Следующая.

И я снова стою у окна, снова идет дождь, и где-то ты, по своему счастлива, и где-то я по-своему не счастлив, и все это жизнь. Почему то я думал не долго, единственное раздумье, было по поводу, КАК, но и этот вопрос я решал скоренько. Я сьел их штук сто, или даже больше, сел за бумагу, и написал тебе вот эти строки.

И понятно что всего я уже сказать тебе и не успею и не смогу, но и пускай, тебя я не в чем не обвиняю, и зависла в воздухе как некий аромат, как чувственность в пустоте, одинокая моя фраза, я люблю тебя, но ничего она уже не весит и не стоит, и.

Я посмотрел на мою сказочную писательницу, но она молча передала мне новую пачку писем.

Извини что опять пишу тебе, хоть вроде и умер. Хотя мне это все только кажется, да нет не кажется, я и вправду умер тогда, и где то ТАМ, одна женщина подошла ко мне и сказала, давай я верну тебя домой, и ты примешь другое решение, во всяком случае ты попробуешь.

И вот я снова стою у окна, и снова тот же самый вечер окутал мое сознание, и ты снова позвонила мне, и я бежал к тебе и обнимал и целовал.

Следующая.

Но я был готов к серьезному разговору, я ждал его, и конечно же он состоялся. Мы сидели с тобой за маленьким столиком в кафе, я держал твою руку, смотрел в твои глаза, как же ты мне дорога, как же я тебя люблю, но ты говорила о другом.

— Ты очень мне небезразличен, — говорила ты, — ты мой самый близкий и преданный друг, и я знаю что слово это так режет тебе уши, но прости меня, я не могу быть с тобой, и я не могу родить этого ребенка.

— НЕ будь эгоисткой, я прошу тебя, послушай, почему ты не веришь мне?

— Я не верю никому, — сказала ты

Почему то я думал не долго, единственное раздумье было по поводу КАК, но этот вопрос я решил скоренько.

Следующая.

Я достал небольшой пистолет, купленный с рук накануне, и не думая выстрелил в нее. Но осознание того что же я наделал, пришло буквально через секунду. Я опустился рядом с тобой на колени, обнял тебя и заплакал. И понял, что тоже хочу умереть. Я потянулся было за пистолетом, но был уже скручен кем-то ненавистным мне, и я кричал, отпустите меня, я хочу к ней, но укол в руку успокоил меня.

Следующая салфетка.

И вот я снова стою у окна, здесь мне разрешают думать, иногда дают бумагу и карандаш, и у меня есть возможность писать тебе, моя любимая, моя единственная женщина, врач сказал, что возможно я скоро поправлюсь, лет через сорок он обещал меня выпустить, и тогда я обязательно познакомлю его с тобой, с моей доброй, с моей красивой, с моей женщиной. Ночами я пишу тебе стихи, я очень хочу к тебе, но доктор сказал, что пока не следует принимать таких вот решений, но я все же планирую.

И пишу тебе и люблю тебя, и.

Следующая.

Здравствуй мой дорогой человек, здравствуй отрада моих глаз, смысл моей жизни, моя любовь, и мое проклятье. И снова ОДНА женщина как-то ночью зашла ко мне в палату.

Я, — сказала она, могу снова вернуть тебя назад, но мне хотелось бы, чтобы ты уже начал думать. Куда ты идешь, что ты делаешь, да и вообще кто ты такой? Дорогу в рай не находят за пять минут, сказала она, а дорога в ад порой и широка и легка, и твой выбор, ты идешь, ты и принимаешь решение, так что давай, принимай.

Следующая.

И я снова стою у окна, за окном тихо, и самое больное во всем этом что я все это помню, и первую жизнь и вторую, и вот снова ты звонишь, и возможно я дурак, но я опять бегу к тебе, и обнимаю и целую, и ничего не могу поделать с собой, и пускай я снова отравлюсь, или же убью тебя и сойду с ума, плевать. Все за эту ночь я отдаю сегодня, и свой разум и свою любовь, и всего себя как свою жизнь, ничего уже не значащую. И только эта ночь, и я и ты, и от этой отправной точки я снова начинаю жить, мотор снова набирает обороты, и что-то нежное разливается в животе, и нега двигается вместе с пульсом в крови, и одно дыхание на двоих, и мы тихонечко срастаемся кожей, становимся одним целым, мы любим друг друга, и ангелы завидуют нам.

— Позволь я напишу дальше, а то у тебя опять все закончится через одно место, — запротестовал я. Она же молча, посмотрела мне в глаза и пододвинула ручку. Я быстро начал писать.

И эта ночь закончилась, но не было уже никаких серьезных разговоров. Я просто взял и уехал.

