Занятно было видеть, как таяли предрассудки по мере того, как луч знания вторгался во тьму невежества, как безразличие сменялось заинтересованностью, умы начинали трудиться, а острые и живые язычки добавляли остроты в споры, без которых, разумеется, не обходилось. В результате ножки, обтянутые аккуратно заштопанными чулками, уносили прочь поумневшие головки, а под изящными платьицами бились сердца, воспламененные высокими помыслами; что до рук, которые роняли наперстки и брались за перья, лексиконы и глобусы, они были теперь лучше подготовлены к любым жизненным трудам, в чем бы те ни состояли: качать колыбель, ухаживать за больными или вершить судьбы мира.

В один прекрасный день вспыхнул жаркий спор по поводу профессионального поприща женщин. Миссис Джо прочитала отрывок на эту тему и попросила каждую из дюжины девушек рассказать, чем она собирается заниматься после окончания колледжа. Прозвучали обычные ответы: «Буду преподавать, помогать матери, изучать медицину, писать картины», и прочее и прочее. Но почти все ответы завершались одним:

– Пока не выйду замуж.

– А если вы и вовсе не выйдете замуж, что тогда? – поинтересовалась миссис Джо, которая, выслушивая ответы, вновь почувствовала себя девчонкой и внимательно вглядывалась в задумчивые, веселые и серьезные лица.

– Ну, видимо, стану старой девой. Ужасно, но что ж поделаешь, ведь на свете столько невостребованных женщин. Между прочим, как я выяснила, большинство из них – вдовы, так что не думайте, что я оскорбляю чувства девиц.

– Вот спасибо! Кстати, над старыми девами давно уже не смеются, как прежде, поскольку многие из них обрели известность и доказали, что женщина не какой-то там недочеловек и способна жить самостоятельно.

– Меня все равно такая перспектива не радует. Не всем удается стать мисс Найтингейл, мисс Фелпс или кем-то вроде них[424].

– Так и что нам делать – сидеть в уголочке и смотреть на других? – спросила некрасивая девушка с недовольным лицом.

– Если ничего другого не остается, нужно развивать в себе бодрость и оптимизм. С другой стороны, в мире столько не переделанных мелких дел, что совершенно не обязательно «сидеть без дела и смотреть на других», это исключительно собственный выбор, – с улыбкой заметила миссис Мег, надевая на девушку новенькую шляпку, которую только что отделала.

– Большое спасибо. Да, миссис Брук, я все поняла: шляпка – дело невеликое, но я в результате буду опрятной, довольной – и очень благодарной, – добавила она, повеселев: плоды благожелательного труда и наставления она приняла с той же доброжелательностью, с которой они были ей поданы.

– Одна из лучших и самых горячо любимых женщин, которых я знаю, уже много лет делает мелкие дела именем Господа – и не перестанет, пока славные ее руки не сложат в гробу. Чем только она не занимается: подбирает бездомных ребятишек и находит для них хорошие дома, спасает заблудших девиц, выхаживает неимущих женщин, попавших в беду, шьет, вяжет, бегает, просит, трудится ради бедняков днями и ночами, а единственной наградой ей служит признательность нуждающихся да благодарность и почет богачей, которые раздают милостыню руками святой Матильды. Вот какую жизнь не стыдно прожить; и сдается мне, что эта тихая маленькая женщина на Небесах воссядет выше многих из тех, о ком слышал весь мир.

– Знаю, миссис Баэр, это совершенно замечательно, но в молодости так скучно! Всем нам хочется немного порадоваться жизни, прежде чем впрячься в ярмо! – заметила девушка родом с Запада, с живым и наблюдательным лицом.

– Так порадуйтесь, милочка; но раз уж вам придется зарабатывать на хлеб, постарайтесь подсластить его бодростью духа, без ежедневной горечи по поводу того, что это не пирожное. Мне когда-то казалось, что участь моя несказанно тяжела, поскольку мне приходилось ублаготворять очень сварливую пожилую даму; однако книги, которые я прочитала в ее пустынной библиотеке, впоследствии принесли мне огромную пользу, а она, добрая душа, завещала мне Пламфилд за «бодрое служение и приязненную заботу». Я этого не заслужила, но я действительно старалась оставаться веселой и доброй и извлекать как можно больше меда из унылого цветка долга – этому очень способствовали помощь и советы милой моей мамочки.

– Ничего себе! Вот бы и мне заработать такой дом! Да я бы ради этого пела с утра до ночи и была сущим ангелом; впрочем, тут ничего заранее не скажешь, бывает, что стараешься изо всех сил – а взамен ничего. Со мной всегда так, – заметила барышня с Запада, которой очень мешали в жизни ее скромные средства и нескромные устремления.

– Трудиться надо, не думая о награде; а она не заставит себя ждать – хотя может принять совсем не ту форму, которой ожидаешь. Я целую зиму трудилась не покладая рук ради заработка и славы. Не получила ни того ни другого и очень расстроилась. А через год оказалось, что мне досталось целых два приза: литературные навыки и профессор Баэр.

Смех миссис Джо с присущей им непосредственностью подхватили девушки – им нравилось, когда беседы оживлялись примерами из жизни.

– Вы – очень удачливая женщина, – начала было недовольная жизнью барышня, душа которой витала куда выше новых шляпок, пусть и они ей нравились, а вот в какую сторону лететь, пока не знала.

– Тем не менее у нее было прозвище Бессчастная Джо, потому что ей никогда не доставалось то, чего она хотела, – пока она не переставала на это надеяться.

– Я готова перестать надеяться сию же секунду, если после этого мои желания сбудутся. Я просто хочу помочь родным и как следует выучиться.

– А вы руководствуйтесь поговоркой: «Подготовь прялку, а Господь пошлет кудель», – отвечала миссис Джо.

– Да уж что нам остается, если суждено остаться в старых девах, – произнесла хорошенькая студентка, а потом жизнерадостно добавила: – Лично я, пожалуй, не против: они все такие независимые. Моя тетушка Дженни что хочет, то и делает, ни у кого не спрашивает разрешения. А вот Ма приходится обо всем советоваться с Па. Ладно, Салли, уступлю тебе свой шанс, а сама останусь этой самой «невостребованной».

– Да ты первая свяжешь себя узами брака, вот увидишь. Тем не менее я тебе очень признательна.

– Ладно, подготовлю свою прялку – а там посмотрим, какую кудель пошлет мне судьба: одиночную или перевитую с другой. Это уж как суждено.

– Вот и молодец, Нелли. Продолжайте в том же духе и увидите, какой счастливой может быть жизнь, если у тебя отважное сердце, непраздные руки и полон рот полезных забот.

– Я для себя обнаружила, что никто не возражает, если ты занимаешься хозяйством или предаешься всяким модным развлечениям; а вот стоит сесть за книги, люди начинают твердить, что нам это не по силам, и велят быть очень осторожными. Я много чего перепробовала и так от этого устала, что взяла и уехала в колледж, хотя моя родня пророчит мне нервное истощение и раннюю смерть. Как вы думаете, может этим закончиться? – поинтересовалась статная девица, бросив тревожный взгляд на цветущее лицо, отражавшееся в зеркале напротив.

– А вы сейчас сильнее или слабее, чем два года назад, когда прибыли сюда, мисс Уинтроп?

– Физически сильнее – и гораздо счастливее. Я, наверное, хирела от тоски, а врачи называли это наследственной телесной хрупкостью. Вот почему мама так переживает и не хочет, чтобы я слишком усердствовала.

– Не переживайте, дорогая: просто ваш деятельный мозг тосковал по доброй пище, теперь он ее получает вдосталь, а простая жизнь подходит вам куда больше, чем рассеянная роскошь. Все эти разговоры о том, что девочкам вредно учиться наравне с мальчиками, – полная чушь. Перетруждаться нельзя ни тем ни другим, но если действовать разумно, учеба идет только на пользу. Так что радуйтесь жизни, к которой вас привело собственное чутье, а мы докажем, что подобную хрупкость умственная работа излечивает куда вернее, чем укрепляющие снадобья и романы, прочитанные на диване, – вот что губит очень многих девушек в наши дни. Они жгут свечу сразу с двух сторон, а потом, испортив здоровье, винят книги, а не балы.

– Доктор Нан рассказывала мне про свою пациентку, которая считала, что у нее больное сердце, так Нан заставила ее отказаться от корсетов, перестать пить кофе и танцевать за полночь, убедила регулярно питаться, спать, гулять и вообще вести размеренный образ жизни – и добилась блестящего исцеления. Здравый смысл против обычаев, – Нан так это назвала.

– У меня с тех пор, как я сюда приехала, прошли все головные боли, а заниматься я могу в два раза дольше, чем дома. Думаю, дело в воздухе, а еще в том, как здорово обгонять мальчиков, – произнесла еще одна девушка, постукивая наперстком по широкому лбу, – похоже, спрятанный под ним живой ум находился в исправном рабочем состоянии и наслаждался ежедневными упражнениями.

