Дарья Волкова - Малыш, который живет под крышей (СИ)

— Ты что, совсем ни хрена не понял?! — она уже может только орать. — Ты считаешь, что это нормально — каждый день трахаться с новым человеком?!

— Нет, — жестко ответил он. — Это ненормально. Но я знаю, как срывает иногда башню от вседозволенности. Как идешь в разнос и не можешь остановиться. Так бывает. Я не говорю, что это хорошо. Но у тебя были причины. Веские причины.

— Это все объясняет, по-твоему?! — громкость не выключалась. Хотелось орать, визжать и разбить что-то. Хотя бы кружку в руках. На идеально чистый светло-бежевый ковер. — Были причины, накосячила, теперь же все о'кей, так, что ли?!

— Знаешь, когда мне было восемнадцать, я помочился в Большой каскад в Петергофе. На спор, — Макс криво усмехнулся. — Я не горжусь этим. Я был молодой, восемнадцатилетний дурак. Когда мы с тобой были в Петрегофе — я вспомнил об этом. Я каждый раз вспоминаю об этом, когда бываю в Петергофе. И мне неловко. Но это же не причина, чтобы пожертвовать все свое движимое и недвижимое имущество государственному музею-заповеднику Петергоф.

— Ты прикидываешься или вправду такой тупой?! — сейчас у нее не было вменяемых аргументов. Только эмоции — яркие и совершенно неконтролируемые.

— Еще вопрос — кто из нас тупой! — вдруг рявкнул пан МАлыш. — Да, я не понимаю! Не понимаю, почему умная, красивая, самостоятельная и вообще — удивительная девушка засовывает свою жизнь в задницу из-за событий десятилетней давности!

— Чтооо?! — только и смогла выдохнуть Кира.

— Тоооо! — передразнил ее Макс. — Все это в прошлом. Блин! — он взъерошил волосы, продемонстрировав чисто выбритую подмышку. — Я не верю, что объясняю такие очевидные вещи внешне вроде бы совершенно взрослому человеку. Кира, жить надо для себя. Не назло кому-то, не ради кого-то. А для себя, в первую очередь. Чтобы тебе было хорошо. Не Оксане, не Владу, не этому мудаку Лексу. А ТЕ-БЕ. Себя надо любить, Кира Артуровна. Стыдно это не понимать в твоем возрасте.

В голове у Киры что-то непрерывно взрывалось. Она рассказала ему. Спонтанно, неожиданно для себя поддалась порыву и рассказала. То, о чем никому не рассказывала. Душувывернула. До обморока боялась увидеть в его глазах презрение. Как у Оксаны. Наверное, в глубине души надеялась увидеть сочувствие — как в глазах мамы. Дудки. Макс был другимчеловеком. Ни презрения. Ни сочувствия. А что-то иное. Он ей говорил что-то неправильное. Что-то, что разносило все внутри. Что-то, что заставляло ее чувствовать себя… Нет, не привычно грязной. Наоборот. Маленькой, глупой девочкой, которую распекает взрослый умный дядя. Не грязной шлюхой. А маленькой глупой девочкой. Все снова встало с ног на голову. Земля и небо поменялись местами.

— Да иди ты! — у Киры не нашлось ничего умнее. — Я домой поехала! — она принялась резко стягивать с себя его футболку.

— Ага, сейчас, прямо! — снова рявкнул он. — Я тебя из ресторана увез, по дороге тебя тошнило, между прочим! Потом я тебя на руках пер до квартиры, ждал, пока ты проспишься. Чаем напоил. А теперь ты домой намылилась? Да как же! Сначала ты должна у меня отсосать. В знак благодарности.

— Иди ты в ж*пу! — слова вылетели до того, как она успела полностью осознать сказанное им. Автоматически. Сами собой вылетели. И только потом она похолодела от ужаса. От паники. От «дежа вю».

— ВОООТ! — проорал Макс. Резко и обличительно наставил на нее указательный палец, опрокинув при этом на идеально чистый бежевый ковер бокал с остатками пива. Но даже голову не повернул. — Вот именно это ты и должна была сказать сестре! Козикову! Уроду этому Лексу! Иди в ж*пу! Иди на х*й! Почему меня ты послать легко можешь, а Козикова — нет?!

Все. Кончилось все. Терпение. Аргументы. Слова. Или прибьет его сейчас. Или — поцелует.

— Пошел к черту!

— Сама вали!

— И уйду!

И ушла. Он поморщился от ожидаемого грохота входной двери. Тупо смотрел на темное пятно на ковре. Какое, на хрен, пиво?! Где-то у него был вискарь.

* * *

Она сидела на мокрой скамейке, ждала такси, тряслась от холода — в тонком плаще и в туфлях на босу ногу. И утирала злые слезы. И почему-то было ощущение, что она впервые неправа. Про себя — неправа. И самое правильное сейчас — вернуться. И все-таки — поцеловать. А, потом, может быть, прибить. Но сначала — поцеловать. И чтобы он обнял, прижал к себе. И не отпускал. Не отдавал. Всем псам прошлого, которых он так убедительно высмеял.

Гребанный МалЫш.

* * *

Когда такси повернуло на Приморский, раздался звонок. Очередной от Влада — в компанию к восьми пропущенным? Не хотела брать трубку, но телефон все звонил и звонил, водитель начал коситься, и Кира достала телефон из сумочки. Однако… И что же вам неймется, шановный?

Она не успела ничего сказать — из трубки донеслось гневное:

— Где ты?!

— Ты меня сам выставил!

— Это ты сбежала! — похоже, он будет теперь с ней разговаривать только так — рыком. А он тут же доказал обратное. Значительно спокойнее и тише, но все равно сердито: — Неважно, кто… Все равно, я должен проконтролировать, как ты добралась домой! Где ты?

Все гадкие ответы куда-то испарились перед этим злым «Я должен проконтролировать…». И она буркнула, вроде бы с неохотой:

— Я в такси. Подъезжаю к дому.

— Надеюсь, к своему дому?

«Нет, к Владу» застряло в горле. Пришлось снова буркнуть:

— К своему.

— Вот можешь же головой думать, когда хочешь.

— Да иди ты!

— Уже пошел. Спокойной ночи, Карлсон.

— Спокойной ночи, Малыш.

Макс злился. Это стало его постоянным, нормальным, привычным состоянием — с того хмурого похмельного утра, после вискаря на пиво и откровений Киры.

Кира… Он думал о ней. Постоянно. Думал и злился. Потому что не соврал тогда, накануне. Не мог он понять, как можно так с собой обходиться. Да было бы из-за чего!

История с ней приключилась гнусная, что и говорить. Но, в общем-то, обыкновенная. Молодые влюбленные девчонки — такая специальная категория населения, которая просто создана для того, чтобы вляпываться в неприятности. Даже если они с таким умом и характером, как у Киры, и даже если в мамах значится капитан Биктагирова. Даже это не убережет девочку, если она влюбилась в подонка. Что теперь? Жизнь на этом не заканчивается — она лишь преподносит первый урок. Макс и сам, наверное, оставил пару царапин на нежных и трепетных девичьих душах — при том, что никогда не поступал подло. Так выходило просто.

И ту Киру — восемнадцатилетнюю, отчаянно влюбленную, смертельно обиженную, потерявшую на какое-то время смысл жизни — ту Киру он бы пожалел. Как пожалел бы Ляльку или Андрюху — на правах старшего брата, умудренного, обросшего каким-никаким житейским опытом и даже цинизмом. Пожалел бы как мог — обнял бы, по голове погладил, сказал бы что-нибудь банально-утешительное. Ту Киру. Ту несчастную и запутавшуюся девочку.

Эту, нынешнюю Киру Макс отказывался жалеть. Категорически. Эту Киру хотелось встряхнуть — так, чтобы зубы клацнули. Наорать на нее. И даже влепить пару непедагогических подзатыльников. Или ремня всыпать — так, кажется, говорят. Его мать всегда говорила, что по голове бить нельзя, для этого есть попа. Впрочем, Макса вообще ни по чему не били — то ли поводов не давал, то ли родители понимали, что такие меры — признак педагогического бессилия. Видимо, теперь у Макса случилось это самое бессилие. Чем больше он думал о том, что Кира ему рассказала, тем больше понимал — добавить к сказанному ему нечего. Точнее, может добавить только или ремнем, или подзатыльником. Потому что ситуация, при которойумный, красивый и яркий человек разрушает собственную жизнь без сколь-нибудь внятных причин, голове не укладывалось. Никак. Совершенно. Чем больше думал, тем больше злился. Кому-то надо взрослеть, и срочно.

Взрослей, Кира Артуровна, взрослей. Это можешь сделать только ты. И перестань смотреть назад. Впереди до фига чего интересного есть. Но как объяснить это лучше, Макс не знал. Наверное, лучше все-таки не мешать. Пока не мешать. Взросление — процесс интимный. Как бы его не спугнуть.

* * *

— Слушай, Макс, давай Кирюху к себе на работу возьмем, — после разговора Костя положил мобильный на стол. — Такая светлая голова у девчонки. А она там киснет у Козикова.

Макс нахмурился. Костя был единственным источником информации о Кире. Сам Макс каждое утро начинал с внушения самому себе.

Не звони ей. Не паси. Не лезь. Ей надо взрослеть. И должна сама. Все, что мог — ты сделал. Человек должен повзрослеть сам. Понять. Осознать. Почувствовать свою силу. Отряхнуть с ног пыль и труху призраков прошлого. Некоторые вещи невозможно сделать за другого. Хочешь накормить человека — дай ему удочку, а не рыбу.

Он дал. Теперь оставалось только ждать, пока Кира научится рыбачить. И, как и в настоящей рыбалке, дело это требовало терпения.

— Нам своих дармоедов девать некуда, — буркнул Макс мрачно. Но Костю его тон не обманул. Стрельнул ехидным темным глазом, потянулся за маркером.

— Да и то верно. Тем более, Козиков ее не отпустит. Он с нее теперь только что пыль не сдувает.

— Да ладно? — тот факт, что Кира по-прежнему работала в «Артемиде», донельзя изумлял Макса. И желание позвонить и потребовать отчета и объяснений становилось все сильнее. Но — нет. Еще нет. Макс был уверен, что когда Кира переварит новую ситуацию — она даст ему знак. Он понятия не имел, какой, но был уверен, что не пропустит. И еще он должен доверять ей. Верить, что она знает, что делает. Теперь — знает. И что глупостей больше не наделает. Кира не может не повзрослеть и не начать себя вести правильно. Должна. Обязана. — Прямо-таки пыль сдувает?

— Не надышится, — Костя, прикусив кончик языка от усердия, творил очередной «шедевр». — С таким пиететом все. Кира Артуровна то, Кира Артуровна это. Я с Кирой посоветуюсь, я сейчас Кире позвоню. Камышину куда дел — непонятно.

— Влад уволил Оксану?

— Да нет вроде. Но ее не видно, не слышно. Похоже, у Влада теперь новый заместитель. По крайней мере, вексель наш вчера именно Кира Артуровна привозила.

— Кира была здесь?!

— Ага, — безмятежно кивнул Драгин, отставив от себя лист и любуясь творением лап своих.

— Почему ты меня не позвал?!

— Я заглядывал к проектировщикам. Да вы там так душевно с Зеленским собачились, что я решил: грех это — разрушать такую идиллию, — Костя поставил под зайцем размашистую подпись и протянул Максу. — Этот особенно хорошо удался. Дарю.

— Перестань! — Макс ударом ладони отбросил изображение ни в чем неповинного зайца в сторону. — Ты должен был мне сказать, что Кира пришла!

— Зачем это? — Костя невинно округлил глаза. — Она ко мне приходила. Кофе с конфетками напоил, пальчики облобызал. В общем, сам справился. Да ты же говорил, чтобы по векселю я сам вопрос решал, и тебя только по факту поставил. Вот. Ставлю. Вексель уйдет в оплату проекта в Старой Деревне.

Сказать было нечего. Кроме как дураком себя выставить. Ко всему прочему еще и ревность. Кира, что ты там делаешь? Неделю тебе еще даю. Неделю, слышишь? А потом устрою тебе экзамен на аттестат зрелости.

* * *

Жить надо для себя? Отличный совет, Максим. Правильный. И сам ты правильный. И живешь правильно. Но не все так могут.

Вот Кира — не умела. Теперь она совершенно точно понимала, что ей нужен кто-то. Ради кого все. И история с Лексом ничему ее не научила. Прошло время, боль забылась. А желание жить ради кого-то — осталось. Жить кем-то так, чтобы этот кто-то жил тобой. Чтобы быть вместе одним целым.

Кира задумчиво затянулась. Она стала совсем мало курить. Словно на место никотина пришел адреналин. Жизнь ее менялась. Она начала меняться, когда в ее машину на заправке Московской трассы сел зеленоглазый тип в розовой рубашке и промокших кедах. Привычный порядок вещей, привычные мысли и жизненные принципы — все трещало по швам. Прошлое, которое никак не отпускало ее, вдруг взяло — и рассыпалось карточным домиком, оставив под ногами лишь бумажные, искаженные, смешные лики. Образовывалась какая-то новая пустота, которую надо было чем-то заполнить. Или — кем-то. А этот «кто-то» считал, что жить нужно для себя. Он и живет для себя. И его все устраивает. А ей нужно срочно вырулить куда-то в сторону, пока желание жить для него не стало самым важным делом в жизни.