Наконец она сделала по направлению к калитке несколько неуверенных шагов. Владимир широко улыбнулся ей и пошел навстречу. В его улыбке и взгляде было столько радости, столько тепла и ласки, что Анжела не выдержала, подбежала и повисла у него на шее. Тут же она почувствовала, как на горячей от солнца спине сомкнулись прохладные нежные руки, а через мгновенье уже сидела в машине, едущей куда-то далеко из Коринки.

— Мой отъезд перенесся на конец августа. Это стало точно известно только вчера вечером, когда мне удалось напрямую связаться с моим научным руководителем. А так все передавалось через кого-то — там упустили, здесь перепутали. В общем, испорченный телефон. А я, как дурак, всю неделю ни за что не мог толком взяться — ни за работу по-человечески, ни за диссертацию. А уж как с тобой быть, и вовсе было непонятно. С одной стороны, обидно не видеть тебя, если есть еще время до отъезда, а с другой, зачем зря тебя тревожить — приехать раз-два, разбередить душу и опять прощаться? Этого мне тоже очень не хотелось. Вот и ждал, когда все окончательно прояснится, чтобы уж или уехать, или к тебе приехать, но уже надолго.

Анжела почти не разбирала слов, которые говорил Владимир. Она сердцем поняла, что он никуда не исчезнет еще какое-то время, а остальное было неважно. И теперь девушка просто упивалась звуками любимого голоса, не обращая внимания на смысл произносимых им слов, с замиранием сердца смотрела на красивый профиль и наслаждалась ощущением его близости.

— Куда мы едем? — спросила Анжела, растерянно оглядываясь и видя, что садоводство осталось позади, и едут они в сторону города. — Я не одета, я не могу ехать так в город.

Машина неожиданно остановилась, Владимир открыл дверцу и молча помог Анжеле выйти. Они стояли у какого-то поля, колючего от скошенной травы и уставленного небольшими аккуратными стогами, а у самой опушки серел покосившийся дощатый сарай.

— Ты одета как раз так, как надо, — тихо сказал Володя, ведя ее за руку по полю.

Анжела с недоумением посмотрела на свой простенький цветастый сарафан и старые босоножки. Владимир сделал несколько шагов назад и внимательно, посмотрел на девушку, и от этого долгого взгляда ее шея и щеки залились горячим румянцем. На небе не было ни облачка, солнце жгло Анжеле голые плечи и спину, шея и грудь немного вспотели от лежащих на них густых прядей волос, щиколотки покалывали острые твердые стебельки, сарафан, плотно облегающий талию и бедра и колоколом опускавшийся ниже колен, казался сшитым из раскаленных листов железа.

— Ты чудесно одета, — повторил Владимир, — просто изумительно. Этот твой сарафанчик в тысячу раз лучше, чем самые модные платья. Он ничего не скрывает, не раздражает глаз лишними деталями и украшениями, ничему не препятствует — через него даже на расстоянии чувствуется жар твоей нагретой солнцем кожи. — Владимир говорил эти странные слова и медленно подходил к девушке.

Анжела, немного напуганная, сделала несколько шагов назад и уперлась спиной в сухое теплое сено. А Владимир все шел и шел к ней, так медленно, как бывает только в кино или во сне.

«Господи! На что я похожа в этом тесном сарафане! Я же так растолстела за эту неделю! И от меня, наверное, пахнет невкусно!» — с ужасом думала Анжела, боясь пошевелиться и даже взглянуть на себя. Она стояла, прижавшись спиной к колючему стогу и, как завороженная, смотрела в глаза приближающемуся Владимиру. Еще один маленький шаг — и сильные руки вдавили плечи в податливое сено, а горячее упругое тело Владимира коснулось ее покрывшихся испариной от ужаса и стыда грудей, живота и бедер. Потом на мгновение шея и грудь ощутили прохладу — это Володя откинул с них густые волосы. Анжела хотела было свободно вздохнуть, но ее рот залепили горячие влажные губы, а шею и лицо обхватили сухие обжигающие ладони.

Этот поцелуй был совсем не похож на тот, прощальный. Он не убаюкивал и не утешал. От него исходила не нежность и просьба, а страсть и требование, почти приказ. Анжела подчинилась ему. Подняла отяжелевшие руки и, давая Владимиру возможность еще теснее прижаться к большой упругой груди, обняла его стройную гибкую спину и в ту же секунду почувствовала, как подлетел подол сарафана и к обнаженным ногам прижалась шершавая джинсовая ткань. Сено с шуршанием сползало на землю с накренившегося стога, путалось в волосах и лезло в лицо. Анжела еще успела ощутить, как соскальзывают по ногам трусики, а на низ живота ложится горячая, очень тяжелая рука. Все последующее было как в смутном, путаном сне, и, только увидев над головой небо, покрывшееся легкими белыми облачками, и поняв, что лежит на больно колющей спину траве, она окончательно пришла в себя.

Владимир сидел рядом и задумчиво покусывал сухую соломинку. Анжела, все еще стесняясь, посмотрела на его поджарое мускулистое тело, едва прикрытое брошенной на колени тонкой футболкой, и с трудом заставила себя поверить в то, что еще несколько минут назад оно полностью подчиняло ее себе и дарило такое острое наслаждение.

— Ты не сердишься на меня? — Владимир наклонился и нежно, почти неощутимо поцеловал девушку в краешек губ. — Я так соскучился по тебе за эту неделю…

Анжела только улыбнулась в ответ и обняла склоненную к ней голову с чуть взъерошенными черными волосами.

— Я буду часто приезжать, мы будем вместе… и сейчас… и потом…

— Вместе, всегда вместе, никогда не расстанемся, — Анжела тихонько гладила Владимира по голове.

«Боже мой! — думала она. — Неужели я могла верить ужасным Полинкиным предположениям?! Неужели могла сомневаться в Володе?! В нем, который, как ребенок, лежит у меня на груди и спрашивает, не сержусь ли я! И обещает быть всегда рядом! Я ведь с самого начала чувствовала, что он не такой, как другие. Я в первый же момент, там, в больнице, поняла, что вот он — мой единственный и неповторимый, нежный, честный, умный!»

Анжела открыла глаза и посмотрела на небо. Белые невинные облачка сменились темными угрожающими тучами.

— Володя, милый, мы и не заметили с тобой, что уже давно не жарко, и сильный ветер. Посмотри, какие тучи — вот-вот пойдет дождь.

— И правда. Но разве можно заметить что-нибудь плохое, когда ты рядом? Кажется, что вокруг тебя всегда тепло и солнечно, даже если на улице ночь и буря.

— Ты преувеличиваешь. Но надо куда-нибудь спрятаться, не лежать же здесь под дождем.

— Я бы лежал так вечно…

— Но ты простудишься, если промокнешь. И не сможешь тогда приезжать ко мне.

Владимир нехотя встал и помог подняться Анжеле. Держась за руки, они побежали — по стогам уже стучали первые редкие, крупные капли, обещающие через несколько минут настоящий ливень, — но не к машине, как предполагала девушка, а к лесу, туда, где темнел старый сарайчик. И только они успели нырнуть в пахнущий прошлогодним сеном и пылью полумрак, как небо прорезала молния и по крыше забарабанил проливной дождь.

Анжела присела на какой-то чурбан и вытряхнула из босоножек набившуюся в них труху. В сарае было почти темно и сухо, а у задней стенки еще оставалось немного сена. На эту-то высокую, почти по плечи, упругую кровать Владимир и потянул Анжелу. Сухая трава набивалась в одежду, с шелестом целыми охапками падала на пол и царапала кожу, а объятия и поцелуи все повторялись и повторялись, соединенные тела все сплетались и расплетались, задыхаясь от блаженства и пыли.

Когда они вернулись в Коринку, было уже совсем темно. На умытом небе яркими точками светились звезды, дома зазывали уютным светом, а влажная земля источала резкие, с детства знакомые запахи.

— Я приеду послезавтра, в пятницу. Ты ведь не соскучишься до этого времени? — Владимир осторожно вытаскивал из Анжелиных волос запутавшиеся в них соломинки. — У тебя здесь вон сколько дел: и сад, и купанье, и чудесная веранда, наполненная мечтами и воспоминаниями.

— Я все равно соскучусь, но на веранде теперь будет пахнуть твоими цветами, — Анжела прижала к груди букет диких люпинов, нарванных на обратном пути Володей, — и мне будет не так грустно ждать. К тому же я буду загорать и много плавать, чтобы нравиться тебе еще больше.

— Вот и умница! А мне будет не так одиноко в машине, которая уже привыкла к твоему присутствию, потому что там теперь везде сено, осыпавшееся с твоего платья и волос, и я пока не хочу убирать его.

— Тогда до пятницы? — Анжела увидела, что на крыльце зажегся свет, и вдруг, как в юности, отошла в тень черноплодных кустов и побыстрее простилась с Володей, чтобы мама не увидела ее с молодым человеком.

Владимир уехал, а Анжела юркнула к себе, поставила в кувшин цветы и, не зажигая света, забравшись с ногами на кровать, долго любовалась ими — бледно-розовыми расплывчатыми в темноте пятнами на фоне темно-синей ночи. Она чувствовала себя такой счастливой, какой была только в детстве, в те времена, когда ее впервые проводил до дома мальчик, поцеловал в темноте у калитки и впервые она не спала ночь от счастья.