– Вы же понимаете, что качество важнее количества. Может, мозг у женщины и меньше, но он прекрасно справляется со своими обязанностями; а если я не ошибаюсь, самый большеголовый молодой человек в нашем классе одновременно и самый тупой, – назидательным тоном произнесла Нелли, вызвав взрыв хохота: все присутствовавшие знали, что упомянутый юный Голиаф не раз был метафорически побежден отличавшимся остротой ума Давидом[425] – к величайшему неудовольствию и его самого, и его товарищей.

– Миссис Брук, я на правильную сторону подвернула или нет? – осведомилась главная отличница по греческому языку, растерянно разглядывая черный шелковый передник.

– На правильную, мисс Пирсон. Оставьте зазор между складками, так будет красивее.

– Чтоб я еще за такой взялась! С другой стороны, не буду сажать кляксы на платье, так что он пригодится.

И высокоумная мисс Пирсон вернулась к своим трудам, которые оказались тяжелее, чем заучивание самых сложных греческих корней.

– Нам, любительницам сажать кляксы, нужно учиться себя защищать, а то пиши пропало. Могу поделиться выкройкой передника, который я носила в «мелодраматический период», как мы это называем, – предложила миссис Джо, пытаясь припомнить, что приключилось со старой грелкой, в которой хранились ее произведения.

– Кстати, раз уж речь зашла о литературе, лично я собираюсь стать второй Джордж Элиот[426] и покорить весь мир! Как, наверное, здорово сознавать, что в руках у тебя такая власть, слышать от других, что ты наделена «мужским умом»! В принципе, я не люблю женские романы, но она пишет замечательно. Вы согласны, миссис Баэр? – спросила барышня с широким лбом – с подола ее свисал оторванный лоскут.

– Согласна, хотя ее книги завораживают меня куда меньше, чем книги Шарлотты Бронте[427]. Мозгами она, безусловно, не обижена, а вот насчет сердца не знаю. Я восхищаюсь Джордж Элиот, но любить ее – не люблю, и она вызывает у меня куда большую жалость, чем мисс Бронте, поскольку, несмотря на талант, любовь и славу, она так и не узрела света, без которого душа не способна достичь подлинного величия, добродетели и счастья.

– Да, мэм, я это знаю; но все равно книги у нее такие романтичные, и в своем роде новые, и загадочные – и как минимум в одной она достигла величия. Да, нервы и несварение до некоторой степени разрушают иллюзию, но все равно я обожаю всех знаменитых людей и поэтому обязательно доберусь до Лондона и повстречаюсь со всеми, с кем удастся.

– Вы выясните, что лучшие из них занимаются примерно тем, чем я только что посоветовала заниматься вам; а если вам интересно познакомиться со знаменитой дамой, могу сказать, что прямо сегодня миссис Лоренс собирается привести сюда одну из них. У нее обедает леди Аберкромби, а потом, когда ей покажут колледж, она собирается зайти сюда. Она выразила желание посмотреть нашу швейную мастерскую, поскольку ее интересуют такие вещи и она тем же самым занимается дома.

– Ничего себе! А я всегда думала, что лорды и леди только тем и занимаются, что разъезжают в каретах, запряженных шестерками, танцуют на балах и ходят на приемы к королеве в треуголках, со шлейфами и в перьях! – воскликнула неискушенная юная барышня из глуши штата Мэн, куда даже иллюстрированные газеты добирались довольно редко.

– Вовсе нет; лорд Аберкромби приехал в Америку изучать устройство нашей тюремной системы, а миледи интересуется школами: оба они люди высокородные, но при этом отличаются простотой обращения и отменным здравомыслием. Кстати, они далеко не молоды и не особо хороши собой, а одеваются без всяких изысков – так что не ждите никакого великолепия. Мистер Лоренс рассказал мне вчера вечером про одного своего друга: тот встретил милорда в прихожей, посмотрел на его простецкое пальто и красное лицо, принял его за кучера и сказал: «Так, милейший, и что вам тут понадобилось?» Лорд Аберкромби скромно назвал свое имя и сообщил, что приглашен к ужину. Несчастный простофиля страшно смутился и потом говорил: «И что бы ему было не надеть свои ордена и подвязки? Тогда сразу было бы понятно, что он – лорд».

Девушки вновь расхохотались, и по громкому шуршанию стало понятно, что они прихорашиваются в преддверии визита именитой гостьи. Даже миссис Джо оправила воротничок, а миссис Мег убедилась, что капор не съехал на сторону; Бесс встряхнула кудряшками, а Джози, не скрываясь, поглядела в зеркало: дело в том, что все они были женщинами, несмотря на склонность к философии и филантропии.