Мери Каммингс - Маленькие женские тайны

Увидев, что женщина снова тянет к ней руку, отступила и прижалась спиной к стенке офиса, отгородившись от всех стулом.

— Не трогайте меня!

Ее крик не остался незамеченным — подошли еще трое мужчин. Врач что-то тихо сказал одному из них, Клодин расслышала «…в больницу…» и немедленно среагировала:

— Я не хочу ни в какую больницу! Я хочу домой, домой! Вызовите мне кто-нибудь такси, ну черт возьми… сколько…! — горло перехватило, и она замолчала, чтобы окончательно не сорваться на истерику.

— Все в порядке, ничего не нужно! — протискиваясь между людьми, сказал Томми. — Извините. Я сам отвезу жену. Задержанные — в офисе, — повернулся к ней, нерешительно, словно боясь чего-то, коснулся плеча. — Сейчас мы уже поедем.

— Зря ты так, — заметил он, когда они сели в машину. — Это обычная процедура при похищении. Могут быть какие-то скрытые травмы.

Клодин не ответила.

Понятно было, что медики ни в чем не виноваты, что они всего лишь пытались делать свое дело — но ни говорить что-то на эту тему, ни извиняться за свой срыв не хотелось.

Больше он заговорить с ней не пытался, лишь выехав с проселка на шоссе, достал из кармана сотовый телефон и положил на приборную панель.

— Позвони. Этому… Каррену.

— Зачем?

— Я обещал.

— Что?!

— Я обещал, что ты ему позвонишь, когда мы тебя освободим.

Клодин удивленно взглянула на него — когда это они успели сговориться?! Но спрашивать не стала — нашла в записной книжке номер и набрала.

Ришар отозвался после первого звонка.

— Да-да, я слушаю! — голос его звучал встревоженно, чуть ли не испуганно.

— Привет! — начала она.

— Клодин, ты… О mon Dieu![8] — затараторил он, мешая английские слова с французскими. — Ты… тебя освободили?!

— Да… да, все в порядке.

— После того, как твой муж позвонил вчера ночью, — (о, вот как!), — я места себе не находил. Почему, ну почему я вчера не проводил тебя?! Я должен, обязан был это сделать. Ma pauvre petite![9]

— Ничего, Ришар. Все уже позади.

— Слава богу! Они тебя не… Ты не пострадала?

— Да, в общем-то, нет. Разве что мое пальто, — невесело усмехнулась она.

— При чем тут пальто?! — разумеется, мужчина, даже самый умный, едва ли в состоянии это понять! — О, ma pauvre petite!..

— Ришар, я сейчас не очень могу говорить, — перебила Клодин. — Сил нет, устала ужасно. Я тебе вечером позвоню, ладно?

— Твой муж рядом?

— Что?

— Он слышит все, что ты говоришь? — проявил «понимание» Ришар.

— Да.

— Ну, до вечера! Иди отдыхай, ma petite!

Клодин нажала кнопку отбоя, на глаза сами собой наворачивались слезы.

Ну почему, почему?! «Моя бедная малышка!» — ведь это должен был сказать Томми, и волнуясь спрашивать «Как ты?!» — тоже он. И остановить машину, и обнять, и дать выплакаться — неужели он не видит, что она последними остатками воли сдерживается, чтобы не зареветь?!

Но он даже не смотрел в ее сторону — гнал и гнал машину…

Потом плакать перехотелось — сразу, вдруг. На Клодин накатило какое-то странное, неестественное безразличие, наполнило ее всю, будто водой, и не было сил ему сопротивляться. Наверное, если бы сейчас к ней снова подошли те медики, она бы не стала возражать и покорно проследовала за ними в машину.

Даже мысль о том, что они едут домой, уже не вызывала радости. Что такое «домой»? Просто слово… А на самом деле там, небось, полно посторонних людей…

Действительность оказалась еще хуже ее ожиданий.

Во-первых, чтобы войти в квартиру, Томми пришлось постучать (в собственную дверь!), каким-то хитрым условным стуком — только тогда Брук открыл дверь. Во-вторых, когда Клодин вошла в холл, из коридора, помимо Перселла, появились еще двое незнакомых людей.

«Скоро весь личный состав МИ-5 сюда перебазируется», — с отстраненной усмешкой подумала она.

— Томми-ии! — тонкий вопль прорезал воздух. Выскочив из-за спин контрразведчиков, Арлетт подлетела к ее мужу и бросилась ему на шею. — Томми, Томми! Ты живой!

Взгляд Томми, брошенный на Клодин поверх головы француженки, был испуганным, чуть ли не затравленным.

