Алина Кускова - Мансарда для влюбленных

Анжела отскочила от машины и скрылась вместе с Пеги, предлагая подруге начать свою личную жизнь.

Баланчин подошел к «девятке» развязной походкой и остановился рядом с водительской дверцей, нагло облокотившись на кузов автомобиля.

– Помнете, – возмутилась Ольга и замерла на этом слове.

Под левым глазом художника красовался здоровенный фингал. Очень похожий на тот, что украшал правый глаз пастуха. Складывалось впечатление, что они оба побывали на раздаче, где им одновременно врезали двумя руками сразу. Кому куда досталось.

– Уезжаете, значит?! – Баланчин, нисколько не смутившись своего синяка, забарабанил пальцами по дверце. – Покидаете, таким образом, не достойные вас места! Бежите от мира нормальных людей в свое призрачное обиталище счастья.

– Что? – не поняла Ольга, на душе у которой стало легко и светло от осознания того, что Баланчин жив и здоров. Что это он дрался с Земляникиным за право возложить цветы к постели любимой девушки. Боже, как пошло! Нужно скорее уезжать из этого сумасшедшего места.

– Ничего, – Баланчин улыбнулся, прекратил стучать и пошел прочь. – Ничего особенного, Оленька. Скатертью дорога. Смотрите, больше не заблуждайтесь. – И он засвистел «Марсельезу».

– Не заблудитесь, – автоматически поправила она его, – не блудите…

– Видно, сильно головой ударился, – предположил Феликс Иванович, наблюдавший за этой сценой. – Говорят, это Муза его чуть не убила, когда он решил ее бросить…

– Бросить? – переспросила Ольга, и в ее глазах забегали хитрые огоньки. – Он решил ее бросить. Это несколько меняет обстоятельства отъезда. Но не время, Феликс Иванович, только не время.

Итак, они все-таки поругались! Радостная Ольга вылезла из салона и обошла машину. Все классно, все здорово. Но уезжать сразу отчего-то расхотелось.

– Еще не все, – словно услышал ее немой вопрос Феликс Иванович и нырнул с инструментами под капот. – Еще немного, еще чуть-чуть, последний бой, он самый-самый…

Последний бой. Ольга улыбнулась своим мыслям и направилась в сад. Если художник от несчастной любви там собирается повеситься на груше, то она успеет его спасти. Баланчина в саду не было. Оле стало немного обидно. Так хотелось расспросить его об обстоятельствах ссоры. Не напрямую, естественно, а окольным разговором. В любом случае у нее хорошая интуиция, она все сразу поймет по его глазам.

Когда мужчины врут, они обычно опускают глаза. Если не опускают, то тогда быстро-быстро моргают ресницами. Делают все, чтобы не смотреть обманутой жертве в несчастное лицо. Ту, которая вооружена этим знанием, уже не проведешь. Конечно, при условии, что мужчина не страдает врожденным косоглазием. Но таких – единицы, основная же масса лгут своим дамам сердца как сивые мерины.

Где ее сивый мерин?! Куда вот он пошел?! Творческая натура способна на такие неординарные поступки, на которые нормальный человек даже по пьяной лавочке не решится. А если Баланчину по дороге встретится итальянский наемник? Один заденет другого, другой достанет огнестрельное оружие… Оля кинулась к калитке и всмотрелась вдаль. Дмитрий Аркадьевич растворился, как июльский утренний туман.

Ушел горевать по Музе? Та наверняка вчера устроила ему сцену ревности. Возможно (следующая мысль несколько омрачила девушку), это она звезданула Баланчину в глаз. Кулаки-то у нее ой-ей-ей какие, если внимательно приглядеться. Ольга, правда, не приглядывалась. Но, судя по фингалу, так оно и есть. Он не простил рукоприкладства, выгнал наглую Музу и разорвал с ней всяческие отношения.

Так что же Ольга стоит?! Нужно бежать за ним и признаваться во всем. В чем? В том, что она в него влюблена как кошка, что не может без него уехать, да что там уехать, она жить без него теперь не сможет! И как Оля ему все это скажет? В глаза. А тот начнет быстро-быстро моргать ресницами и отворачиваться. Таких прецедентов в Олиной жизни пока еще не было, но она боялась проявлять инициативу. Что он о ней подумает?!

То же самое, что подумал после того, как она полуголой повисела на его шее. Подумал, что она стриптизерша. Очень обидно на самом деле, обозвал, не вникнув в обстоятельства дела. А если бы Оля рассказала Баланчину, что за ней гнался не кто-нибудь, а член мафиозного клана, вооруженный до зубов? Пистолета, вполне возможно, при нем не было, был голый торс, но он мог его спрятать в трусы. Да, если бы Оля рассказала художнику, что она не по своей прихоти забежала к нему во двор, а что за ней гнался мафиози с пистолетом в трусах, то Баланчин счел бы ее сумасшедшей.

Где это видано, что по деревенским улицам российских глубинок носились полуголые итальянцы с пистолетами в интимных местах? Оля тяжело вздохнула. Правда была слишком неправдоподобной. Кто поверит, что эти итальянцы попадаются в деревнях на каждом шагу? Вот, один уже тут как тут…

Один уже тут?! Оля обомлела. На скамейке у крыльца сидела радостная, улыбающаяся Пелагея и трогательно глядела доверчивыми, телячьими глазищами на синьора Иванова. Каким образом тот миновал калитку, возле которой стояла Ольга, было совершенно непонятно. Скорее всего, пробрался к их дому огородами или через излюбленные Анжелой картофельные поля.

Выглядел синьор Иванов слишком респектабельно для отдельно взятого деревенского дома, даже очень хорошего, добротного и просторного. Его лакированные ботинки ловили длинными носками солнечные лучи и играли мелькающими зайцами в тени крыльца. Темный костюм в такую жару тоже выглядел слишком подозрительно. Оля уставилась на его полу, она больше не оттопыривалась. Точно, мафиози переложил огнестрельное оружие в нижнее белье. Но и там ничего не выпирало, хотя, по расчетам Ольги, должно было.

– Неприлично, – толкнула ее в бок вскочившая с лавки Пелагея. – Что ты туда уставилась?

– А куда я должна уставиться? На его напомаженную голову?

– Бонжорно, Ольга! – обрадовался ее приходу итальянец, или сделал вид, что обрадовался.

– Привет, – буркнула Ольга и опустилась рядом с ним на скамейку. Она покажет ему, что ничего не боится. Если он хочет от нее избавиться, то она предоставляет ему такую возможность. Пусть только попробует среди бела дня. А если попробует? Где Баланчин?!

– Господин Иванов разыскивает Марио Берлусконни, – торжественно объявила Пелагея, – надо же! Так хочу ему помочь, прямо ума не приложу как, – «сетовала» та.

– Понятно, – хмыкнула Ольга, – а под кроватью он смотрел?

– Под кроватью? – воодушевился тот. – Под чьей кроватью?

– Под кроватью Феликса Ивановича, почти что тезки, – выдала тайну Ольга. Пелагея отвернулась от синьора Иванова и закатила глаза к безоблачному небу, пытаясь разглядеть на нем грозовую тучу с молниями, одна из которых непременно сразит болтушку Муравьеву.

– Феликса Ивановича? – рассмеялся синьор Иванов и пригрозил Ольге длинным указательным пальцем, украшенным золотой печаткой с изображением орла. – Шалунья, Ольга.

– Ага, – согласилась та, – и еще стриптизерша, между прочим. Благодаря вам, синьор Иванов.

– Ну, что мы все о Марио да о Марио, – всплеснула руками Пелагея, так и не нашедшая на чистом небосклоне карающей тучи, – давайте поговорим о вас, синьор. Как же вы оказались в наших местах?

– Судя по всему, огородами, – хмыкнула Ольга.

– Нет, – с воодушевлением ответил итальянец, – я ехал исключительно по проезжей части!

– Ехал, ехал и, наконец, приехал, – пробурчала Ольга.

– Ну, что ты, Оля, привязалась к человеку. – Пелагея подсела к нему с другой стороны. – Рассказывайте, Иван Иванович! Вы приехали к своему лучшему другу Марио Берлусконни для того, чтобы задушить того в объятиях? Оторвать ему голову за долгое молчание? А, знаю, знаю, повыдергивать ноги, чтобы больше никуда без вас не отлучался. Какие искренние, дружеские отношения!

– Да, – закивал напомаженной головой иноземец, – дружба, о! Да! Задушить, оторвать, повыдергивать.

– Вот видишь, Оля, – повернулась к ней Пелагея, – а ты боялась.

– Я?! – изумилась та. – Ну, может быть, только вчера. Сегодня, – она пристально посмотрела на итальянца, – сегодня он кажется мне такой очаровашкой!

– Что есть чаровашка? – не понял иноземец.

– Расскажи подробнее синьору, – Оля растянула улыбку до ушей, – а я пойду к Марио. Он же живет у Феликса Ивановича под кроватью.

– Шалунья! Под кроватью никто не может жить, – погрозил ей ласково тот и повернулся к Пелагее.

Оля зашла в дом, где ее тут же схватила за руку возмущенная поведением подруги Анжела.

– Ах ты, вредный Павлик Морозов, – шипела она. – Так подставить бедного Марио! Куда ему теперь деваться? Кто тебя тянул за язык? И не смей все сваливать на бабушку. Я знаю, что она всегда учила тебя говорить одну правду и ничего, кроме правды. Где-то я это уже слышала… А, вспомнила, в зале суда, когда разводилась Пташкина со своим четвертым. Катастрофа! Муравьева! Как ты могла так поступить со своей лучшей подругой? С лучшим другом лучшей подруги?! Фактически уже мужем. Представляешь, Лялька, Марио сделал мне официальное предложение! И я его, не будь дурой, приняла.

