— Судя по тому, как выглядит это местечко, теперь Баскомб на мели, — поморщившись, сказал Остин. Он кивнул в сторону старенькой «хонды», притулившейся у подъезда. Она была покрыта опавшими листьями и сосновыми иглами. Две шины спущены. — Это тебе не «линкольн».

— Может, он слишком болен, чтобы разговаривать, — начала было я. — Надо было сначала позвонить. Он меня не знает. Я сглупила.

— Если он не захочет разговаривать, то он и не будет, — резонно заметил Остин. Он вышел из «вольво». — Пойдем.

— Ладно.

Бетонное крыльцо было покрыто въевшейся грязью. У двери валялись опавшие листья и стоял большой пластиковый мешок для мусора, который, похоже, никто не выносил, по крайней мере, месяц.

Остин позвонил в дверь, и я затаила дыхание. Прошла, наверное, минута, которая мне показалась вечностью.

— Пойдем, — сказала я, дернув Остина за рукав. — Я не могу.

— Кто-то пришел? — донесся слабый голос из-за двери. — Кто-то пришел? Таня, это ты?

— Ответь ему, — прошептал Остин, — или это сделаю я.

— Мистер Баскомб, — задыхаясь, сказала я. — Это не Таня. Меня зовут Кили Мердок. Вы раньше были знакомы с моим отцом, Уэйдом Мердоком. Вы можете подойти к двери, мистер Баскомб?

— Нет, черт возьми! — прокричал он. — Я прикован к этой чертовой кровати. Но раз уж вы пришли, можете зайти.

Дверь открылась легко. Когда мы вошли, нас чуть не сбила с ног удушающая волна пропитанного запахами мочи воздуха. В комнате было сумрачно. Была включена лишь настольная лампа. Кровать стояла у стены, и в этом свете мы могли разглядеть лишь силуэт человека, полулежащего на подушках.

— Ну что, не стойте на пороге. Дверь закройте. Я не собираюсь оплачивать отопление улицы.

Я вошла и, наконец, смогла разглядеть обстановку. На Винсенте была вязаная лыжная шапочка, надвинутая почти до бровей, и серый свитер. Ниже пояса он был укрыт вязаным шерстяным пледом веселой яркой розово-голубой расцветки. Но что меня действительно поразило, так это то, как этот мужчина усох. Сейчас он едва весил сорок килограммов.

— Ну, давайте же, заходите. Чего вы хотите? Вас Таня послала?

— Кто такая Таня? — спросил Остин.

— Таней зовут мою так называемую домашнюю медсестру, — сказал старик. Он подозрительно на нас покосился. — А вы кто такие, черт возьми?

— Я — Остин Лефлер, друг Кили, — сказал Остин и протянул завернутый в ярко-желтую бумагу горшок с цветами. — Мы принесли вам цветы. Мы слышали, что вы болеете.

— Болею? Это хорошо сказано. Я умираю. Ваши цветы, скорее всего, протянут дольше, чем я.

Мы с Остином приближались к старику осторожно, мелкими шажками, словно шли по минному полю. Остановились мы в нескольких шагах от кровати.

Баскомб снял с лампы абажур и ткнул лампой в мою сторону. Я прикрыла глаза от яркого света.

— Ты дочка Мердока? — спросил он. Впервые я заметила, что он был без вставных челюстей. Десны его были ярко-розовые, и эти десны в сочетании с вязаной шапочкой и веселым пледом создавали ощущение, будто перед тобой переросший младенец.

— Да, сэр, — сказала я.

— Я знаю твоего отца, — сказал Баскомб, явно довольный тем, что смог вычислить мою родословную. — И твою маму тоже знавал.

Остин толкнул меня в бок.

— Да, сэр. Поэтому я и пришла с вами поговорить.

— О чем? — спросил он.

— Ну… — Я обвела взглядом комнату. Оранжевый палас был весь в грязи, низкий кофейный столик перед кроватью уставлен склянками с лекарством, там же валялась истрепанная стопка журналов «Ридерз дайджест». В дальнем углу комнаты докрасна раскалился масляный обогреватель. Перед ним стояли два хромированных стула.

— Можно нам присесть? — спросила я.

— Раз уж пришли — садитесь, — сварливо пробурчал Баскомб.

— Может, вам что-нибудь принести? — спохватилась я, вспомнив о хороших манерах. — Стакан воды? Или лекарство?

Баскомб сдвинул ворот свитера, обнажив бледную морщинистую грудную клетку. Над левым соском был голубой пластырь, под ним шла трубка.

— Вот мое лекарство, — прокряхтел он. — Другого мне не надо. Вы можете присесть, если хотите.

Мы оттащили стулья как можно дальше от обогревателя и сели.

— Насчет моей мамы, — начала я.