Она не стала дожидаться, пока его руки поднимутся, чтобы обнять щуплые девичьи плечики. Слегка кивнула Перселлу — удалось выдавить из себя вежливую улыбку — и пошла в спальню.

Из дневника Клодин Конвей: «Нет, у мужчин, конечно, тоже своя логика есть — но странная она какая-то, нечеловеческая…»

Все чувства словно умерли; казалось, она превратилась в кусок измазанной чем-то липким резины, самой к себе неприятно было прикоснуться.

Кинув на спинку стула многострадальное пальто и отшвырнув на ходу жакет и топик, Клодин прошла в ванную и захлопнула за собой дверь. Стащила с себя остатки одежды и вступила под душ.

Горячий. Очень. Но если в обычном состоянии она бы с визгом вылетела из кабинки, то сейчас, наоборот, возникло блаженное ощущение, будто тело впитывает этот жар, эту энергию и постепенно оживает.

— О-оох… — простонала она, подставляя лицо под горячие струи.

Стук в дверь раздался почти сразу.

— Клодин!

Ну что ему еще надо? Пусть идет к своей Арлетт… Не было сил ни переживать по поводу только что увиденной сцены, ни вообще об этом думать.

— Клодин! — стук стал громче. — Открой, пожалуйста! Клодин!

Ведь не отвяжется! Делать нечего — она вылезла из кабинки, отперла задвижку и вернулась под душ.

Как раз в этот момент Томми, судя по всему, решил вышибить дверь, потому что влетел в ванную плечом вперед, чудом удержавшись на ногах и не врезавшись в перегородку. Взъерошенный, глаза испуганные… Ну да, да, она видела, как он обнимался с Арлетт — право слово, нужно было ослепнуть, чтобы этого не заметить.

— Клодин… — казалось, увидев ее под душем, он задохнулся. — Ты… ты можешь сейчас со мной разговаривать?

— Да, могу, — Клодин со вздохом выключила воду и потянулась за полотенцем.

Неужели ему трудно подождать с разговорами, пока она хотя бы домоется?

— Клодин…

Заладил одно и тоже… Она закуталась в халат и потуже подпоясалась — кто-то (не она!) опять не закрыл форточку на ночь, и в ванной было холодно, как в пещере.

— Они тебя… изнасиловали? — неожиданно выпалил Томми.

Этот вопрос вырвал Клодин из захлестнувшего ее безразличия, и она удивленно уставилась на него.

— Нет. С чего ты взял?

— Ну, — нелепо залопотал он, — ты сразу мыться пошла, и… и вообще… и ведешь себя как-то странно, и молчишь… Нас учили, что после изнасилования это у женщин характерные симптомы…

— Характерные симптомы, говоришь? — постепенно закипая, переспросила Клодин. — Тебя только это и интересует — изнасиловали или нет? А то, что я провела ночь черт знает где, на холодном полу! То, что они мне чуть волосы все не вырвали, руку вывернули, у самого лица ножом махали… О-хх… — вспомнила и метнулась к зеркалу. Пригляделась — нет, пореза на щеке не было — и обернулась к Томми: — Тебе всего этого мало?!

— …И в больницу ты отказывалась ехать, — растерянно, словно не слыша ее, сказал он.

— А какого черта я должна ехать в больницу, если я хочу домой?! Что мне там делать?! Или что — чтоб тебе тут с Арлетт напоследок повольготнее было? Так и скажи! Я хоть сейчас могу чемоданы собрать! — разъяренно воззрилась на него: ну-ка, что он на это скажет?! Неужели «Да, уезжай!»?

Но Томми лишь слегка поморщился:

— Господи… далась тебе эта Арлетт… — повернулся и вышел, оставив Клодин удивленно смотреть ему вслед.

Когда через несколько минут она вышла из ванной, то увидела, что он сидит на кровати, уставившись в пол. Присев у трюмо и разбросав волосы по плечам, она принялась прядку за прядкой отжимать их нагретым полотенцем.

В зеркале, не оборачиваясь, увидела, что Томми поднял голову — и взгляд у него как у побитой собаки. Выглядело это настолько непривычно, что Клодин даже забыла, что сердится.

— Ты чего?

— Я очень боялся тебя спрашивать.

Ну да, конечно — мужчина… только одно у них на уме!

Она подозревала, что этот же вопрос — не изнасиловали ли ее — вертелся и на языке у Ришара, но он, в отличие от Томми, постеснялся его «озвучить».

— Ведь это я втравил тебя в эту историю, — угрюмо продолжал Томми. — И если бы… если бы…

— Перестань ты! Ну все же обошлось!