Мне здесь уютно и хорошо, я привязался к местному церковному приходу, хожу на службы, помогаю людям, чем могу.

Кому словом, а кому и делом. Научился гончарному ремеслу, с ребятишками лепим вечерами разные фигурки из глины, я их расписываю и обжигаю, но иногда я все же вспоминаю о тебе.

И здесь я встретил ТУ женщину. Она как-то невзначай возвращала меня к жизни. А здесь она даже не была похожа на волшебницу или святую, она просто улыбалась людям, и мне показалось, что все мы, все кто живет с ней в этом приходе, все живут уже не первую жизнь. И по воле ее, или же кого-то могущественного, опять имеют шанс прожить эту жизнь, ну вот как-то так, не затейливо, для людей не оставляя себе ровным счетом ничего, не накапливая греха в душе, и злобы в сердце, но при всем этом я все же иногда думал о тебе.

— Ну уж нет, — рявкнула недовольно она, — это мой рассказ, и закончится он по-моему.

Она вырвала у меня ручку и принялась писать дальше.

И однажды ты приехала, с тобой была девочка, лет пяти, аккуратные банты, платьице в голубой василек, синие сандалии, — знакомься, сказала ты, это твой папа.

Почему ты не сказала мне, что будешь рожать, я то был уверен что ты поступишь по другому. И я плакал, и обнимал свою маленькую, прекрасную девочку. И выяснилось, что ты уже одна, ты все рассказала своему мужу, он оказался понятливым и просто ушел, а ты осталась одна, и вот почему то спустя пять лет, ты приехала ко мне. И нет, ты не ждешь понимания, ты по-прежнему никому не веришь, и тебе даже не трудно одной воспитывать мою дочь, и зачем же ты тогда приехала, зачем?

— И зачем? — Я пристально всматривался в мою недавнюю знакомую. Она же вытерла платочком свой вечно шмыгающий носик, написала следующее:

— Просто я захотела тебя увидеть, — банально ответила ты, и я обнимал тебя и целовал, и если захочешь, сказала ты, можешь приезжать ко мне, твоей дочери нужен отец, но только так, мне же не нужен никто. И ты уехала. А я долго думал, и решил уехать к тебе, может ты все же поверишь мне, и все у нас с тобой получится, я собирал вещи неспешно, а ТА женщина, будто невзначай сказала мне:

— Неужели ты не понимаешь, живя уже в третий раз, что она тянет тебя в ад.

Но я снова пишу тебя и люблю тебя, и.

— И что дальше?

— А дальше, было так, — увлеченно воскликнула она, и снова взялась за письмо:

Я проснулся, неспешно встал, посмотрел на часы, без двух минут двенадцать.

И я снова стою у окна, я открыл его, и вдохнул полной грудью свежий ночной воздух, застрекотал сверчок, сверху мне нежно улыбнулась луна, и приветственно машет лапой ель, как всегда не спится вечным искателям любви — котам. И вместе со всем этим, я полусонный снова стою у окна, и вновь задребезжал телефон, и я все понял. Я опять должен принимать решение, и видимо уже в миллионный раз, но я тупо смотрю на вибрирующую трубку сотового телефона, как же я люблю тебя милый мой человек, как же я хочу тебя увидеть и обнять и поцеловать.

Но я принимаю решение, и выбрасываю телефон в раскрытое окно. И поэтому пишу тебе.

Не обижайся на меня дорогой мой человек, что я не звоню тебе и не пишу злополучные СМСки, а просто и банально пишу тебе это письмо. Просто бумага стерпит все, а вот на счет сотовой связи я не уверен, вот и пишу тебе и люблю тебя… и…

— Значит, он бросил ее? — тихо спросил я.

— Значит эта история бесконечна, — прошептала она, и, собрав все салфетки в кучу, смяла их, и выбросила в пустую корзину у барной стойки.

Бесконечна… как сама жизнь.

— Как ты там? — пискнул плашет.

Я смотрел на пустую комнату, и на вновь пришедшее сообщение.

— Сестры твоей нет, — смело написал я, — что делать то?

— А ее и не было. — Прочел я сообщение от нее.

— Это дурная игра? Что ты задумала прошивка?

Успокойся, высвечивалось на экране. Ты уже слишком далеко зашел, слишком далеко чтобы забыть все то, ради чего ты погрузился в это состояние. Ты же пропитываешься ее, ты сам становишься ее. Очнись, слышишь, я уже не прошу тебя, я кричу тебе… очнись!!