Восторг от этого дня был так велик, воспоминания так ярки, а мечты так пленительны, что Анжела не заметила, как пролетел четверг и утро пятницы. А после обеда, когда жара стала почти невыносимой, на дорожке появился бежевый «Опель». Анжела, как была — в футболке и стареньких коротких шортах — нырнула в душный, пахнущий нагретой кожей салон. Машина плавно покатилась вдоль бесконечных, как показалось Анжеле, заборов Коринки. Но как только они оказались за пределами садоводства, Владимир резко свернул к обочине и затормозил.

— Что-нибудь случилось? — испугалась Анжела.

Вместо ответа Володя быстро откинул спинку переднего сиденья и повалил девушку на щекочущий велюровый чехол. Анжела не успела опомниться, как футболка закрыла ей лицо, и соски обожгли влажные настойчивые губы. А вскоре вместе с шортами и трусиками на пол сполз и мягкий чехол. Спина и бедра заскользили по горячей коже сиденья. А потом, после бесконечно долгого наслаждения, смешавшегося с обостряющим ощущения страхом, что кто-нибудь может увидеть, Анжела сидела на заднем сиденье, слушала рассказ Володи о том, как он провел полтора дня без нее, как он скучал, как хотел ее и какие чудесные сны, озаренные ее присутствием, ему снились. Пальцы приятно холодил пластиковый стаканчик, в котором покачивалось темно-красное терпкое вино, а вдоль всего заднего стекла цветной цепочкой вытянулись фрукты.

— Я хотел устроить пикник. Поехать на дальнее озеро, вдоволь накупаться, набрызгаться, насмеяться, а потом долго и нежно любить тебя на золотом песке под тихий шелест плещущейся о камыши воды.

— Это мы сделаем в следующий раз, а сегодня получилось так, как получилось, и в этом нет ничего плохого.

— Правда? Ты действительно не обижаешься и не расстроена?


— Но разве нам было плохо? Разве у меня вообще есть хоть малейший повод расстраиваться, когда ты рядом и так целуешь меня? — Анжела до сих пор не могла без смущения говорить такие слова мужчине, но решив, что Володе будет приятно их слышать, преодолевала стеснительность и только прикладывала к полыхающей румянцем щеке холодный стаканчик.

И снова была слишком короткая дорога до дома, темный сад, обещание приехать и ночь, проведенная в сладких воспоминаниях.

Глава девятая

В субботу утром, как и договаривались, приехала Полина, неизменно веселая и энергичная, в яркой развевающейся юбке и очень открытой блузочке.

— О! Да тебя просто не узнать! — с порога всплеснула она руками. — Что происходит? У тебя новый роман? Или пришло сентиментальное письмо от Вольдемара?

— Он сам! — сияя, ответила Анжела, и всю дорогу на озеро, все купание и возвращение домой она, не умолкая, делилась с подругой всем, что было пережито за последние дни.

Полина только удивленно вскидывала брови, слушая откровенья своей обычно застенчивой и тихой Гжелки-Анжелки.

«Доктор-то, видать, мужчина не промах, раз сумел раскрепостить за два дня эту скромницу. За это ему, пожалуй, стоит сказать спасибо, даже если через месяц он ее бросит. Или это она его настолько полюбила, что так преобразилась? Это, конечно, хуже — в том случае, если доктор окажется очередным негодяем, но приобретенный сексуальный опыт все-таки должен пойти на пользу. Ее теперешняя раскрепощенность и восторженность — это отлично, но лучше не расслабляться». Полина решила не досаждать сейчас подруге практичными советами и не предостерегать от ошибок. «Анжела и так нечасто получала от жизни столько романтизма и радостей. Пусть хотя бы сейчас поживет, ни о чем не заботясь, в свое удовольствие, а если что — я просто окажусь вовремя рядом, помогу и утешу», — рассуждала Полина, не проникнувшаяся доверием к «прекрасному хирургу».

А лето шло своим чередом. Анжела целыми днями помогала маме по хозяйству и возилась на огороде. Но не забывала и о себе. Овощная диета (благо почти все можно было найти на грядках) и обязательное плаванье по утрам давали изумительные результаты. Анжела постройнела, женственно округлилась. Походка ее стала более упругой, движения уверенными, кожа гладкой. А ровный бронзовый загар и ставшие от солнца совсем белокурыми волосы придавали ей почти голливудский шик. Правда, Владимиру больше нравилось сравнивать ее с Олесей в исполнении Марины Влади.