— Да, все обошлось… чудом… — слова упали холодными камешками, и в зеркале снова отразилась макушка опущенной головы.

Клодин подумала со смесью иронии и фатализма, что сейчас, по идее, она должна была бы биться в истерике и рыдать на плече у мужа — а вместо этого приходится утешать его.

Все же встала, подошла и легонько коснулась его.

— Ну что ты, в самом деле?!

Не вставая, Томми схватил ее и обнял, притянул к себе до боли. В следующий миг она уже лежала на кровати, придавленная его тяжелым телом; руки его сжимали ее плечи, а губы были у самого ее уха и шептали — лихорадочно, быстро, так же, как утром, когда он сшиб ее на пол и рухнул сверху:

— Клодин… господи… Милая, милая… Я люблю тебя. Я очень люблю тебя. Я никого и никогда не любил так, как тебя… — прерывался, чтобы цепочкой быстрых поцелуев пробежаться по щеке и уху — и снова начинал шептать: — Клодин… ты не понимаешь… Милая… Ты мне нож подарила… Ты не представляешь, что ты для меня значишь!..

И с каждым его словом, с каждым поцелуем словно трескалась, разваливаясь на куски, наросшая на душе Клодин холодная корка.

— Рыженький, — она высвободила руку и погладила его по волосам. — Рыженький мой…

— …Почему ты меня пнул, а не его? Понятно, что он хотел убрать ее подальше от типа с пистолетом, но неужели нельзя было отшвырнуть в сторону его?!

— Он от толчка мог нажать на спусковой крючок.

— А потом ко мне не подходил! Бродил там, разговаривал…

— Я же говорю — спросить боялся, — Томми пожал плечами, словно объясняя нечто само собой разумеющееся.

Впервые за эти дни они лежали обнявшись, лицом к лицу.

Сквозь щелку штор светило солнце, было непонятно, который сейчас час, и у Клодин слипались глаза. Но она не хотела в этом сознаваться — ведь тогда он вполне мог сказать: «Ну, спи!» и уйти по каким-то своим делам.

Она уже рассказала ему более-менее подробно про похищение, напоследок пожаловалась:

— Я хотела дурочкой прикинуться и от них каким-нибудь образом сбежать попытаться. И ничего не вышло… Не получается из меня героиня, да?..

— Да брось ты! В такой сложной ситуации, да еще без всякой подготовки ты очень хорошо держалась, — для пущей убедительности Томми подкрепил свои слова поцелуем. — И так ловко мне про ирландцев намекнула!

— А ты догадался?

— А как же! Ты что — не знаешь, что я умею читать твои мысли?!

— Ну, и о чем я сейчас думаю? — слабо улыбнулась Клодин.

— Сейчас… — лицо его приняло сосредоточенное выражение, он повел пальцами вокруг ее головы. — Ага… ты мечтаешь о страстных объятиях любимого мужчины! Меня то есть, — чуть отстранился, глаза весело блеснули. — А если серьезно, то о завтраке.

В тот же миг Клодин поняла, что и впрямь не прочь позавтракать — настолько не прочь, что аж под ложечкой засосало. И не каким-то обезжиренным йогуртом, а съесть настоящий, полноценный завтрак: тост с подсоленным творогом и накрошенным сверху крутым яйцом. А еще лучше — два тоста!

О, черт!

Как-то само собой получилось, что об Арлетт — о той самой Арлетт, которая всю прошедшую неделю служила для нее источником беспокойства, она за последний час ни разу не вспомнила. Вспомнила лишь теперь, по ассоциации с кухней — в самом деле, если пойти туда, наверняка не миновать наткнуться на француженку…

— Клодин, — глаза Томми посерьезнели, — я перед тем, как придти сюда, сказал Арлетт, — (он что, действительно мысли читает?!), — чтобы она перестала ко мне… перестала себя так вести. Она уже не маленькая девочка, а я женат, и очень люблю свою жену, и не хочу ее даже по мелочам огорчать. Думаю, ей было неприятно… но больше она ничего подобного не сделает.

— Так и сказал — «очень люблю»? — переспросила Клодин.

— Так и сказал! — подтвердил Томми.

— А вчера надо мной смеялся, что я тебя ревную! — обиженно напомнила она.

— Да не над тобой! — он страдальчески наморщил лоб. — Ну что ты, в самом деле! Просто в первый момент мне это нелепостью показалось: что ты, такая красивая — и вдруг меня ревнуешь! Я только потом понял, что ты могла не так понять и обидеться… Но, — в глазах его вспыхнули знакомые веселые искорки, — я готов хоть сейчас искупить свою вину!