— Тебе не надо беспокоиться. Я поеду домой с ними, — возразила Марджори, поднимаясь из низкого кресла.

— Ерунда, оставайся, где ты есть. Я приобрету репутацию невоспитанного хама, — сказал Ноэль.

Остальные распрощались. Миссис Лемберг ушла последней. Она задержалась на минуту в прихожей, перевела взгляд с Ноэля на Марджори, потом засмеялась и сказала каким-то металлическим голосом:

— Не утруждайся слишком, Ноэль. До свидания, дорогая Марджори.

Цинизм в ее голосе, очень похожем на голос матери, уязвил Марджори. Она резко поднялась из кресла, но миссис Лемберг уже закрыла дверь.

Ноэль вошел в спальню и вышел через несколько минут, просовывая темно-бордовый галстук под свой воротник. Он ничего не сказал. Он казался смущенным. Завязал галстук перед зеркалом в прихожей. Марджори ходила туда-сюда по гостиной, не совсем понимая то, что делает. Стены были обклеены обоями с желтыми и зелеными цветочками на сером фоне. Отражение Марджори двигалось взад-вперед в большом продолговатом зеркале между окон.

Ноэль спросил из прихожей:

— Ну, было забавно?

— Мне понравилось. Спасибо, что пригласил меня.

— Ты оказалась очень полезной.

— Этот старый дуэт просто пришел мне на память. Удачно.

— Устала?

— Странно, но ничуть. Я полагаю, что свалюсь, как только сниму одежду.

— Не хочешь еще выпить перед тем, как поедем?

Он надевал свой твидовый пиджак.

— Я — нет, спасибо, лучше не надо. Клянусь, я становлюсь пьяницей.

— Уверена? Там много соды и льда.

— Нет, спасибо. Я лучше поеду домой.

Она взглянула на свои часы.

— О Боже! Как это получилось, что уже столько времени?

Он сказал:

— Я, возможно, поработаю над этим номером, когда вернусь. Я никогда еще не чувствовал себя таким бодрым. Как насчет того, чтобы записать мне слова, прежде чем уйдешь?

— Я бы с удовольствием, но послушай, Ноэль, я могу поехать домой сама после этого. Тебе надо слишком много сделать…

— Забудь об этом. Мне нравится твоя компания, дурочка, неужели ты не знаешь об этом?

Он взял карандаш и желтый блокнот с пианино.

— Ты продиктуешь слова? Удивительно, как ты запомнила это старье? Я написал их огромное количество, но слова никогда мне не запоминались, только мелодии.

Марджори села рядом с ним на софу. Он держал карандаш над блокнотом. Она пристально посмотрела на него и через секунду спросила:

— Что же со мной происходит? Они просто начисто вылетели у меня из головы.

— Что?!

— Все слова. Начисто вылетели.

— Мардж, ты пела ее от начала до конца час назад?!

— Я не знаю, что случилось. Полагаю, амнезия.

Она неистово замотала головой.

— Ничего подобного со мной раньше не случалось. Это нервы? Или что? Я не могу даже вспомнить первые строчки, Ноэль.

— Ну, я их помню:

«Она была шикарна

Ее улыбка побеждала,

Это было самое веселое начало».

Марджори запиналась и подыскивала слова.

— Может быть, если ты снова проиграешь музыку…

Ноэль подошел к пианино, отдав ей карандаш и блокнот. Как только он сыграл несколько тактов, стихи сразу же пришли ей на память. Она с облегчением громко выкрикивала их и записывала, смеясь.

— Вот так так! Я уже начала думать, что потеряла память.

— В конце концов, тебе бы следовало выпить.

— Хорошо, я выпью.

Она оперлась о пианино, подбирая по слуху мелодию одним пальцем. Он принес выпивку и сел рядом с ней на скамейку.

— Неплохое маленькое пианино, правда? Взял в аренду.

— Оно напоминает мне пианино в офисе Сэма Ротмора.

— Дорогой старик Сэм. Давай выпьем за Сэма.

Он поднял бокал.

— Жаль, что в его честь мы не пьем бренди выдержки в двадцать один год, но в любом случае — это за прекрасного старого мерзавца.

— Ты видел его? — спросила она.

— Сэм здорово болен, Мардж. Он живет во Флориде вот уже целый год. Его перевели на подножный корм.

— Один из твоих немногих настоящих друзей, из всех, какие у тебя были.

— Я знаю. Ему не повезло.

Ноэль поставил свою выпивку на пианино и лениво заиграл песню любви из шоу.

