Люба все еще недоуменно хлопала глазами, когда Левка уже вовсю ощупывал, оглаживал и чуть ли не обнюхивал зеленый мотоцикл, который был похож на какого-то огромного хищного кузнечика. А Ник рядом вполне увлеченно отвечал на Левкины вопросы — что-то про разгон до сотни, про обратную трансмиссию, про телескопическую вилку. На нее внимания ноль. И Левка туда же. Совсем охренели. Да пошли они оба! Люба резко развернулась к подъезду.


— Любава, подожди! — Звероящер споро перехватил ее за локоток. — Извини, друг, — это уже Левке, — в другой раз. Я тут по делу. Важному делу.


— Вас понял, — Левка лихо подмигнул ей, оттопырил большой палец. — Вот такой парень, Любашик! С таким-то зверем.


Люба фыркнула и демонстративно закатила глаза. А Лева, пожав руку Нику, оставил их одних, наконец-то. И снова повисло молчание. Ник поправил стоящий на сиденье шлем. Вздохнул.


— Люба, послушай… Тебе не кажется, что мы два месяца валяли дурака?

«Да!» — хочется крикнуть ей. Но почему-то молчит.


— Я виноват, я знаю. Я вот не знаю только — что я должен сделать, чтобы ты меня простила. И вообще — могу ли я что-то сделать? Люб, но я не могу так больше. Давай внесем ясность. Или уже прости меня. Или скажи мне прямо сейчас: «Самойлов, иди к черту!». Люба, давай решать. Я не могу так больше. Я устал. Ну? Не молчи. Скажи что-нибудь!


— Самойлов, иди к черту! — она шагнула вперед и уткнулась лицом ему в расстегнутый ворот крутки, в основание шеи.


— Любка, ты хочешь, чтобы у меня мозг взорвался? — он обнял ее тут же, словно боясь, что она передумает, оттолкнет. — Говоришь одно, делаешь другое. Скажи прямо — простила или нет?


— Простила, — глухо ему в шею.


— Спасибо, — теплым выдохом ей на ухо.


И снова они стоят молча, обнявшись, наплевав на любопытные взгляды.


— Ну, где там твои новости? — она отстранилась первая.


— А давай, — главное — не поцеловать ее прямо сейчас, — посидим где-нибудь?


— Давай. Тут не очень далеко есть кофейня приличная. Минут пятнадцать пешком.


— Хорошо, — Ник бросил неуверенный взгляд на мотоцикл.


— Нет-нет! Даже и не рассчитывай! Я не поеду с тобой на этом чудовище!


— Люба, — Ник улыбнулся немного растерянно. — Это спортбайк.


— И что?!


— Он не предназначен для перевозки пассажиров. Там есть место только для водителя.


— Ну вот и отлично, — она гордо вздернула подбородок. — Можно его здесь оставить?


— Конечно, — он подхватил одной рукой зеленый шлем, а другой взял ее за ладошку. Люба не выдержала и зажмурилась от удовольствия, переплетая свои пальцы с его. А он заметил и наклонился к ее уху. — Знаешь, я тоже ужасно скучал. Прости меня.


— Ну, какие там у тебя новости? — майская жара заставила их остановить свой выбор на мохито — безалкогольном в случае Ника и с честным ромом в ее бокале. А еще Ник, словно угадав ее мысли, заказал ей мороженое.


— Новости? Да они про мою работу… Дело в том, что у меня скоро ординатура заканчивается. И мне тут предложили… и я подумал и решил согласиться. В общем, я уезжаю на стажировку.


Люба отставляет в сторону бокал. Нельзя сказать, что ее радуют такие новости. Но она старается не слишком это показывать.


— Куда уезжаешь?


— В Эфиопию.


— Ты шутишь?!


— Нет. В следующий четверг вылетаю в Аддис-Абебу. Через Каир.


— Коля! Что ты забыл в Эфиопии?!


— Предложили работу. В качестве стажировки финальной. По линии Красного Креста. Там госпиталь Красного Креста в Аддис-Абебе.


— Ты шутишь. Ты все-таки шутишь, да?


— Люб, это правда, — у него слегка смущенный вид. — Звучит странно, наверное. Но вообще наших врачей там немало, но специалисты любые всегда нужны, потому что почти за даром, да и условия там, говорят… Но такой практики, как там, нигде не будет. В общем, я решил… что это полезно будет. Вот.


— Надолго? — неужели он это действительно серьезно?


— На три месяца.


Тут ей уже становится все равно, как она выглядит. И Люба буквально хватается за голову. Она только-только почувствовала, что все хорошо, все в порядке. Размолвка позади, впереди — что-то хорошее и приятное. И он снова ее… под дых… нокаутом. Не чувствуя вкуса, отпивает коктейль.


— Люб… — он протягивает руку, берет ее ладонь.


— А если бы ты не собрался в эту свою Африку — ты бы не приехал ко мне, так? — мысль неожиданная, тон расстроенный и обиженный, но ей уже плевать.


— Нет, — Ник вздыхает. — То есть, да. То есть… Черт, запутался! Люб, извини, я должен был приехать раньше, когда… по телефону не получилось. До меня просто доходит… как до жирафа.


Она лишь махнула рукой, высвободив ладонь из его пальцев, и отвернулась, упершись взглядом в стену кафе. Как же он не любит эти ее взгляды в стену!


— Люб… — он встал с места и пересел рядом с ней. Обнял за плечи. — Пожалуйста. Не сердись… — Молчание в ответ. — Послушай…


Не хочет она его слушать! Ничего хорошего он ей не скажет. Но Ник умудрился привлечь ее внимание. Негромко, на ухо:


— Сегодня, я вижу, особенно грустен твой взгляд

И руки особенно тонки, колени обняв.

Послушай: далеко, далеко, на озере Чад

Изысканный бродит жираф.

Хотя… — после паузы, полной ее потрясенного молчания, задумчиво добавил Ник. — Чад не в Эфиопии. А я жираф не изысканный, а самый обыкновенный. Тугодумающий.


— Коля… Ты знаешь на память Гумилева?!


— Не знаю никакого Гумилева. Кто это?


— А чьи ты стихи только что декламировал?!


— А, это… Это мне Варька рассказала, когда узнала, что я в Африку на стажировку собрался. А я запомнил почему-то. Хорошие стихи, значит. Если с первого раза запоминаются. Надо будет почитать.


— Между прочим, Гумилев не только поэт, но и один из крупнейших исследователей Африки, — отвечает Люба растерянно. — И в этой твоей Аддис-Абебе бывал. А еще там есть памятник Пушкину.


— Ничего себе! — присвистнул Ник. — Ай да Пушкин! Ай да… везде успел.


— Предположительно, прадед Пушкина именно из Эфиопии.


— Ясно.


Повисает молчание. Господи, неужели всего несколько месяцев назад она считала, что знает, кто такой Ник Самойлов? Невозмутимый рыжеволосый здоровяк с непритязательным чувством юмора и полнейшим иммунитетом к внешним данным сестер Соловьевых. Сейчас рядом с ней сидит совершенно другой человек. Широкоплечий стиляга-байкер, на которого заглядывается пара девиц за соседним столиком. Человек, который читает на память Гумилева, даже не зная, кто это. Тип, который через неделю улетает за каким-то бесом не куда-нибудь, а в Африку! И ей это почему-то не все равно. Очень не все равно. Слишком не все равно.


— Ладно, — она поводит плечами, вынуждая его убрать руку со своих плеч. Не то, чтобы хочет его обидеть — просто ей сейчас необходимо больше личного пространства. Ника и так слишком много внутри нее — в голове, в сердце. — Африка — так Африка. Приедешь — расскажешь, правда ли там реки вооот такой ширины. И горы вооот такой вышины. И про крокодилов и бегемотов.


— Это вряд ли, — он возвращается на свое место, напротив нее, усиленно делая вид, что его не задело ее нежелание прикосновений. — Думаю, буду там пахать, не поднимая головы, в госпитале. И не до крокодилов с бегемотами мне там будет, — тут он глубоко вздыхает, словно решаясь на что-то. — Люб, я хочу тебя кое о чем попросить.


— Говори.


— Только ты, пожалуйста, не сердись на меня, — он говорит тихо, но решительно. И за руку все же берет, несмотря на то, что она только что дала понять, что не хочет его прикосновений. — Люба, пожалуйста, сделай тест на беременность и УЗИ.


— Что?! — он снова умудрился ее удивить.


— Я почитал об этом препарате… который ты пила. Одно из возможных последствий его приема — внематочная беременность.


Сначала она просто не может сказать ничего. Ей требуется около минуты, чтобы собраться с силами. Ответить нормально, а не выплеснуть в словах то, что копилось внутри все это время.


— Так боишься, что я от тебя залечу? Да как тебе объяснить, что это не входит в мои жизненные планы — завести от тебя ребенка и таким образом захомутать тебя?!


— Люба, — он качает головой и крепко держит ее запястье, несмотря на все ее попытки вырвать руку.

— Внематочная беременность не вынашивается. Это патологическое состояние, которое очень опасно для здоровья. И может быть прекращено только хирургическим путем, а в случае несвоевременной диагностики может привести к кровотечению в брюшную полость и…


Люба бледнеет.


— У меня все в порядке! Нет никакой беременности, все… все наступило, как положено! Тем более, прошло уже столько времени!


— Она может протекать первое время бессимптомно. Люба, пожалуйста. Это очень серьезно. Просто сделай тест и УЗИ. Чтобы мы знали точно — что у тебя все в порядке. Я не хочу… чтобы ты расплачивалась своим здоровьем за мою ошибку. Пожалуйста. Я тебя прошу. Это просто, быстро, не больно и делается в любом частном гинекологическом кабинете. Анонимно можно даже. Раньше надо было, конечно, но я не сразу сообразил. Да и думал, что ты меня слушать не станешь. И… Люба… Ну, пожалуйста… Сделай это. Давай, я оплачу все и…


— Прекрати! Ладно. Я все сделаю. Сама.


— Спасибо. Не сердись. Я переживаю. И мне очень стыдно, что я втянул тебя в это и подверг таким… неприятностям.


А потом притянул ее руку и поцеловал в ладонь. Совсем с ума сошел! В довершение к этой пижонской байкерской куртке, Гумилеву и Африке еще и руки целовать вздумал! Что с ним делать прикажете? Что?! И с собой заодно.


Он все-таки умудрился ее напугать, и на следующий день Люба с утра первым делом нашла в Интернете адрес ближайшего к офису гинекологического кабинета. В пяти минутах находится, оказывается. Позвонила. И есть запись как раз на время обеденного перерыва. В общем, Ник оказался прав — быстро и просто. На все ушел час времени.


В два часа дня Ник получили смс-ку: «Я все сделала. Все в порядке». Ответ ей пришел быстро: «Спасибо». А еще через пару часов ему пришла еще одна смс-ка от нее: «Сегодня после работы. До девяти вечера квартира наша». Ответ был еще лаконичнее: «Ок».


Она не ждала ничего от этой встречи. Точнее, запретила себе ждать. Только одно. Он уезжает на три месяца. Просто… просто на прощание. Чтобы помнить. Чтобы он помнил. Чтобы самой…

И когда, спустя несколько минут после первого жадного раза, едва у них обоих выровнялось дыхание, его рука скользнула к внутренней поверхности ее бедра, она сжала ноги и перехватила его ладонь.


— Не надо.


— Почему?


— Не хочу.


— Люба… Что я сделал не так? Тебе же нравится… Пожалуйста, — теплое дыхание прямо на ухо, тело мгновенно покрывается мурашками и почти нестерпимое желание развести бедра и позволить ему дать ей то, чего она хочет. Он прав! Хочет. И боится. Боится дать ему слишком большую власть над собой. Каждый раз, когда она так отдается ему, словно какая-то часть ее переходит ему. С каждым разом все больше и больше ее принадлежит ему. И это пугает, реально пугает. Потому что она не представляет, что с этим делать. И как с этим жить, особенно в свете того, что было совсем недавно. И из-за перспектив его скорого отъезда. Нет, инстинкт самосохранения берет верх над собственным вожделением.


— Я не могу.


— Почему?! Ты сердишься на меня? Все еще сердишься?


— Не в тебе дело.


— А в ком?!


— Во мне, — она прячет лицо ему в шею, чтобы он не видел. Не прочитал в глазах что-то, чему она и сама не может дать названия.