Ирина Степановская - Манящий запах жареной картошки

Анне Павловне Толмачевой исполнилось сорок лет. Так же как и знаменитой феминистке Маше Арбатовой. Двадцать лет назад Маша Арбатова была хиппи, шаталась по переходам на улице Горького и презирала всех, кто был не согласен с ее взглядами. Анечка Толмачева горячо любила маму и папу, училась отлично, в институт ходила в строгих кофточках и, с точки зрения хиппи, была ничем не примечательной серой мышью.

Маша Арбатова с юных лет была обременена гениальностью и яростно боролась против обучавших ее педагогов, потому что они эту гениальность хотели укоротить. Также она ненавидела врачей, за исключением очень немногих избранных, к которым обращаться надо было по блату. Анна Павловна Толмачева гениальностью не страдала и как раз и относилась к той категории докторов, что так ненавидела Маша Арбатова. В течение многих лет пациентами Анны Павловны были люди, ничем особенным не выдающиеся — пенсионеры, рабочие, продавщицы и парикмахерши.

Коллеги из поликлиники, поздравляя Анну Павловну с днем рождения, вручили ей розы в целлофановой упаковке и книгу Маши Арбатовой, которая называлась «Мне сорок лет». Анна Павловна книгу прочитала от корки до корки и три ночи не могла уснуть.

Лично она Машу Арбатову никогда не встречала. И даже не видела по телевизору, так как вместо того, чтобы вечерами пялиться в «ящик», Анна Павловна Толмачева разъезжала по окрестным дворам в дребезжащей телеге «скорой помощи», чтобы заработать побольше денег и поехать по путевке в Париж.

Но Париж приходилось откладывать в безнадежно голубые дали. Денег Анне Павловне катастрофически не хватало. То есть на еду было бы достаточно, но то вдруг внезапно повышались цены на электричество, то разваливалось пальто, то невестке срочно требовались новые туфли. А теперь еще на горизонте маячили памперсы, соски, пеленки… Анна Павловна сына очень любила и поэтому устроилась дежурить через две ночи на третью.

— Где же ему денег взять, при таких-то зарплатах? Не воровать же идти!

Этот день как назло выдался ветреный, мокрый. Где находилась Маша Арбатова, было доподлинно неизвестно, а Анна Павловна Толмачева возвращалась с дежурства домой с книгой в руке и с обидой на сердце.

Потому что, по Машиным меркам, выходило, будто Анна Павловна Толмачева по жизни была круглая закомплексованная дура и неудачница.

Был месяц май, но холод стоял собачий, поэтому Анна Павловна, войдя в квартиру, открыла сервант и достала пасхальные полбутылки кагора. Она выпила вина, села и стала думать. Примеривать Машины ситуации на себя. Как она их ни перекраивала, получалось, что Маша Арбатова в ее сорок лет была вся в шоколаде, а она, Анна Павловна Толмачева, в этом же возрасте, но в полном дерьме.

— Рано встала, да мало напряла! — однажды сказала ей бабушка, когда, будучи семиклассницей, Анна Павловна загулялась с подругой и не успела вызубрить все уроки. Зато теперь все уроки жизни были при ней.

Муж сказал, что не может больше так жить, и ушел к длинноногой блондинистой секретарше. Мама умерла на операционном столе при стечении не зависящих ни от кого обстоятельств. Сын женился и приходил теперь только за едой и деньгами. Но Анна Павловна Толмачева до сих пор думала, что живет нормально и не хуже других. Теперь же оказывалось, что ее жизнь совершенно не удалась.

Больше всего в прочитанной книге Анну Павловну поразила Машина сексуальность. У Анны Павловны тоже один раз был любовник. Она встретила его в доме отдыха. Времени было мало, но в течение двух дней он честно дарил ей цветы. Потом они переспали. Она, во всяком случае, удовольствия не получила. Потом он сказал, что женат. Анне Павловне стало скучно. Больше на приключения ее не тянуло. Она не могла припомнить, чтобы хоть раз за всю жизнь могла бы усесться ночью в машину, в которой раскатывали по городу сексуально озабоченные представители кавказских национальностей, или вдруг на экзамене расстегнула бы кофточку. Экзамены Анна Павловна могла сдать и без этих хлопот. И вообще грудь она имела небольшую, ноги средней длины, носик уточкой, глаза серые, на руках веснушки, а на спине — сложенные крыльями, сильно выступающие лопатки. И подруга у нее была точно такая же. И никто никогда не кидал на них оскорбительно-вожделенных взглядов и не пытался склонять к недозволенным связям. Ну удавиться теперь было, что ли?