— Тебе действительно нравится «Принцесса Джонс», Мардж?

— Ты знаешь, да. Мне она всегда нравилась. Не могу ничего с этим поделать. Она превосходна, Ноэль, действительно.

— Может быть, я слишком близок к ней. Сегодня вечером (и это случилось пару раз раньше, во время репетиций) это все показалось немного слабо и банально. Красивая постановка, но совсем не шоу. Я сказал это Питеру. Он говорит, что, если бы у меня не было таких депрессий, я не был бы большим автором.

Марджори засмеялась.

Ноэль сказал:

— Так, у нас будет несколько недель и помещение за городом для шлифовки и сокращения. Хвалебная статья в «Варьете» тоже принесет пользу.

Его пальцы перешли на мелодию, которую предложила Марджори.

— Эта мелодия действительно неплохая, ты знаешь? — сказал он. — Вероятно, многое из репертуара «Южного ветра» получит признание когда-нибудь.

— Я же говорю тебе, Ноэль, это сокровищница.

Он начал играть старые песни; она облокотилась о пианино, напевая, потягивая свою выпивку. Она закрыла глаза. Сцены их летних дней, проведенных вдвоем, резко и отчетливо проносились в памяти: танцы в полутемном общем зале после вечерней прогулки на каноэ при луне; обед в жаркий полдень в столовой, полной шумных гостей, с потеющим оркестром, который играет песни за кухней; прогулка с Ноэлем по благоухающему лесу ночью; гримирование для шоу в субботу вечером в гримерной с покрашенными в голубую полоску окнами, перед зеркалом, треснувшим, как картина… Она открыла глаза и засмеялась.

— Это что за песня? «Безумные луны», да?

— Правильно.

— Первая твоя песня, которую я услышала. Ты репетировал ее в тот вечер, когда Маша и я убежали из девичьего лагеря. Помнишь?

Он взглянул на нее, играя и усмехаясь.

— Я подумала, что ты Аполлон. У тебя еще сохранился тот черный свитер? Я ненавидела блондинку, которая пела этот номер, потому что Маша сказала, будто она твоя новая девушка. Сейчас я не могу вспомнить ее имя.

— Я тоже.

Она сбила его руки с клавиатуры, когда он переходил к другой мелодии.

— Не играй этого.

Он несказанно удивился.

— Действительно? После всех этих месяцев?

— О, ладно. Ты прав. Я не могу вечно бояться песни. Играй эту проклятую вещь.

Она отвернулась, сложив руки на груди, и пошла к окну. Облака исчезли. Была сияющая звездная лунная ночь. Все здания были темными, только несколько светящихся желтых окон виднелось тут и там. Луна на Гудзоне очень напоминала луну на озере «Южного ветра». Ноэль играл вальс. Ужасная ночь вернулась к ней необыкновенно явственно: запах влажных деревьев, всплеск фонтана и Самсон-Аарон на траве с открытым ртом, вода, стекающая с его костюма. Она заскрежетала зубами, повернулась к Ноэлю и засмеялась.

— Удивительно, но меня это не волнует после всего. Ничего похожего на прежние переживания. Я думаю, мне пора домой.

Ноэль скользнул пальцами по клавиатуре, подошел к Марджори и обнял ее за плечи. Они вместе смотрели на лунный свет. Он смотрел на небо, вытягивал шею, а потом показал на луну.

— Да, конечно, я начисто забыл. Мне кажется, начинается. В газете было написано, что сегодня ночью затмение луны. Посмотри на левую сторону луны. Не становится ли она темной и странной?

— Я думала, что луна затемняется при затмении, — сказала Марджори, в ужасе вглядываясь в обесцвеченную луну. — Я никогда не видела затмения.

Ноэль улыбнулся.

— Она не может затмиться. Атмосфера Земли рассеивает солнечный свет. Ты просто видишь тусклый красный цвет.

— Ходячая энциклопедия, — пошутила Марджори. — Да, это счастливая возможность всей жизни, правда? Совершенный вид, совершенная ночь. Давай понаблюдаем затмение во что бы то ни стало.

— Это займет пару часов, дорогая.

Марджори засмеялась.

— Сколько до того времени, пока оно станет полным, ты полагаешь?

— Я не знаю. Четверть часа, половина, может быть.

— Так почему бы тебе сразу не пойти и не переписать свой дуэт? Может быть, я дождусь, пока затмение станет полным. Если мне наскучит, я поеду домой.

