— А к какому типу принадлежу я, интересно? — Марджори чувствовала головокружение, и язык у нее развязался после того, как она выпила пару бокалов шампанского один за другим. — О, прости меня, я забыла. Я воровка с Вест-Энд-авеню. Обычная воровка с Вест-Энд-авеню.

— Пожалуйста, не цитируй меня неправильно. Это как раз то, чем ты, по моим словам, не являешься.

— Да, ты некоторое время заблуждался, считая меня не такой. Но теперь ты выяснил и думаешь иначе, не правда ли, Ноэль?

Она взглянула прямо ему в лицо. Толпа подтолкнула их ближе друг к другу. Он посмотрел на нее довольно сурово, сжав опущенные вниз губы. Это был взгляд, который она хорошо знала; Маша была права, этот мужчина все еще любит ее. По ее телу разливалось тепло и волнение.

Он сказал:

— Ты воровка, достаточно верно, но тогда все — ангелы, более или менее. А дело ангела — это быть праведней, чем ты.

— Все же перефразируешь.

— Не опекай меня, ты, преследующая меня маленькая ведьма, а то я ударю тебя бутылкой шампанского.

Они принесли тарелки с едой к софе у окна в опустевшей гостиной, где негр, гремя, складывал золоченые стулья. Некоторое время они ели молча. Черный дождь хлестал по оконному стеклу, а ветер вздыхал и свистел сквозь рамы.

— Прекрасный вечер для прогулки в парке, — сказал Ноэль. — Даже извращенцы и грабители не выйдут сейчас на улицу.

Марджори прислонилась горячей щекой к окну.

— Я люблю смотреть на это. Мне всегда это нравилось. Дорожка в парке и огни Бродвея, большие отели, они ставят такое прекрасное шоу в дождливый вечер. Я раньше жила в Эльдорадо, ты же знаешь.

— Я знаю. — Он слегка поцеловал ее в висок.

Она, удивленная, взглянула на него.

— Для чего это было?

— Самая печальная ремарка, которую я когда-либо слышал. «Я раньше жила в Эльдорадо…» Так и мы все, дорогая. Золотое место сдается в аренду на короткий срок.

Она пожала плечами.

— Тебе не нужно так горестно произносить. Мне кажется, что ты как раз собираешься снова въехать. Как дела с «Принцессой Джонс»?

— По-моему, очень хорошо.

Он отставил свою тарелку и прикурил сигарету от новой серебряной зажигалки иностранного производства.

— Я ужасно обрадовалась за тебя, когда прочитала об этом.

— Действительно? Ты могла бы пройтись мимо театра или по крайней мере подкинуть мне записку, чтобы пожелать удачи.

Марджори увидела, что Милтон Шварц с бокалом в руке подошел к двери гостиной и заглянул в нее. В тот момент, когда их взгляды встретились, он повернулся и поспешил прочь.

Она сказала:

— О да, почему бы мне не сделать теперь красивый жест! Преследовать тебя теперь, когда ты в центре внимания.

— Я подумал, что мы расстались друзьями в прошлый раз.

— Мы расстались друзьями. Я молюсь за твой успех, Ноэль. Я, вероятно, поздно засижусь в вечер премьеры, чтобы прочитать все объявления.

— Ты можешь прийти на премьеру, если захочешь. Со мной.

— Это очень мило с твоей стороны, но нет, спасибо.

— Почему нет?

— Ну, я просто не считаю, что это самая лучшая идея, которую я слышала.

Она упорно старалась быть безразличной, хотя в горле у нее вдруг пересохло.

— Мне кажется, это чертовски прекрасная идея.

— Ты доволен постановкой?

— Удивительно. Феррис совсем не такой, как Макс Гордон. Но к нему инвесторы все в очередь выстроились, и я подумал: ну что ж, неизвестный продюсер со своим энтузиазмом лучше, чем ветеран, который почти не заинтересован. Он поставил шоу блестяще. Мне кажется, у нас прекрасный шанс.

— Будет огромный успех, Ноэль.

Он положил ей руку на плечо.

— Ты знаешь, странно. Музыка действительно пропитана тобой. Я сидел в темном театре во время репетиций, думая о тебе и тех длинных вечерах в моей крысиной норе на Банк-стрит…

— Это была не крысиная нора, Ноэль. Там был прекрасный камин.

— Так, если будет хит, полагаю, я должен послать тебе норковую шубу или еще что-нибудь. Ты давала мне силы продолжать работать над этим шоу. Фактически ты всегда имела на меня ободряющее влияние. Это кажется нечестным, не правда ли? Единственная девушка, для которой я всегда был не такой…

— Ноэль!

