Награда воспоследовала даже раньше, чем Нат рассчитывал, и оказалась достойнее, чем он, по собственному мнению, заслужил; тем не менее сердце его дрогнуло от радости, когда в один прекрасный день учитель объявил, что его, в числе других многообещающих студентов, приглашают в члены музыкального общества, которому в июле следующего года предстоит принять участие в крупном праздновании в Лондоне. Эта весть стала не только честью для скрипача, но и радостью для мужчины: он окажется ближе к дому, а кроме того, перед ним открывается возможность продвижения на избранном поприще, да еще и заработка.

– Постарайся помочь Бахмайстеру в Лондоне с английским языком, и, если все пройдет хорошо, он с удовольствием возьмет тебя с собой в Америку – они отплывают туда в начале осени, чтобы давать зимой концерты. Ты сильно преуспел в последние месяцы, я возлагаю на тебя большие надежды.

Поскольку у великого Бергмана не было привычки хвалить своих учеников, радость и гордость наполнили всю душу Ната – и он стал трудиться еще усерднее, дабы исполнить пророчество педагога. Он считал, что поездка в Англию – предел счастья, но пределы раздвинулись, когда в начале июня к нему в гости ненадолго приехали Франц с Эмилем и привезли целый ворох хороших новостей, добрых пожеланий и желанных подарков для нашего одиночки – он едва удержался, чтобы не броситься им на шею и не зарыдать, как барышня, так он был рад видеть старых друзей. Как он гордился тем, что они застали его в тесной каморке, занятым настоящим делом, а не фатом, прожигающим жизнь на чужие деньги! С каким воодушевлением поведал он им о своих планах, заверил, что не имеет никаких долгов, и выслушал их хвалу за успехи в музыке, а также уважительные отзывы о его бережливости и упорстве в добродетели! Какое он испытал облегчение, когда сознался в своих прегрешениях, а друзья только посмеялись и сообщили, что и им пришлось пережить подобное – и в итоге они многому научились. Было решено, что в июне Нат приедет на свадьбу, а потом присоединится к товарищам в Лондоне. Поскольку ему предстояло быть свидетелем со стороны жениха, он не отверг настойчивости Франца и позволил заказать себе новый костюм; в то же время из дома прислали чек, и он почувствовал себя почти миллионером – причем очень счастливым; дело в том, что с чеком пришли дружеские письма, полные восторга от его успехов, и он почувствовал, что заслужил такое счастье, а потому ждал веселых праздников с нетерпением ребенка.

Дан тем временем тоже считал недели до августа, когда его освободят. Вот только его не ждали ни праздничная музыка, ни свадебные колокола; друзья не поприветствуют его по выходе из тюрьмы; будущее не сулит ничего радужного, а веселого возвращения в родной дом не предвидится. И все же Дан преуспел куда больше, чем Нат, хотя знали о том лишь Господь и один очень хороший человек. Дан выиграл нелегкую битву, и вступать в подобную вновь ему больше не пришлось: дело в том, что, хотя враги и продолжали атаковать его изнутри и снаружи, он обрел путеводную книжицу, которую всякий христианин хранит у себя на груди, и три добрые сестры – Любовь, Покаяние и Молитва – подарили ему доспехи, оберегавшие от вреда. Дан пока еще не научился их носить, они его стесняли, но он понимал, насколько они ценны, – благодаря верному другу, который был с ним рядом весь этот нелегкий год.

Недалек был тот день, когда Дан вновь обретет свободу: истомленный и израненный в сражении, он снова окажется среди людей, на свежем воздухе, под благодатным солнцем. Когда Дан думал об этом, ему казалось, что ждать он не в состоянии, что нужно раздвинуть тесные стены тюремной камеры и взлететь в воздух, подобно личинкам ручейника, за которыми он когда-то наблюдал на берегу речки: они сбрасывают жесткие коконы, карабкаются по стеблю папоротника и взмывают в небо. Ночь за ночью он раздумывал перед сном, как сдержит данное обещание, повидается с Мэри Мейсон, а потом отправится прямиком к своим старым друзьям-индейцам – лесная чаща скроет его позор и залечит раны. Он будет трудиться, чтобы спасти множество жизней, и тем самым искупит грех одного смертоубийства, – так он думал; а еще он считал, что прежняя вольная жизнь удержит его от искушений, которых так много в городах.

– А когда-нибудь, когда все наладится и мне уже не будет за себя так стыдно, я вернусь домой, – произнес он, и нетерпеливое сердце громко застучало: Дану так хотелось в родные края, что сдержать его было не легче, чем необъезженного коня в прерии. – Но не сейчас. Сперва нужно покончить со всем этим. Они увидят, учуют, почувствуют на мне тюрьму, а я не смогу, глядя им в глаза, утаить правду. Я не могу утратить любовь Теда, доверие матушки Баэр и уважение девочек – ведь хотя бы мою силу они уважают. А теперь и прикоснуться ко мне не захотят.

Бедняга Дан содрогнулся, взглянув на смуглую руку, которую невольно сжал в кулак, и вспомнив, что натворил с тех пор, как некая белая ладошка легла ему в эту руку с таким безграничным доверием.

– У них еще появится повод мною гордиться, и никто никогда не узнает про этот проклятый год. Есть у меня силы стереть его из памяти, и я сотру – да поможет мне Бог!

И он воздел сжатую ладонь ввысь, будто бы принося торжественную клятву, что сумеет изъять из своей жизни этот позорный этап, – если решимость и раскаяние способны творить чудеса.

Глава шестнадцатая. На теннисном корте

В Пламфилде с большим уважением относились к спортивным занятиям, и по речушке, где старая плоскодонка когда-то двигалась по течению, нагруженная маленькими мальчиками, а вокруг звенели голоса маленьких девочек, пытавшихся нарвать лилий, теперь скользили всевозможные лодки, от изящного ялика до опрятной шлюпки, украшенные подушками, навесами и трепещущими вымпелами. Греблей занимались все, не только юноши: девушки устраивали соревнования и развивали мускулы по самой что ни на есть научной методе. Большая ровная лужайка рядом со старой ивой превратилась в стадион колледжа, здесь бушевали бейсбольные битвы, их разнообразили футбол, прыжки и прочие виды спорта, подходящие для того, чтобы вывихивать пальцы, ломать ребра и тянуть спины при слишком большом усердии. Барышни предавались своим более изысканным упражнениям на безопасном расстоянии от этого Марсова поля: стук крокетных шаров раздавался из-под вязов, окаймлявших поле; на нескольких теннисных кортах энергично поднимались и опускались ракетки, рядом имелись воротца разной высоты, где юные дамы могли упражняться в грациозных прыжках, которые каждой девушке необходимо освоить на случай, если какой-нибудь рассвирепевший бык – его постоянно ждут, а он все не появляется – погонится за ней по пятам.

Один из теннисных кортов прозвали «кортом Джо», и на нем царила эта юная дама: она очень любила теннис, а поскольку поставила себе задачу развить все свои задатки до совершенства, то оказывалась здесь в любую свободную минуту, вместе с очередной несчастной жертвой. Однажды, погожим субботним днем, она играла с Бесс – и выигрывала: дело в том, что, хотя принцесса и была грациознее своей кузины, особым проворством она не отличалась и розы свои возделывала менее энергичными способами.

– Ах ты ж господи! Ты совсем выдохлась, а мальчишки все ушли на этот дурацкий бейсбольный матч. Что же мне делать? – вздохнула Джози, сдвигая на затылок большую красную шляпу и грустно оглядываясь в поисках новых миров, которые надлежит завоевать.

– Я еще поиграю, только дай немножко остыть. Просто мне скучно, ведь я никогда не выигрываю, – пожаловалась Бесс, обмахиваясь большим листом.

Джози собралась было присесть с ней рядом на деревянную скамейку и передохнуть, но тут ее зоркий глаз приметил две мужские фигуры в белых фланелевых костюмах; судя по всему, быстрые ноги несли их в сторону кипевшей вдали битвы, однако добраться туда им оказалось не суждено: Джози с радостным криком бросилась им навстречу, твердо решив, что не упустит это посланное свыше подкрепление. Фигуры замерли, а когда она подлетела к ним, дружно приподняли шляпы; однако сколь непохожими оказались их приветствия! Дородный юнец снял шляпу с ленцой и тут же надел обратно, будто радуясь, что долг исполнен; юноша стройный, при алом галстуке, скинул свою грациозным жестом и держал на отлете, пока выслушивал раскрасневшуюся и запыхавшуюся барышню – в результате ей удалось разглядеть вороные кудри, аккуратно расчесанные на пробор, и одинокий локон, спущенный на лоб. Долли очень гордился своим поклоном и подолгу упражнялся перед зеркалом, причем удостаивал его далеко не каждого, ибо считал произведением искусства, которого достойны лишь самые прелестные поклонницы: дело в том, что юношей он был миловидным и мнил себя Адонисом.

Целеустремленная Джози явно не оценила этой особой чести, она лишь кивнула и попросила обоих «подойти и поиграть в теннис, а не ходить к другим мальчикам, там грязно и жарко». Два этих слова решили дело: Тюфяку и так уже было слишком жарко, а Долли надел новый костюм, который хотел подольше сохранить в чистоте, ибо сознавал, как он ему идет.

– Слушаюсь и повинуюсь, – ответил воспитанный юноша, отвесив второй поклон.

– Ты поиграй, а я отдохну, – добавил толстячок, который только и мечтал присесть и насладиться негромким разговором с принцессой в прохладной тени.

– Ну и хорошо: утешишь Бесс, потому что я разбила ее в пух и прах, ее необходимо отвлечь. Я знаю, Джордж, что в кармане у тебя найдется что-нибудь вкусное: угости ее, а Дольфус пусть возьмет ее ракетку. Давайте живее.

И Джози победоносно вернулась на корт, ведя перед собой свою жертву.

Величественно опустившись на скамейку – она заскрипела под его весом, – Тюфячок (будем называть его прежним именем, хотя никто уже давно не решался его употреблять) тут же извлек из кармана коробку сластей, без которой редко выходил из дома, и принялся угощать Бесс засахаренными фиалками и прочими лакомствами, а Долли выбивался из сил, стараясь не осрамиться перед очень ловкой соперницей. Он выиграл бы, если бы неудачное падение, после которого на колене новеньких шортов появилось неприглядное пятно, не отвлекло его внимания. Страшно довольная победой, Джози позволила сопернику передохнуть и иронически посочувствовала незадаче, которая явно испортила ему настроение.

– Не изображай старую клушу: пятно можно отчистить. Ты, похоже, в одной из прошлых жизней был котом, если настолько переживаешь из-за грязи, или портным, который только ради одежды и жил.

– Ладно, лежачего не бьют, – отговорился Долли, растянувшийся рядом с Тюфяком на траве – скамейку они освободили для девочек. Один платок он подстелил себе под бок, другой – под локоть, а взгляд его скорбно застыл на коричнево-зеленом пятне, сильно его опечалившем. – Да, я человек опрятный, – на мой взгляд, неприлично надевать старые туфли и серые фланелевые шорты, если собрался в общество дам. У меня в семье все джентльмены и одеваются соответственно, – прибавил он, немало досадуя на слово «портной», ибо одному из этих почтенных джентльменов он пока не оплатил весьма внушительный счет.

– У нас тоже, но, чтобы стать настоящим джентльменом, одной одежды мало. Требуется еще много всякого, – вспылила Джози, кидаясь на защиту своего колледжа. – Ты еще услышишь о достижениях мужчин в «старых туфлях и серых шортах», а ты и твои друзья-щеголи будете в это время поправлять галстуки и помадить волосы – в полной неизвестности. Лично я очень люблю разношенные туфли и часто их надеваю, а вот денди я ненавижу. А ты, Бесс?

– Я хорошо отношусь к тем денди, которые ко мне добры – если они из нашего старого круга, – ответила Бесс, благодарственно кивнув Долли, который аккуратно извлекал любознательную гусеницу из одной из ее золотистых туфелек.

– А мне нравятся дамы, которые неизменно вежливы и не откручивают джентльмену голову за то, что он имеет собственное мнение; а тебе, Джордж? – спросил Долли, одарив Бесс самой обаятельной своей улыбкой и бросив на Джози неодобрительный взгляд.

Единственным ответом Тюфяка стало негромкое похрапывание, а потом дружный смех восстановил мир в компании. Джози очень нравилось поддразнивать «венцов творения», которые слишком много о себе воображали, но она отложила следующую атаку на потом – сперва ей хотелось еще на некоторое время заполучить партнера по теннису. Ей удалось уговорить Долли еще на одну партию – он, как галантный рыцарь, подчинился ее приказу, оставив Бесс делать набросок с Джорджа, который лежал на спине, скрестив толстые ноги, а его круглое румяное лицо наполовину скрывала шляпа. Джози на сей раз проиграла и вернулась сердитой, в связи с чем разбудила мирно спавшего Тюфяка, пощекотав ему нос травинкой, – в результате он расчихался, сел и стал раздраженно высматривать «эту паршивую муху».

– Подойди сюда, сядь, и давайте побеседуем на возвышенные темы; ваши «утонченные умы» должны служить нашему просвещению и воспитанию, ведь мы – всего лишь «сельские барышни в вульгарных платьицах и шляпках», – зажужжала приставучая муха, коварным образом начав свою атаку цитатой из не слишком удачной речи Долли, посвященной неким жадным до наук девам, которым книги дороже внешней привлекательности.