– Дура, – вздохнула сочувственно Ольга. – А я-то думала, что одна такая.

– Ладно, – махнула та рукой, – я на тебя не обижаюсь, призналась и призналась. Воспитание – страшная штука. Теперь придется Марио снова перепрятывать, но уже без тебя.

Оля устало принялась объяснять подруге, что про кровать сказала нарочно. После всего услышанного мафиози будет искать Марио где угодно, только не под кроватью Феликса Ивановича. Мало того, что он воспринял это как шутку, так и сам себя убедил в том, что под кроватями нормальные люди не живут. Правда, он не знает, что Марио и его подруга не совсем нормальные, но это уже к делу не относится. Сейчас Пелагея, благо у нее есть свободное время, растолкует непонятливому мачо, что искать Марио следует в другом месте.

– Думаешь? – озадачилась Анжела. – Что-то в этом есть. Я видела в сериале про разведчиков, как наш спецагент так же обманул немецкое гестапо. Там еще песня такая была: «Кое-кто у нас порой честно жить не хочет… » Только закончилось все плохо. Спецагента в том месте и нашли. Что же они с ним сделали?

– И фильм не тот, и песня другая, – сказала Оля, проходя в спальню и глядя на подоконник.

Цветов не было. Правильно, еще не вечер, вернее, не ночь. А так хотелось, чтобы они были! Возможно, она увидела бы их в последний раз. В самый последний раз. Как он только этого не понимает?

– Он заглядывал в окно, – проследив за ее взглядом, сказала Анжелка. – Положил розу, я ее поставила в вазу на кухне. Вазу поставила, не успела налить туда воды. Ладно, признаюсь, я про розу с вазой и водой забыла. Зато вот вспомнила же про Баланчина!

– Что ты вспомнила? – засуетилась Оля, устремляясь на кухню. – Он что-то говорил?!

На столе, словно приготовленная к растерзанию огромным кухонным ножом, лежала королева цветов с ярко-алым бутоном и колючими шипами на длинном зеленом стебле.

– Он говорил, – наморщила лоб Анжелка, – он говорил, что эта роза напоминает ему тебя. То есть что ты напоминаешь ему эту розу. Колючую и красивую. Божественно красивую, что ли. Он вообще как-то высокопарно выражается, доложу я тебе. Странно, правда? Мог бы сравнить с орхидеей. Ну, что ты на меня так смотришь?! Всего не упомнишь. Еще он говорил… Что же еще он говорил? А, что-то такое нехорошее. Сейчас вспомню. Он положил розу, поздоровался, сказал про колючки и шипы… Точно! Вспомнила. Еще он сказал, что жизнь закончилась. Сказал по-итальянски. Но я же теперь итальянский язык очень хорошо понимаю. Так и сказал: «Жизнь кончена!» Где-то я это уже слышала. Наверное, Пташкина говорила, когда разводилась со своим четвертым… Ну, что ты так на меня смотришь?! Думаешь, он пошел сводить с нею счеты?! Ты посиди, Оленька, посиди, не волнуйся. Я сейчас сбегаю, посмотрю!

Она усадила Ольгу на табурет и умчалась. Оля вытерла сухие глаза, прижала к груди розу и замерла в напряженном ожидании. Сейчас Анжелка вернется и расскажет жуткие подробности того, как Баланчин погиб из-за неразделенной любви. Тогда и Ольга скажет, что ее жизнь кончена. Жизнь кончена… Более обстоятельно подумать она не успела, вернулась подруга и заявила, что Баланчин вместе со своей Музой находится в мастерской, где они делят раритетный автомобиль.

Делить в принципе было нечего, но Муза вернулась и заявила свои права на раритетный автомобиль, стоявший в мастерской-гараже Феликса Ивановича и терпеливо ждущий заказанных деталей. Дмитрий не возражал, он пожал плечами и сказал, что Муза вправе забирать все, что ей понадобится для деловых совместных отношений с ним. Она обрадовалась и потащила художника к мастеру.

Бегая возле автомобиля, Муза вела себя как ребенок, у которого чуть не отняли дорогую игрушку. Баланчин стоял поодаль и хмуро наблюдал за этим действом. Он всегда знал, что ее привлекали в нем лишь деньги и слава. Сначала переживал, потом смирился, а сегодня ему было все равно. Сегодня, кладя на подоконник любимой девушки розу, он сам себе сказал: «Финита ля комедия!» Там была ее подруга, но это ничего не меняло. Раз Баланчин принял решение, а он его принял, ничто не сможет его остановить.