Дама, позвавшая его, была маленькой, седоволосой и пышной. Марджори заметила раньше ее массивное бриллиантовое колье и бриллиантовые браслеты. Она махала из арки, и бриллианты сверкали.

— Поспеши. Некоторые люди хотят познакомиться с известным автором.

— Хорошо, Молли…

Он обратился к Марджори, подпрыгнув:

— Через минуту вернусь.

— Кто эта Молли?

— Молли Лемберг. Она очень хороший человек. Она субсидирует шоу, так…

Он подмигнул и пошел прочь.

Марджори вертела лбом из стороны в сторону по холодному затуманенному оконному стеклу. Еда нисколько не успокоила ее головокружение. Марджори едва ли еще могла есть. Она снова взяла свою тарелку и вонзила вилку в кусок языка, потом отставила тарелку с вилкой. Ей делалось нехорошо при мысли о еде. Она была очень встревожена, почти в панике оттого, как складывались дела между ней и Ноэлем. Но это была прелестная паника. Как будто она сделала ошибку, приближаясь к вершине длинного горного подъема, и долго падала и скатывалась к подножию, а там, удивившись, села, немного ушибленная, взъерошенная и смеющаяся. Она почувствовала, будто смеется вслух.

Марджори знала, что единственным разумным решением сейчас было уйти с вечера. В течение нескольких минут без убеждения, без драмы, без спора, без каких-либо заметных этапов почти годовая отчужденность исчезла. Мардж снова была открыта Ноэлю и была немного пьяна. Она вышла из гостиной, стараясь не качаться.

Милтон Шварц стоял в фойе.

— Привет, вы еще помните меня?

— Конечно. Король гандбола, любитель Ибсена, юрист до мозга костей.

— Правильно. Вы пили шампанское, да? Позвольте я налью вам еще бокал.

— Единственное, чего мне больше не нужно в данный момент, — это шампанского, благодарю вас.

— Тогда пойдемте со мной, я возьму еще виски. Я хочу поговорить с вами, действительно. Умираю от этого желания.

— Ну, конечно же, но это едва ли стоит того, чтобы умирать. Во всяком случае, я ухожу через минуту.

Они прошли мимо Ноэля, которого окружали гости, разговаривавшие с ним. Женщины жадно вглядывались в него и улыбались. Миссис Лемберг держала его под руку.

Милтон Шварц сказал бармену:

— Одно виски с содовой и одно шампанское.

— Я сказала «нет».

— Ну, тогда просто держите его в руках. Марджори, я… Послушайте, может быть, это звучит безумно, но… ну, лучше будет сказать — у меня такое чувство, что я уже давно знаю вас и собираюсь еще долго вас знать. Я хочу спросить вас: было ли у вас подобное чувство, или же я витаю в облаках? Это очень безумный глупый вопрос, уверяю вас.

Марджори гадала, неужели она находилась в каком-то гипервлюбчивом настроении под воздействием вина и свадьбы. Шварц казался ей привлекательным тоже. Вряд ли двое мужчин могли быть более непохожими, чем Милтон Шварц и Ноэль Эрман. Шварц был среднего роста, темный, почти луноликий, широкоплечий. Марджори давно решила, что если она снова влюбится в кого-нибудь, то это будет высокий худой блондин; Ноэль олицетворял для нее мужественность.

— Хорошо. Это главный вопрос, и нахальный, и нечестный, и все такое. Но я отвечу на него. Я действительно не помню, что танцевала с вами. Но я думаю, что вспомню вас после этого вечера…

— Насколько хорошо вы знаете этого писателя?

Шварц слегка наклонил голову по направлению гостиной.

— Очень хорошо, если это хоть чуть-чуть вам интересно.

— Я ревную, — ответил Шварц. — Не потому, что он пугает меня; но я предполагаю, у него был главный старт.

— Вы много выпили? Кажется, что так.

— Весьма много. Обычно я много не пью. Но я не думаю, что это заметно. Фактически я слушаю, как я сейчас разговариваю с вами, и удивляюсь. И очень доволен. Надеюсь, что и вы.

— Ну, я немного поражена.

— Послушайте, Марджори, почему бы нам не уйти отсюда? Приятная сердечная беседа между главными героями — это обычно разумная идея. Я расскажу вам все о себе. Мне вдруг показалась интересной история моей жизни. Может быть, мы можем…

СКРИИИИИИИИИИ! Страшный звук протрубил по квартире. Марджори задрожала с головы до ног и крикнула Шварцу сквозь шум:

— Боже мой! Что это?