— И еще крылья, понимаешь, — спрашивала она меня. Когда человек любит у него вырастают крылья. Ты думаешь, что они как у ангелов? Белые и меховые? Да нет же, — она весело бегала по кругу и смеялась, — они как у стрекозы. Тоесть их несколько. Как минимум четыре. И они прозрачные и перепончатые, и переливаются на солнышке. Когда ты машешь ими быстро, быстро, они переливаются на солнышке. И ты тогда можешь летать, но тебе немного жаль. Жаль, что крылья твои только лишь твои.

Очнись, слышишь, очнись.

Лернона трясло как в лихорадке, он закатил глаза и потеряв сознание упал на пол.

— А как ты можешь запомнить все это? Ты же не записываешь. Ты же вообще никогда и ничего не записываешь. Вот к примеру про снежинку, я же тебе сотню раз рассказывала про мою снежинку. Про единственную в своем роде. Как я жду всегда ее прилета. Стою зимними вечерами и задрав голову вверх, жду прилета ее, моей и только моей снежинки. А знаешь, у каждого же есть она, его снежинка. Она прилетит к тебе, и умрет на твоей ладони. Потому что для тебя понимаешь, для тебя.

Очнись. Лернон.

ОЧНИСЬ!!!!

И глаза, я буду помнить только глаза. Это все что останется в моей памяти. А ты? Что будешь помнить ты? Руки? Губы? Слова? Сколько нужно сказать слов, чтобы остаться в памяти? А я буду помнить только глаза, они не могут врать, и не надо опускать их вниз… не надо… ты же не бросишь меня….а?

— Что? Что ты имеешь в виду? — шептал сквозь пелену Лернон, — где ты? ГДЕ ТЫ?

ОЧНИСЬ, ОЧНИСЬ, ОЧНИСЬ.

— Очнись, ну, как ты себя чувствуешь?

Я открыл глаза. Девушка в белом халате пристально и улыбчиво смотрела на меня. Она прощупала своей легкой рукой пульс на моем запястье и снова переспросила, — как ты себя чувствуешь?

— Голова немного кружится, сухо ответил я, — а в общих чертах, вроде нормально.

— Значит так, девушка достала отчет по погружению и начала монотонно и слаженно декламировать. На этот раз в состояние ты ушел быстро, в последние разы ты вообще уходишь довольно таки скоренько. Здесь у нас проблем уже нет. Я рада. А вот дальше проблемка. Как только ты доходишь до встречи с ней, все у тебя обрывается. Задача твоего погружения избавиться от этих переживаний, просто встретится с ней, и поговорить, возможно, предварительно пережив прошлое. Кстати, что там с прошлым?

— Она умерла, три года назад, сухо ответил я.

— Значит, мы моделируем ее проекцию, как живую. Но пойми, когда ты начал писать вместе с ней, тебя начало перетягивать в ее сторону, а это нарушение, ты же так с ума сойдешь. И даже я не помогу, вот и приходиться тебя вытаскивать искусственно.

— Что же теперь поделать? Я постоянно моделирую ее с одной и той же фразой. Она все время снится мне и шепчет. Не оставляй меня одну не оставляй меня одну.

— Давай, давай попробуем еще разок. Ну, закрывай глаза.

Она медленно ввела мне препарат внутривенно, и тихо начала говорить. Любовь это в прошлом. Любовь, это сложно.

Любовь это…

* * *

Возле кушетки где лежал Лернон стояла медицинская сестра и доктор. Доктор аккуратно снял очки и спокойно спросил:

— Сколько на этот раз он пробыл в состоянии?

— Четыре дня, — рапортовала сестра, проверяя приборы.

— Сколько на этот раз убил? — так же спокойно спросил доктор.

— Как всегда, — улыбнулась она, — правда для меня до конца не ясно, почему он их убивает?

— Просто, — спокойно ответил доктор, — он создает ее проекцию, или это его подсознание ее создает, что в сущности не имеет значения. И, так как целью нашей является частичная, точнее выборочная потеря памяти. Он ее и убивает. А как он ее еще должен забыть, по-вашему?

— Вы доктор, вам виднее.

— То — то же, — нравоучительно сказал доктор, — суть моего метода проста. Ко мне обратился некий господин Лернон. Просьба его была проста. Он очень хотел забыть какую то свою возлюбленную. Его любовь была очень мучительна и не давала ему покоя. Я погрузил его в состоянии транса. И его подсознание само начало придумывать различных персонажей. Все смешало в кучу и детство и взрослую жизнь. Только вот все эти персонажи и есть он сам. То есть наш Лернон. И каждый раз появляется ОНА. И Лернону приходится убивать ее. А потом самому же и расследовать убийство. Гонятся за творцом, то есть за самим собой. Самому себе в желтом доме диктовать письма и самого себя арестовывать.