я не думала.

Мы встретились в центре. Я протянула ему руку, он слегка пожал мои пальцы. А потом пригласил в маленькую галерею, где выставлялись молодые художники. Мы там пробыли около часа, рассматривая работы никому не известных ребят.

А потом Женька предложил посетить Андроников монастырь. Я, к своему стыду, еще ни разу не была там. Хотя знала, конечно, и о мятежном протопопе Аввакуме, и о знаменитом иконописце Андрее Рублеве.

По дороге Женя вдохновенно рассказывал мне о секретах мастерства художников, о красках, холстах, законах композиции и перспективы.

Монастырь произвел на меня сильное впечатление. Женя водил меня по древней церкви и тихонько рассказывал о фресках и иконах. Я впервые узнала, что иконописцы как раз пользуются обратной перспективой, когда предметы, по мере удаления их, не сужаются, как бы удлиняясь и создавая иллюзию объемности, а наоборот, расширяются.

Древнерусские иконописцы не приняли линейной перспективы, когда познакомились с ней. Обратная перспектива сохраняла свой духовный смысл и была протестом против соблазнов «плотского зрения».

Икона мыслилась как окно в священный мир, и мир этот распахивается перед человеком, он раздается вширь, простирается.

Надо же! А я думала, древние иконописцы просто не умели еще так хорошо рисовать, как, скажем, мастера эпохи Возрождения. А оказалось, я так мало знаю о живописи.

Женя обещал сводить меня в Третьяковскую галерею и показать знаменитую коллекцию икон. Вообще, он много рассказывал об истории искусства. Сравнивал Восток и Запад, разные школы и направления, говорил о художниках. Я, к стыду своему, и половины имен не узнала. Надо бы почитать, поинтересоваться. А ведь я всегда считала себя продвинутой девушкой… Да, век живи, век учись!

Еще Женька говорил о перевернутом изображении. Но это старый фокус, известный из школьной физики. Наше зрение устроено так, что мы видим перевернутую картину мира, это потому что сетчатка и роговица представляют собой собирающие линзы. То есть, если мы смотрим на море, то оно переворачивается и на сетчатке отражается внизу, а небо вверху. Дальше картинка поступает в мозг и переворачивается «с головы на ноги». То есть мы видим не глазами, а мозгом, получается такое отражение отражения. Довольно забавно и странно. Вроде бы никакой реальности не существует, все относительно. Игра света и ума.

— Что же в таком случае изображает художник? — спросила я Женю.

— То, что видит именно он. Точнее, то, как он видит или чувствует.

Из монастыря мы вышли, держась за руки. Кажется, именно я взяла его руку в свою. Он бы не решился.

— Что будем делать? — спросил он.

— Не знаю. — Я беспечно пожала плечами.

И он повел меня по магазинам. Мы покупали краски и кисти, и он рассказывал мне обо всем, что знал сам. Мне не было скучно. Я впитывала его слова, как губка. Я могла слушать его бесконечно, хоть всю жизнь.

Но наступил вечер, солнце упало за дома, зажглись фонари. А мы все никак не могли расстаться. Он ни разу не спросил меня о Лехе, а я ни разу не поинтересовалась, есть ли у него девушка.

Он проводил меня до подъезда и спросил, когда мы встретимся. «Да хоть завтра!» — хотелось ответить. Но я сдержалась, сказала просто: «Позвони, как будет время». И с трудом разжала пальцы, выпустив его руку из своей.

До Лехиного возвращения мы встречались еще несколько раз. Я узнала, что Женькин отец журналист и писатель. Мама — врач. Я была у Жени дома, квартира маленькая, работать там он не может, нет места. Приходится договариваться с друзьями или родственниками. Вообще, родители были не в восторге от его выбора, хотя сами в свое время отдали его в художественный лицей. А рисует он столько, сколько себя помнит.

Я слушала его и думала, почему он кажется таким грустным? Таким незащищенным? Одиноким… и родным. Он был таким же, как я, как будто нас когда-то разделили, и мы долго скитались по свету, разыскивая друг друга. И только теперь мы ощущали полноту жизни, вместе.

Мне даже казалось, я слышу, о чем он думает. И Женька признался мне в том же. Удивительно. Мы понимали друг друга с полуслова. Стоило ему заговорить о чем-то, как я вспыхивала от радости. Ведь сама только что хотела сказать то же самое.

Мы спешили делиться друг с другом воспоминаниями, мыслями, чувствами и даже предчувствиями. Мы делились мечтами и снами. У нас как будто родилось общее воображение. Он начинал фразу, я ее оканчивала, он придумывал, я додумывала. Никогда еще ни с одним человеком мне не было так хорошо. Он не был ангелом, он был моим вторым «я». Он был земным, живым и понятным. Он был моим!