Ноэль вернулся к пианино. Около десяти минут он играл отрывки и царапал по блокноту. Марджори сидела на ручке кресла, глядя на затмение. Медный цвет очень медленно крался через диск луны. То и дело она оглядывалась на Ноэля. Иногда она ловила его взгляд на своем лице. Она допила спиртное и поставила бокал. Ноэль встал.

— Я налью тебе еще.

— Определенно нет. Затмение приближается, правильно. Я выкурю сигарету, а потом поеду домой. И ты не поедешь провожать меня. Я оставляю тебя воевать с музой.

Он принес ей сигарету и обнял Марджори за талию одной рукой. Она прислонилась к нему. Они смотрели на тускнеющую луну, его щека касалась ее волос. Через некоторое время он в волнении сказал:

— Великолепное медленное шоу — затмение луны.

— Ему не хватает чего-то в смысле развлечений, — произнесла Марджори, ее голос тоже дрожал.

Он повернул ее за плечи. Было страшным облегчением поцеловать Ноэля. Она отпрянула от него и пробормотала:

— Прошло очень, очень много времени, правда?

Они снова поцеловались, с большой страстью. Не говоря ни слова, он пошел в прихожую и вернулся с ее шубкой.

— Я, без сомнения, глупец, но я выбрасываю тебя. Вот твоя шуба. Я люблю тебя. Доброй ночи. Увидимся.

Марджори медленно улыбнулась и пожала плечами. Она начала засовывать одну руку в рукав. Потом шуба оказалась на полу, а Ноэль прижимал Марджори к себе, и лишь кончики ее пальцев ног касались пола. Он неистово целовал ее в губы, глаза, уши, лоб; потом сказал:

— Ты не очень хочешь, чтобы я работал, правда?

Она пробормотала что-то, сама не зная что. Он вел ее за руку к софе, и она следовала за ним.

В один момент, когда они ласкались (она была совсем беззащитной против него, да и вовсе не желала защищаться), Марджори проговорила:

— А как насчет рыжей девушки из хора? Разве она не то, что тебе нужно?

— Если ты имеешь в виду малышку по имени Кэрол, — сказал он, — то я приглашал ее однажды на ужин с Машей и Лау. Она совсем не такая, как ты, к сожалению. С этим всегда проблема.

Вскоре они сели, поправляя одежду. Он взял в свои руки ее лицо, поцеловал ее в губы и сипло сказал:

— Ну, хорошо, Марджори, любовь моя, это все не то, что делают взрослые люди. Ты повзрослела, не так ли, наконец-то намного? Мне интересно. Мне кажется, что да. Ты повзрослела?

Они очень долго пристально смотрели друг на друга; и наконец Марджори даже не кивнула: это был слабый, очень слабый, смущенный наклон головы. Ей казалось, что она не желала этого движения; оно случилось. Потом она закинула голову и рассмеялась.

— Если тебе действительно кажется, что это такая прекрасная идея…

Его лицо вспыхнуло, и он сказал:

— Бог свидетель, я всегда так думал.

— Ты дьявол. Ты всегда знал, что я соглашусь.

Он встал и потянул ее за руку. Когда он сделал шаг по направлению к спальне, она отстранилась; потом она пошла за ним.

Что-то случилось у двери в спальню, когда он включил свет. Причиной мог быть вид кровати, заваленной бумагами; или открытая дверь в ванную с туалетом позади; или это верхние лампы спальни ослепительно сверкали после непрямого света в гостиной и ударили ее по глазам. Настроение испортилось. Она встала, опершись о дверной проем, пока он возбужденно убирал книги, рукописи и газеты с кровати. Он казался ей слишком смешным в своем возбуждении: так обычно вели себя другие мужчины, — хотя это был Ноэль; смешным и ребяческим.

Он бросил собранный хлам кучей на стул и повернулся к ней, опустив руки вниз.

— Что так смешно, любовь моя?

Она сказала:

— Ты, любовь моя.

Он улыбнулся.

— Пыхтящий, суетящийся мужчина, да? Да, действительно. Ну давай.

Улыбка сошла с ее лица. Она сейчас увидела кое-что, чего не заметила за полтора года. Она увидела, что его левая рука висела искривленно. Он протянул свои руки к ней и подошел. Она поспешно спросила:

— У тебя есть халат? Дай мне его надеть.

Он дал ей желто-красный халат. Она пошла в ванную, и, как только закрыла дверь, услышала, что он сбрасывает свои туфли.