— Очень жаль, — сказала себе Анна Павловна, хватанув еще два глотка, — жизнь пошла псу под хвост! — И так ей стало от этого горько на душе и тоскливо, что она вышла на свой балкон на тринадцатом этаже блочного дома, с сожалением вспомнила про несбывшуюся поездку в Париж, перекинула через железные перила ногу… И поняла, что вторую ногу перекинуть не сможет. К сорока годам Анну Павловну стал жестоко мучить полиартрит, и подвижность второго тазобедренного сустава в сырую погоду была более чем ограниченна.

Анна Павловна немного постояла на балконе с закинутой кверху ногой, потом опустила ее обратно и двинулась на кухню за табуреткой. Когда она уже держала ее в руках, раздался звонок в дверь. Анна Павловна поставила табуретку посреди коридора и, не спрашивая, открыла. О чем было спрашивать человеку, собирающемуся выкинуться с балкона с тринадцатого этажа? На пороге стоял ее бывший муж. Анна Павловна сразу определила, что в сумке, которую он держал в руках, были все его вещи. С чем ушел — с тем пришел. Табуретка оказалась при деле, ибо, не будь ее, Анне Павловне пришлось бы сесть прямо на пол.

— Я все понял, Анюта! — надрывно сказал бывший муж и прошел в коридор. — Пусти меня жить, я вернулся!

Анна Павловна Толмачева подумала, что Маша Арбатова повернулась бы и пошла уговаривать блондинку принять ее мужа обратно. Но сама Анна Павловна только вздохнула, поглядела на него жалобно снизу вверх и сказала:

— Знаешь, Толя, а я прошлый год Сашку женила… И ребеночек будет!

— Да ты что! — охнул он и полез целоваться.

— Рановато, конечно… — И Анна Павловна, будучи не в силах сдержаться, залилась в коридоре слезами. Лед был сломан, но тут в дверь опять позвонили. Теперь открыл муж. На пороге стояла старуха и трясущимися пальцами держала коробку конфет.

— Вы ко мне? — удивилась Анна Павловна Толмачева и вытерла слезы, узнав в ней жену онкологического больного Денисова, выписанного из всех учреждений домой умирать.

— Мы, ласточка, без тебя пропадем! — с просящим видом стала протягивать ей конфеты старуха, и Анна Павловна закричала и замахала руками:

— Уберите сейчас же! У вас и так пенсия маленькая!

Все прошли в комнату, и Анне Павловне довелось узнать, что по поликлинике пополз слух, что, мол, она собирается переходить на работу в коммерческий центр. А больному Денисову жить осталось не больше двух месяцев. И поэтому старуха просит ее с уходом повременить, иначе «участок отдадут неизвестно кому и ничего не допросис-с-ся! А в Анне Павловне все старухи души не чают, потому что она и давление меряет, и лекарства выписывает. А здоровье-то, при такой жизни, где его взять?».

— Господи Боже мой! — строгим голосом сказала в ответ Анна Павловна. — Вы совсем все с ума сошли! Какой мне, Денисова, к лешему, коммерческий центр! Я здесь двадцать лет проработала, так куда я уйду? Мужу вашему я и так выпишу все, хоть на два месяца, хоть на десять лет! Болтаете всякую чепуху!

— Не бросай нас, старух! — И Денисова заморгала глазами.

Анна Павловна закусила губу.

— Скажете тоже… Кому я нужна? Такие мышки, как мы, Денисова, денег все равно зарабатывать не умеют. Психология у нас не та. Не можем мы, Денисова, против правил идти. Как учили нас, так и лечим. И потом, за богатство, за любовь и за славу надо здорово заплатить! Баш на баш и выходит. И неизвестно еще, что окажется здоровее — серой мышкой быть или суперзвездой. Делаю я свое дело — и ладно!

И старуха Денисова, перекрестясь на Анну Павловну, как на попа в церкви, и оставив для верности коробку конфет в коридоре, в изумлении потопала к лифту. А районный врач Толмачева, смутившись от своего высокопарного слога, быстренько побежала на кухню и стала разогревать своему блудному мужу вчерашний суп.

— На таких, как ты, Аня, земля русская держится! — подобострастно, чтобы его не турнули, сказал муж.

— Да живи уж, коли пришел! — ответила ему Анна Павловна.

А когда он уснул на диване, Анна Павловна, вовсе не вспоминая, что хотела сотворить с собой три часа назад; с удовольствием делала то, что не делала Маша Арбатова долгое время. А именно — мыла посуду. Анна Павловна ставила чистые тарелки в ряд и думала: «А зачем ему корчить джентльмена? Видно, несладко пришлось. Но ничего не поделаешь — он мне родной! Ну выгнала бы я его, была бы я разве счастливее? Нет! Надо жить такою, как есть! Мышью так мышью! Природу не переделать! Главное — знать, что ты хочешь! В желаниях у каждого своя доминанта. Для кого-то цель жизни — еда, для кого-то — любовь, а для третьего — деньги. Как часто люди верят расхожим фразам! Военные — тупые. Русские — дураки. Девушки в четырнадцать лет должны иметь много связей. Разве нимфомания — норма жизни? Почему если домохозяйка — то непременно затюканная? Если девственница — то будущая пациентка онкологической клиники? Статистика свидетельствует, что это не так. Зачем грести всех под одну гребенку? Ненависть — всего лишь страдание неудовлетворенного самолюбия. Кто-то любят кофе, я — чай. Кто-то — горький перец, я — карамель в шоколаде. Кто-то создан таким, что не умеет прощать. Я могу простить и обнять целый мир! И если я буду вести себя по-другому, это буду уже не я. — И, почувствовав, что ей очень хочется спать, Анна Павловна подумала на прощание: — До свидания, Париж! Будь, пожалуйста, счастлив! Даже и без меня».

Июль 1999 г.

Все дело было в ботинках. Именно из-за них я обратила на Него внимание в первый раз. Мой муж, наш ребенок и я сидели в шесть часов утра на холодной скамье зала ожидания аэропорта Внуково и ждали посадку на рейс в Сочи. Муж читал газету и время от времени принимался ворчать, что из-за меня мы приехали в отсыревший от ночного дождя аэропорт ни свет ни заря. Я говорила, что куда как лучше нервничать на шоссе в пробке. Бежать, разбрызгивая грязь, через мокрую и скользкую от луж площадь с тяжеленными сумками под угрозой опоздать на регистрацию. Я говорила, что мне жаль, что прическа у меня не растрепана, глаза не размазаны, а, наоборот, выгляжу я, несмотря на столь ранний час, вполне прилично. Муж саркастически улыбался. Наш мальчик разглядывал комиксы.

И тут я увидела Его обувь. Не серенькие или бежевые ботинки с рынка, которые покупает себе мой муж и в которых ходит подавляющее большинство мужчин нашей страны. А настоящие кожаные, благородного вишневого оттенка мокасины с бахромой, золотистой подошвой и сложным узором из дырочек. Подошву я разглядела, потому что прямо передо мной одна Его нога в шикарном мокасине была положена на другую и слегка покачивалась в такт мурлыканью барственного баритона.

Не поднимая глаз, я повела ими вправо и влево. С одной стороны рядом с вишневыми мокасинами, припадая одна к другой, уютно расположились аккуратные белые босоножки, а с другой — небрежно, под тупым углом разбросались маленькие зеленые шлепанцы. Я отчего-то вздохнула. И после этого подняла глаза.

Да, они сидели втроем, так же как мы, на скамейке. Он тоже, скучая, читал газету. Вернее, мой муж читал, а Он лениво просматривал, одной рукой обнимая жену, а другой — девочку. Девочка, привалясь на его плечо, отправляла в рот чипсы. Видимо, ей с утра, так же как мне, ничего не хотелось есть. На нас они не смотрели.

— Спорим, — сказала я мужу, — та семья, что напротив, тоже летит в Сочи.

Он сказал, не отрываясь от газеты:

— Ну и что?

— Ничего.

Мой муж проглатывал все издания без разбору, кроме женских и медицинских. Он зарывался в них всем нутром. Он искал в них подстрочный смысл, будто от этого зависела его смерть или жизнь. А я работала в медицинском издании. Разумеется, в том, которое он никогда не читал.

Наконец объявили посадку. Прозрачная пелена дождя над взлетно-посадочной полосой сменилась холодной испариной. Пассажиры надели на себя кто что мог. Будь мой ребенок в шлепанцах, я закутала бы ему ноги хоть полотенцем. Родители девочки сохраняли спокойствие.

Я посмотрела на мать. Она выглядела победно. Блондинка типично американского вида. Голубые глаза, короткий вздернутый нос, стрижка, майка без рукавов и светлые шорты в обтяжку — все соответствовало образу веселой, спортивной представительницы Соединенных Штатов, каких часто показывают в боевиках и фильмах про инопланетных пришельцев. Девочка была вся в нее.