Вернулся Леха.

Нет, я знала, конечно, когда он вернется, но, честно говоря, забыла о нем.

Я должна была встречать его на вокзале. Но я не могла, потому что накануне мы с Женей договорились поехать в Царицыно.

Леха позвонил в тот момент, когда Женя расположился с этюдником в Царицынском парке, а я устроилась рядом на скамейке. Мне так нравилось наблюдать за его работой. За тем, как меняется его лицо, как он сосредоточен, как движется его рука с кистью, будто порхает, как колеблются тени от деревьев, как брызжет солнце сквозь еще мелкие листочки, как на холст ложатся краски. Изображение проявляется медленно, возникает ниоткуда, ветер шевелит Женину челку, играет. Порхают рука и кисть, порхают тени. Деревья и солнечные лучи, и ветер и любопытные прохожие, они все норовят взглянуть на то, что же там рисует художник.

Время от времени Женя отрывается от работы, смотрит на меня и улыбается:

— Ты не устала?

— Что ты! Я счастлива!

— Правда? — Он радуется. Искренне, просто светится от радости, лучится.

В этот момент я услышала свой телефон. Вздрогнула. Я почему-то сразу все вспомнила: Леху, его возвращение, свое обещание встретить его.

Взглянула на дисплей: так и есть, Леха. Я сбросила вызов.

— Что-то случилось? — встревоженно спросил Женя. Наверное, все было написано на моем лице.

— Извини, — тихо произнесла я, — мне надо идти…

Я не смотрела на него, стыдилась.

— Ты не волнуйся, поработай еще, — виновато попросила я.

Но он не хотел оставлять меня одну. Как будто среди бела дня со мной могло что-то случиться. Несмотря на мои протесты, он собрался, и мы пошли к метро.

Мы молчали.

У меня противно щемило в груди. Что происходило в Женькиной душе? Я не знала.

Доехали до Лехиной станции. Я отправила Лехе эсэмэску: «С возвращением! Скоро буду».

Женя не спрашивал меня, куда мы идем, просто шел рядом. А я считала шаги. Один, два, три, четыре… И каждый шаг приближал меня к разлуке с Женей. Надо было считать в обратном порядке, чтоб шаги убывали, наверное, тогда было бы еще хуже.

Хотя и без того было хуже некуда. Вот Лехина улица, двор, запруженный машинами, подъезд.

Я набрала код. Женя стоял рядом, не уходил, как будто ждал чего-то.

Мы вошли в полутемный вестибюль, остановились у почтовых ящиков и посмотрели друг на друга внимательно, пристально, молча. А потом я шагнула к нему. Женя сбросил сумку с этюдником с плеча и протянул ко мне руки. Я прижалась к нему, запрокинула голову и… сразу почувствовала его губы.

Загрохотал лифт. Мы отпрянули друг от друга. У Жени чуть покраснели щеки, у меня, наверное, тоже.

Где-то наверху хлопнула дверь.

— Ну, иди, — выдохнула я чуть слышно.

Он кивнул. Поднял тяжелую сумку, повесил на плечо.

Я сделала над собой усилие и отвернулась от него. Преодолела ступеньки к лифту, нажала кнопку вызова. Я так и не оглянулась.

Женя не спросил меня ни о чем, интересно, он знал, куда привел меня?

Двери лифта разъехались, и я увидела улыбающегося Леху.

Выходит, он ждал меня. А если бы спустился вниз? Что бы он подумал, увидев меня с Женей? Да, скорее всего, ничего. А если бы застал нас целующимися?

Я резиново растянула губы:

— Привет…

Леха чмокнул меня в щеку, хорошо, что не в губы. Они еще горели после Женькиного поцелуя. Пусть мне останется хоть это.

Леха о чем-то расспрашивал, тормошил меня, усадил на кухне пить чай с мамиными плюшками. А я была как кукла, как неживая. Отвечала невпопад, в горле сухой комок. «Мир несправедлив, — думала я. — Леха такой хороший человек, такой красивый, умный, сильный. И мама у него чудесная женщина. Он похож на нее, очень похож. Те же глаза, волосы, разлет бровей. Они замечательные! И так меня любят! А я? Леха, Лешенька, сможешь ли ты когда-нибудь простить меня? Ты ведь даже не спросил, где я была, почему не встретила тебя?»

— Ты сегодня какая-то странная, — услышала я.

— Обычная…

Он подошел сзади, обнял за плечи. А меня прямо-таки передернуло от его прикосновения.

— Нервничаешь? — заметил Леха и отстранился.

Я пожала плечами:

— Так, немного… Устала, наверно… Леш, что-то я неважно себя чувствую, — соврала автоматически, не придумала ничего лучшего, — я, пожалуй, пойду, а?