Почти сразу крик сменился ужасным грохотом, как будто зоопарк горел огнем — рычания, визги, пронзительные крики, лай, стоны, вой. Гости в столовой с широко открытыми от изумления глазами кинулись в фойе, унося с собой Марджори и Шварца. Он схватил ее за руку и проворно тянул сквозь толпу, используя свои плечи, как футболист.

— Давай, черт возьми, посмотрим, что это! — вопил он; Марджори едва расслышала его сквозь потоки ужасного шума.

Шварц прорвался к гостиной, таща за собой Марджори; и они сразу же увидели, что происходит. Маниакальные взрывы шума исходили из терменвокса. Вокруг черного столба три девушки Паковичи прыгали и танцевали, как цирковые слоны, ревя от смеха, совали руки на столб и петлю; и с каждым движением их рук шум терменвокса изменялся. Инструмент кричал, хрюкал, визжал, рычал, изрыгал вопли. Лау Михельсон сердито суетился у панели управления машины, напрасно крича истеричным толстым девицам, чтобы они остановились. В середине комнаты Маша лежала на животе на полу со шляпой, сбившейся на ухо, колотя по ковру кулаками, стуча каблуками и смеясь. Мистер Зеленко стоял рядом с ней, согнувшись от смеха и слабо пытаясь поднять ее с пола; ее мать стояла с другой стороны и, ничему не удивляясь, дергала Машу за локоть.

— Маша, ради Бога, прекрати делать из себя посмешище, поднимайся…

Марджори крикнула миссис Зеленко:

— Где Люба Волоно? Почему она его не выключила?

— Люба ушла. Эта идиотка Патрисия как-то включила эту проклятую штуку, и теперь… Маша, встанешь ты с пола или нет, ты позоришь всю семью!

— Забавнейшая, самая смешная штука, какую я когда-либо видела или слышала. О Господи, пусть я погибну! — задыхалась Маша.

— ХИИИИИИИИИИ, — продолжал терменвокс этот невыносимый крик, точно такой же, как свист океанского лайнера, менее чем в двух футах от Марджори. Она закрыла руками уши и выбежала из комнаты, пробивая себе путь в толпе гостей, бегущих из фойе, и остановилась у стены возле двери, тяжело дыша. Ноэль на мгновение вынырнул из водоворота гостей и засмеялся, заглядывая в гостиную.

— Проклятые идиотки!

Он исчез в направлении спальни.

Шум прекратился сразу. По сравнению с ним взволнованная, веселая болтовня гостей была похожа на блаженную тишину. Марджори услышала, как Лау Михельсон распевает:

— Что случилось? Кто это сделал? Что заглушило его?

Марджори заглянула в гостиную и увидела, что Милтон Шварц выползает на четвереньках из-за софы. Шварц крикнул:

— Лау, проклятая штуковина просто вставляется в розетку, как пылесос! Я вытащил штепсель, вот и все.

Гости разразились хриплыми приветствиями; они толпились вокруг Шварца, пожимали ему руки и похлопывали по спине, когда он встал на ноги и отряхнул коленки.

Ноэль появился сбоку от Марджори, держа ее и свое пальто перекинутыми через руку и протягивая ей пачку сигарет.

— Вот. Без сомнения, ты можешь взять одну из этих.

— Что?..

— Возьми. И давай уйдем из этого сумасшедшего дома, прежде чем стены обвалятся или полы начнут раскачиваться. Я испытываю ужас.

Марджори обнаружила, что вышла в коридор, прикурила сигарету.

Он вызвал лифт. Она была очень рада, что наконец-то ушла из квартиры Михельсона; потом вспомнила о Милтоне Шварце.

— Сейчас, только секунду, Ноэль. Куда ты думаешь позвать меня? Я не говорила, что уйду с тобой…

— Я не предлагал увести тебя. Я не могу. Я занят. Однако, полагаю, ты хочешь поехать домой. И не одна, в такой ливень.

Дверь лифта распахнулась. Марджори попятилась назад, а Ноэль взглянул на нее, вскинув брови.

Но она слишком устала, была слишком потрясена, у нее слишком кружилась голова, чтобы спорить с ним и возвратиться в квартиру Михельсона. Милтон Шварц ничего не значил для Марджори. Он, вероятно, будет звонить через день-два; да и какая ей разница, в конце концов? Она не обещала разрешить ему проводить себя. Ей очень надоели проблемы, связанные с тем, что она — девушка. Она вошла в лифт.

Пройдя несколько шагов от дверей Эльдорадо до такси, они промокли; ветер задувал струи дождя под навес. Было очень уютно усесться на заднем сиденье нагретого такси рядом с Ноэлем; уютно и знакомо. Такси пахло дождем, и их одежда тоже пахла сыростью. Водитель спросил: