— О чем ты думаешь? — спросил он, поднимая голову.

Она повернулась к нему лицом и сказала правду — чудесную и замечательную правду:

— О другом времени тут, в Уайфоне. О другом дне здесь, в этой комнате.

Темпл не стал делать вид, будто не заметил, где именно они находились, наоборот, посмотрел на кровать, в которой она оставила его двенадцать лет назад.

— Как ты думаешь, кто-нибудь еще спал в ней после того утра? — спросил он неожиданно.

Мара рассмеялась:

— Только не я, честное слово!

Он с серьезнейшим видом изрек:

— Какая жалость…

— Ну, вообще-то это было ожидаемо, разве нет? В конце концов, предполагалось, что я тут умерла.

Темпл прижал ее к себе еще крепче.

— Но ты не умерла, — произнес он негромко, и Мару охватило возбуждение.

Она посмотрела ему в глаза:

— Нет, не умерла.

— И не вышла тем утром замуж.

Она кивнула:

— Верно, не вышла.

Тут он прижал ее к себе так крепко, что между их телами совсем не осталось свободного пространства. И Мару тотчас захлестнуло жаром, словно они говорили о чем-то совершенно другом, а не о том дне двенадцать лет назад.

— Мне повезло, — сказал он и впился в ее губы страстным и долгим поцелуем, обещавшим скорое наслаждение.

Мара же так увлеклась, что не заметила, как Темпл провел ее по всей комнате, так что теперь она упиралась ногами в кровать. Она, удивленная, ахнула, когда герцог без малейших усилий опрокинул ее на простыни и упал сверху.

— Видишь, какая жалость? — с улыбкой сказал он, целуя ее в подбородок. — Ведь такая удобная кровать!..

Ее руки словно сами собой потянулись к нему, и пальцы запутались у него в волосах.

— О, Темпл… — прошептала она.

Его темные глаза пристально уставились на нее. И он, покачав головой, заявил:

— Нет, больше никаких демонов. И никаких воспоминаний.

На глаза ее навернулись слезы.

— Уильям, как ты можешь говорить сейчас такое?

Он улыбнулся и погладил ее по щеке.

— Потому что прошлое — в прошлом. А меня гораздо больше интересует настоящее.

Он был просто великолепен, и Мара, не удержавшись, воскликнула:

— Я люблю тебя, Уильям! — Она хотела, чтобы он нисколько в этом не сомневался. Чтобы никогда не сомневался.

Темпл снова поцеловал ее, и в этом поцелуе была не только страсть, но и нежность. А он, внезапно прервав поцелуй, поднял больную руку над ее головой и сказал:

— Раз уж мы заговорили о настоящем…

Мара поражалась тому, как легко рука двигалась — и так быстро после ранения. Чувствительность в руке возвращалась. И было ясно: хотя Темпл вряд ли сможет драться так, как раньше, он все же будет здоров.

Слава Богу!

А Темпл вытащил из-за ее головы сверток, который Мара раньше не заметила:

— С Рождеством, любовь моя.

Она улыбнулась:

— Рождество будет завтра.

— Нет, завтра мы поженимся. Поэтому Рождеству придется наступить раньше. — Он ухмыльнулся. — Разверни это.

Мара засмеялась:

— Ты похож на мальчишку.

Мальчишки, приехавшие в Уайфон на каникулы (скорее всего все они останутся в огромном поместье на долгие годы), больше не были сиротами — все они стали подопечными герцога Ламонта. Он их защитник. И ее — тоже.

Она провела ладонью по его теплой, чуть колючей от вечерней щетины щеке.

— Спасибо, Уильям.

Он взглянул на нее с удивлением:

— Но ты даже не знаешь, что в свертке!

Мара снова засмеялась:

— Не за подарок! Точнее — за подарок и за все остальное. За то, что любишь мальчиков. Любишь меня. За то, что женишься на мне. За…

Темпл наклонился и прервал поток слов очередным поцелуем. Оторвавшись от ее губ, проговорил:

— Это я должен тебя благодарить, любовь моя. За твою силу. За твое великолепие. За мальчиков. И за то, что ты выходишь за меня. — Он быстро чмокнул ее в губы. — А теперь разверни подарок.

Она оттолкнула его, чтобы сесть, развернула коричневую бумагу и увидела знакомую белую коробку с золотой тисненой буквой «Э». Сняла с коробки крышку, откинула нарядную красную бумагу…

Перчатки!

Он купил ей перчатки. Дюжину пар. Нет, больше. Разных цветов, из разных тканей, разной длины, она и не представляла, что их бывает столько. Желтая лайка, и замша цвета лаванды, и черный шелк, и зеленая кожа…

Мара вытаскивала перчатки из коробки и смеялась, раскидывая их на коленях и по кровати.

— Уильям, ты сумасшедший!

Он взял длинную белую бархатную перчатку для оперы и пропустил ткань сквозь пальцы.

— Я хочу, чтобы у тебя их было столько пар, сколько дней в году.

— Зачем? — удивилась Мара.

Герцог поднес ее руки к губам и поцеловал по очереди каждый пальчик.

— Потому что я хочу, чтобы ты никогда не мерзла.

Это было странно и легкомысленно. И вообще за гранью понимания! И это было самое прекрасное, что он ей когда-либо говорил. А эти перчатки… О, они были прекрасны!

Взяв пару коротких перчаток из серебристого атласа, Мара уже хотела их надеть, но Темпл остановил ее:

— Нет, дорогая.

Она улыбнулась:

— Нет? Но почему?

Он тоже улыбнулся:

— Когда мы одни, я хочу, чтобы ты была без них.

Мара наморщила лоб.

— Темпл, ты несешь какую-то бессмыслицу…

Он поцеловал ее в шею, затем прошептал на ухо:

— Когда мы с тобой одни, я могу согреть тебя по-другому.

И герцог приступил именно к этому. Что вполне устраивало Мару.


Почти неделю спустя, следуя традиции, считавшейся священной среди джентльменов по всей Британии, основатель «Падшего ангела» приступил к завтраку, развернув утреннюю газету.

Однако именно в этот день Чейз, нарушив традицию, начал со светской хроники:

«Герцог Ламонт и мисс Мара Лоув обвенчались в Рождество в часовне Уайфон-Эбби, там, где они встретились впервые в ту роковую ночь двенадцать лет назад.

Сообщают, что на венчание собралось множество гостей; в том числе явились несколько печально знаменитых лондонских негодяев и их жены, а также две дюжины мальчиков в возрасте от трех до одиннадцати лет, повариха-француженка, гувернантка и свинья. Нет никаких сомнений: когда этот караван оригиналов показался на длинной подъездной дороге Уайфон-Эбби, слуги в резиденции забеспокоились о своей безопасности или своем здравом рассудке.

Однако необходимо упомянуть и о том, что вся эта компания, временами довольно распущенная и слишком часто чересчур шумная, во время церемонии вела себя исключительно прилично, следя за обрядом с той радостной торжественностью, какая и требуется при подобных событиях.

Говорят, только свинья не наблюдала за обрядом. Очевидно, она проспала всю церемонию».

«Новости Британии». 30 декабря 1831 года

Удовлетворенно улыбнувшись, Чейз свернула газету и закончила завтрак. После чего встала, разгладила юбки и вышла из дома. В конце концов, ее ждал игорный ад, требовавший присмотра.