— Любава…


— А если мне не понравится район? Этаж? Планировка? Что, мое мнение не имеет значения?!


— Боже мой, какая грозная, — Ник со смехом повалил Любу на себя. — Меня это так возбуждаееет…


— Самойлов, прекрати меня лапать! Я серьезно!


— Хорошо, хорошо. Давай так. Я купил квартиру. Это просто стены на данный момент. Ты решаешь, как там будет внутри. Внутренняя отделка — все, как ты захочешь.


— Все?


— Все. Обои, плитка в ванной, цвет штор и прочее — все на твое усмотрение.


— Хм… Соблазнительно. Но недостаточно.


— Недостаточно?


— Совершенно определенно недостаточно.


— Ну… — он провел рукой вдоль ее спины, устраивая ее на себе удобнее. — Тогда ты дашь имена нашим детям. Сама. Единолично.


Теперь она не просто оторопела. Она офигела!


— Детям?…


— Ну да, — как о чем-то само собой разумеющемся. — Раз у нас будет семья, будут и дети. Не сразу, конечно, со временем, как мы решимся. Двое, наверное. Как ты думаешь?

Он ее самым натуральным образом нокаутировал. И что сказать — Люба не знает. Одно слово «дети»… Их дети… Ее и Ника… что-то ранее неизвестное сладко сжимается внутри. Вопрос детей ее никогда не волновал раньше — они милые маленькие существа и только. А теперь же… одно лишь слово от него, и у нее кружится голова — от самой возможности. Он использует совершенно запрещенные приемы!


— Хорошо, — она собирается с мыслями. — Старшего сына назову Марком.


— Старшая у нас будет дочь!


— Тогда младшего сына.


— У меня будет две дочери!


— Хочешь двух дочек? — он ее решил удивить сегодня всеми возможными способами! — А как же наследник рода и прочее?


— Фигня! Вон у дядь Димы две девчонки, и он не выглядит несчастливым отцом. Да и твой отец тоже.


— Ой, как будто это от тебя зависит!


— А от кого? — весьма натурально демонстрирует удивление. — Пол будущего ребенка на сто процентов определяет мужчина. Так что — у меня будут две дочери.


Люба молчит. Она реально не готова обсуждать такие темы. Слишком быстро. Слишком… невероятно… волнующе. Затихает под его ладонью, утыкается в шею. А Ник поднимает ее руку, переплетает их пальцы, трогает соскользнувший с запястья вниз браслет.


— Тебе понравился мой подарок? — тихо.


Она могла бы сыронизировать на тему: «А так незаметно?». Но вместо этого отвечает так же негромко:


— Да. Очень.


Теперь он гладит шрам у основания безымянного пальца.


— Это от стекла, да?


— Да.


— Любава…


— Даже не думай!


— Что?


— Я не брошу это — и не проси. Даже не заикайся!


— Но это же очень опасно…


— Жизнь вообще опасная штука — от нее умирают.


Ник вздыхает, притягивает ее руку к губам, целует шрам.


— Ладно. Но ты будешь осторожна. Очень осторожна, так ведь?


— Так.


— Бедный пальчик, — снова наглаживает. — Пальчику больно было… Надо будет тебе выбрать широкое кольцо — тогда будет почти незаметно. Знаешь… так хочу увидеть… обручальное кольцо на твоей руке… Дурак, да?


— Нет, — голос ее звучит смущенно. Ник ее просто добивает! — А ты помнишь, что обручальное кольцо буду носить не только я? Готов увидеть обручальное кольцо, — Люба разворачивает их сплетенные руки так, чтобы была видна его рука, — на своем безымянном пальце?


— Знаешь, вот на своем пальце я хочу увидеть обручальное кольцо едва ли не больше…


— Хочешь носить обручальное кольцо?!


— Очень, — Ник серьезен.


— Почему?!


— Хочу, чтобы все знали — я принадлежу одной конкретной женщине. И только ей. Я твой. И я хочу, чтобы все это знали. Что я уже нашел свою одну-единственную, и только ей принадлежу. Вот.


Это те слова, которые хочет услышать, наверное, каждая девушка на свете. И произносит их самый неромантичный на свете парень.


— А говорят, что мужчины все полигамны по своей сути. И им нужна хотя бы иллюзия свободы и возможности иметь много других… женщин, — Любе все же удается справиться с удивлением. И волнением.


— Ну, мужчины, может, и полигамны… А самцы Звероящеров — нет. Звероящер — зверь-однолюб, -

Ник прижимает ее к себе сильнее. — Одну-единственную-Любу-люб.


— Вот скажи мне, Самойлов, — голос ее звучит чуть прерывисто, — как тебя можно не любить?


— А зачем тебе об этом думать? Не надо тебе думать о том, как меня можно не любить. Ты должна думать о том, как меня любить, Самойлова.


— Эй! Я еще не Самойлова!


— Да куда ты теперь денешься, — он усмехнулся. — Ты теперь моя. Моя самочка Звероящера.


— Что?! Колька, ты охренел! Только ты можешь обозвать девушку самочкой!


— Ну, а что в этом такого? Не самец же? Самец Звероящера — это я. А ты…


— Прекрати! — Люба не знает — плакать или смеяться. — И вообще — я биологически не отношусь к Звероящерам!


— Почему это?


— Потому что! У меня нет чешуи! И хвоста!


— Нет хвоста? — у него такая улыбка, что Люба тут же начинает подозревать подвох. — А если найду?


— Нет! Нет. У меня. Хвоста.


— А я проверю, — и, без предупреждения…


— Коля! Перестань! Черт… Бесстыжий… Нет! Нет… Чуть ниже. И нежнее. Да. Вот так. Вот тааак…


Они целуются, пока он ласкает ее — интимно, нежно, так, как позволено только самому-самому, единственному. И потом берет ее — теплую и сладкую после оргазма.


Засыпают они, крепко обнявшись.


Если новогодний сценарий хорош — то зачем от него отступать? И новогоднее утро тоже не стало исключением. И проснулся Ник под чужим взглядом. И чей это был взгляд!


Он проморгался, чуть повернул голову, рядом сонно заворочалась Люба. Картина не поменялась. В дверях стоял, сложив руки на груди, Любин отец. Охтыжелкипалки! Что сейчас будет…

Ник сделал единственно возможное в данной ситуации — попробовал разбудить свою соседку по постели.


— Колька, перестань щипать меня за попу, — недовольно промычала Люба, не открывая глаз. Ник похолодел. Все становилось еще хуже! — Ты разве не знаешь, что принцесс положено будить поцелуем?

Он попытался донести всю серьезность ситуации до своей свежеобретенной невесты. Она не оценила. Но хоть глаза открыла.


— Да прекрати ты щипаться! У меня синяк будет на попе! — на него уставились огромные синие глаза. Любимые синие глаза, но сейчас ему вот было, честно говоря, не до любования — с учетом того, кто грозно стоял в дверях и пока… пока! молчал. — Доброе утро, Коленька… — она потянулась к нему, но Ник отшатнулся — и максимально округлил глаза, скосив их за ее плечо. Люба нахмурилась, но пантомиму поняла и обернулась.


— Ой, пап. Привет. Вы уже вернулись? Рано вы… — Люба как не в чем ни бывало зевнула. — С Новым годом, папа.


Соловьев, наконец-то, подает голос:


— Через пять минут. На кухне. С объяснениями.


После этого уходит, прикрыв дверь.


— Ушел наконец-то, — вздыхает Люба. — Ну, меня будут целовать?


— Любка, нас ждут! — его голос звучит хрипло — Ник надеется, что это спросонья, а не от пережитого ужаса.


— Подождут — Люба, в противовес ему, беспечна. — Куда папа денется? А я уже соскучилась по своему Звероящеру…


— Давай одеваться! — он умудрятся вывернуться, сесть на кровати, а потом и вовсе встать на ноги.

Оглядывается в поисках одежды. Джинсы валяются почти рядом с дверью. Ему хочется стонать — голый, в чужой квартире, за дверью — разгневанный отец его невесты и… и даже физиология подводит! Несмотря на два раз ночью и обстоятельства пробуждения утренний стояк никто не отменял. Наклоняется за боксерами — те тоже на самом видном месте, мать их, в самом центре комнаты! И пара использованных презервативов рядом с кроватью. Вообще зашибись картина!


— Ты одевайся красиво, с чувством, с толком, с расстановкой. Чтобы я могла насладиться… процессом, — Люба и не думает вставать с постели. И даже прикрываться не собирается — бесстыдница. Ник замирает и смотрит на нее, забыв на какое-то время обо всем. И Люба это понимает. Томно, с придыханием:

— Иди ко мне, мой самец Звероящера…


— Зараза! — он все-таки отводит взгляд от ее голой груди. В два шага добирается до своих штанов. — Марш одеваться! Нас ждут.


— Зануда. Пусть ждут. Что ты паникуешь?


— Я не паникую. Я… — он снова сбился, совершив ошибку и опустив взгляд ниже ее лица.


— Коля, если ты забыл — ты мне ночью предложение сделал. Или ты передумал?


— Я не забыл! И не передумал!


— Ну, тогда все в порядке. Не паникуй, — Люба садится на кровати, одеяло совсем сползает, она сладко потягивается, а Ник снова «зависает». — Точно будем одеваться? По-моему, ты совсем не этого хочешь…


— Я тебе отомщу, — грозит он, натягивая толстовку. — Страшно отомщу! Если сам выживу, конечно…


На кухню они зашли, держась за руки. Стас Саныч стоит, прислонившись к углу подоконника, сложив руки на груди. С другого угла зеркальной копией стоит Вера Владимировна. Нефиговая такая мизансцена.


— Ну-с. Я жажду услышать объяснения увиденному, — Любин отец не собирается ждать, пока Ник соберется с мыслями.


— Здравствуйте… Стас Са… Станислав Александрович… Вера Владимировна… — неловкий кивок в сторону будущей, как он надеется, тещи. — Дело в том, что я… что мы… с Любой… в эту ночь… хотя, на самом деле, это еще год назад… началось. Хотя это неважно. Или важно… То есть, я хотел сказать… — все, его словарный запас исчерпался — особенно под пронзительным синим взглядом взрослого мужика, который ему в отцы годится.


— До чего же любопытная история, Верочка, ты не находишь? — Соловьев демонстративно обращается к супруге. — Так увлекательно излагает молодой человек — слушал бы и слушал.


— Папа, прекрати! — Люба, как кролик из цилиндра фокусника, высовывается из-за плеча любимого. Встает перед Ником, прижимается спиной к его груди, берет его руки и обнимает ими себя за талию. — Перестань пугать Колю, он скоро заикаться начнет — из-за тебя! Ты и так все прекрасно понимаешь!


— Боюсь, ты переоцениваешь мои мыслительные способности, дочь.


— Хорошо, — Люба невозмутима и нисколько не обескуражена строгим тоном отца. — Коля вчера пришел ко мне. Сказал, что любит, жить без меня не может. Предложил выйти за него замуж. Я согласилась. И потом мы слегка увлеклись… празднованием этого события. И Нового года. Вот. Все просто.


— Да, — Ника вдруг внезапно наконец-то отпустило. Что он, как мальчишка, в конце-то концов? Ничего плохого и недостойного он не совершил! Обнял Любу покрепче. — Так все и было. Я люблю вашу дочь и прошу ее руки.


Соловьев какое-то время смотрит на них молча. А потом обращается все так же к супруге:


— Верочка, тебе не кажется, что наши дочери завели какую-то странную привычку — выходить замуж за сыновей наших лучших друзей?


— Факт, — Вера едва сдерживает улыбку.


— Надежда выскочила замуж за сына Баженовых, Любава намылилась за сына Самойловых. Что будем делать с Софьей? Парней больше нет.


— Не знаю, не знаю, — Вера уже откровенно улыбается, глядя на среднюю дочь и ее избранника.


— Одна надежда на Тихомирова, — продолжает разговор на отвлеченную тему Стас, — может быть, у него где-то завалялся незаконнорожденный отпрыск?