— Красивая женщина, — сказал Баскомб, кивая. — Ты отчасти в нее пошла, но думаю, тебе об этом известно.

— Насколько хорошо вы знали Джаннин Мердок? — спросил Остин.

Баскомб откинулся на подушки и закрыл глаза. Вначале я подумала, что он уснул.

— Полагаю, вы знаете печальную историю моей семейной жизни? — спросил он, не открывая глаз.

— Да, сэр. Я знала миссис Лоррейн, и я ходила в школу с вашей дочерью.

— Лоррейн была отличным человеком, — сказал он, открыв, наконец, глаза. — Настоящая леди, не то, что две остальные потаскушки, на которых я имел глупость жениться. Этот рак, от которого я сейчас страдаю, эти мучения… Они мне даны в наказание за то, как я обращался с матерью моих детей.

— Мне жаль, — сказала я тихо.

— Да ладно, — сказал он, — я сам на себя все это навлек.

— Насчет Джаннин… — напомнила я. Баскомб вздохнул и посмотрел прямо на меня.

— Вы знаете кое-что обо мне, полагаю, вы и про свою мать кое-что знаете?

— Я знаю, что у нее был роман с человеком по имени Дарвис Кейн, который работал на моего отца, — сказала я. — Я знаю, что они с Дарвисом встречались в вашем охотничьем домике, чтобы там заниматься сексом. — Я прикусила губу и решила не тянуть резину. — Я встретилась с маминой кузиной Соней Уайрик в прошлом месяце. Я знаю, что она была самой близкой маминой подругой, и подумала, что она может хоть что-то знать о том, куда уехала моя мама, и где она все эти годы была.

— Соня Уайрик, — сказал Баскомб, слегка улыбнувшись. — Она все еще живет в Южной Каролине?

— В Северной Каролине, — поправила я его. — Она все еще в Каннаполисе.

— Соня оказалась для Лоррейн последней каплей, что переполнила чашу терпения, — сказал он. — У меня были до нее и другие женщины, но Соню Лоррейн снести уже не могла. Она узнала о нас, и мне пришлось расплачиваться.

Баскомб снова вздохнул.

— Да, расплачиваться. Адом на земле. Жизнью в аду. И этот ад подвел итог моей жизни после того, как Лоррейн меня вышвырнула. — Он облизнул губы. — Ваш отец знает, какого рода изысканиями вы занимаетесь?

— Знает, — сказала я.

— Я был клиентом Уэйда с тех пор, как он открыл дело, — сказал Баскомб. — Хороший человек. Что он об этом думает?

— Он думает, что пришло время получить ответы на некоторые вопросы, — сказала я. — Почти двадцать пять лет прошло.

— Вам могут не понравиться те ответы, что вы получите, — предупредил Баскомб.

— Мы это понимаем. Но папа, наконец, нашел себе женщину. Она хороший человек, и он чувствует себя виноватым из-за того, что встречается с женщиной, ничего не зная о… маме.

— Это Соня дала Джаннин ключи от домика, — сказал Баскомб. — Но у меня с этим не было проблем, покуда она держала рот на замке. Вначале я даже не знал, кто такой ее бойфренд. — Он нахмурился. — Дарвис Кейн. Работал на твоего отца. Я подумал, что у девушки дурной вкус. Но кто я такой, чтобы судить?

Баскомб покопался в склянках, пока нашел нужную. Просунул капсулу между бесцветными губами.

— Там и другие люди бывали, — сказал он. — Люди, чьи имена я не хотел бы называть.

— Я уже знаю, что Дрю Джерниган достаточно часто вывозил туда Лорну Пламмер, — спокойно сказала я.

— Соня вам об этом рассказала? — Баскомб казался удивленным.

— Да, сэр. Но я и без нее знала о любовных делах Дрю.

— Дрю Джерниган. Он был сорок лет моим лучшим другом. Какое-то время мы были партнерами по бизнесу. И в отличие от Лоррейн Джи-Джи всегда на все закрывала глаза.

Я поморщилась.

— Это называется измены. Он просто неверный муж.

— Может, и так, но я всегда считал Дрю честным человеком — в бизнесе он меня не подводил.

— Другими словами, трахать женщин — его единственный недостаток, — сердито сказала я.

Баскомб был удивлен моим внезапным всплеском эмоций.

— Я не стал бы употреблять таких вульгарных слов.

— Насколько я знаю, — плавно вошел в разговор Остин, — Джаннин и Дарвис покинули Мэдисон в сентябре 1979-го. Вскоре после этого Дарвис отвез красную «малибу», принадлежавшую Джаннин, в Бирмингем, штат Алабама, и там продал. После этого он сел на автобус в Грейхаунде, и с тех пор никто о нем ничего не знает.

— Лиза Кейн каким-то образом сумела его отыскать и развестись с ним, — но про маму ничего не известно с того самого дня, как она уехала из Мэдисона.

Баскомб катал капсулу языком. Он посмотрел на меня воспаленными сухими глазами.

— Твоя мать никогда не уезжала из Мэдисона.

Глава 60

— Твоя мама умерла, — сказал Вине Баскомб. — Так что можешь передать своему отцу, что он может жить своей жизнью. Ты это хотела узнать?

Я заморгала, стараясь обрести дыхание. Внезапно я почувствовала, что больше не могу вдыхать этот отравленный воздух. Я бросилась к двери, словно ненормальная.

На крыльце, согнувшись пополам, я судорожно глотала свежий воздух. На небо, закрывая солнце, надвигались серые тучи. Золотой листок сорвался с соседнего дерева и приземлился на носок моей туфли. Я подняла его и провела пальцем по резному краю. Это был лист гинкго.

Бабье лето быстро уходило. Скоро этот двор и все прочие покроются ковром опавшей листвы. Я вспомнила другой такой осенний день.

Мама помогала мне собирать опавшие листья в нашем дворе, но только самые лучшие, без изъяна. У нас тоже росло дерево гинкго. Потом, дома, мама вытащила гладильную доску, и мы проглаживали каждый листок горячим утюгом через вощеную бумагу. Запах напоминал мне запах мелков.

Прогладив каждый листок, мы накололи их на картонки из-под воротничков папиных рубашек — с такими картонками они возвращались из прачечной, а после мама велела мне написать на каждой картонке название того дерева, с которого упал приколотый лист. Красный клен. Дуб болотный. Сикомор античный. Орех пекан. Гинкго.

Мне нравилось, как выглядели листья, которые мы прикололи к обоям на кухне. Но было немного непонятно, зачем мы это делали.

— Так они будут жить вечно, — сказала мама, потрепав меня по волосам. — Красота слишком быстро исчезает. Если оставить эти листья на земле, они станут коричневыми, сморщатся и превратятся в пыль. Но мы с тобой обманем природу, и тогда завтра наши листья будут такими же красивыми, как сегодня.

И она была права. Яркие цвета листьев не поблекли — они оставались все теми же, пока накануне Пасхи мы не заменили их пасхальными зайчатами, сделанными из комочков ваты и соломки.

Я слышала, как за спиной у меня открылась дверь. Остин вышел и остановился возле меня. Он вытер вспотевшее лицо платком.

— Ну что же, нам не придется этой осенью идти в салон и делать паровую маску.

— Не придется, — согласилась я.

— Ты в порядке?

— Вроде того.

— Хочешь вернуться? Старик крепко утомился. Я не думаю, что он привык так много разговаривать.

Я кивнула и следом за Остином вошла в дом.

— Я бы хотел стакан воды, — сказал мне Баскомб. — И еще на кухне в шкафу под раковиной должна быть бутылка скотча. Налейте на три пальца.

— Я принесу, — сказал Остин.

Я снова села на стул. Когда Остин принес выпить, Баскомб глотнул, кивнул и поставил стакан на кофейный столик.

— Как умерла мама? — спросила я. В моей голове один вопрос теснил другой. — Ее кто-то убил?

Баскомб поднял руку:

— Убийства не было. Это был несчастный случай. Просто несчастный случай.

— Тогда почему вы никому ничего не сказали? — воскликнула я. — Ты, сукин сын, знал, что она мертва все эти годы?!

— Кили, — сказал Остин и пожал мне руку, — дай человеку сказать.

Баскомб взял стакан с виски и ополовинил его одним долгим глотком.

— Это нормально, — сказал он, причмокнув губами. — Она не может сказать мне ничего такого, что бы я сам себе не говорил.

— Что произошло? Как она умерла? — требовательно спросила я.

— Меня не было там в тот момент, когда она погибла, — сказал Баскомб. — Соня позвонила мне в два часа ночи в истерике. Лоррейн уже успела меня вышвырнуть, и я спал на диване в офисе. Я поехал прямо туда, но было уже поздно. Джаннин уже нельзя было помочь, понимаете?

— Нет, — упрямо сказала я.

Баскомб взял стакан и сжал его в ладонях.

— Вот поэтому она умерла, — мрачно глядя в стакан, сказал он. — Из-за пьянки. — Он поднял на меня глаза. — Сразу после этого я завязал. Ни капли в рот не брал вплоть до того момента, как врач объявил мне, что у меня рак. Теперь я думаю, какого черта?

— Просто расскажите мне, что произошло, ладно? — сказала я.

— Они все были там в домике. Пили. Дарвис Кейн, твоя мать, Дрю и эта Пламмер.