Герман Вук - Марджори в поисках пути

— Иди за мной.

Когда спустились, они увидели блондинку Хильду и Тейлера, поднимающихся на шлюпочную палубу. Иден отступил в сторону, и двое немцев прошли мимо в молчании. Это был неудобный момент. У дверей своей каюты Иден поколебался, роясь в кармане в поисках ключа, и задумался.

— У меня внезапно появилась уверенность, что я не запирал эту дверь. — Он повернул ручку, и дверь открылась. Взгляд, брошенный на нее, был острым и встревоженным. — Я всегда был убийственно рассеянным. Без сомнения, все драгоценности из короны украдены. Что ж, входи.

Он беспокойно оглядел комнату, но все было в порядке: кровать приготовлена, рядом с ней зажжен розовый ночник.

— Как насчет бренди с водой из-под крана?

— Мой любимый напиток.

Он включил свой портативный коротковолновый радиоприемник. После минутного бормотания приемник разразился пронзительным истерическим криком по-немецки. Майкл убавил звук. Лающий и визжащий голос прерывался пугающим ревом толпы. Марджори спросила:

— Что это?

— А ты как думаешь?

— Гитлер?

— Гитлер.

— В два часа ночи?

— Это запись.

Марджори слушала голос, глядя на радио круглыми глазами. Она не могла поверить тому, что слышала.

— Выключи.

— С радостью.

Смешивая напитки, он продолжал оглядывать комнату. Он подошел к книжной полке над столом и уставился на нее; по одному открыл ящики стола и переворошил бумаги и папки. Линии его лица стали резче и глубже.

— Марджори, в конце концов, я очень устал. Все-таки сейчас ночь, не так ли?

— Выгоняешь меня? Можно хоть допить бренди?

— Забери с собой. Возьми всю бутылку.

— Представь меня разгуливающую по кораблю с бутылкой бренди! Нет, спасибо…

Он так резко захлопнул ящик стола, что со стола на пол свалилась стопка книг, рассыпая изнутри маленькие бумажки. Они покатились по полу, завиваясь, как стружки. Непристойная брань сорвалась с его губ, и он, упав на колени, принялся обеими руками рыться в книгах и бумажках. Марджори поставила свой стакан и стояла, глядя на него, шокированная и испуганная. Через несколько минут он снова сел на стул, держа на коленях груду книг и бумаг, и посмотрел ей в глаза. Его лицо приняло зеленый оттенок, глаза были обведены белыми кругами, а шрам выглядел, как свежая багровая рана. Она нерешительно приблизилась к нему и коснулась лица.

— Майк, что случилось?

Он встал и одну за одной запустил книги через комнату к двери. Затем бросился на кровать лицом вниз и зарылся в подушки. Марджори с изумлением услышала, что он глухо стонет. Ноги его дергались, а тело извивалось. Она с трудом подавила импульс рассмеяться; зрелище было одновременно нелепым и ужасным. Она подумала о том, чтобы удрать, но не смогла. Волосы у нее встали дыбом, во рту пересохло, она содрогнулась, но осталась стоять на месте. «Майк!» Он не отвечал, но через минуту затих. Потом перевернулся и сел, глаза его были, как стеклянные. Он поплелся к ванной, и она увидела, что он достал из черной коробки иглу для подкожных впрыскиваний, потом рывком закрыл дверь.

Она вылила бренди с водой в пустой кувшин, налила чистого бренди и залпом выпила. Упав в кресло, она закурила сигарету и стала ждать, время от времени содрогаясь.

Прошло довольно много времени, прежде чем он вышел, хотя сигарету она выкурила лишь наполовину. Он выглядел лучше, но был еще очень бледен. Майкл был без пиджака, галстука и твердого воротничка, так что казался полураздетым. Он кивнул ей и жалко улыбнулся. Потом взял с полки с лекарствами возле кровати бутылочку с темно-коричневыми капсулами. Держа бутылочку в дрожащей руке, он несколько секунд вглядывался в лицо Марджори.

— Что ж, я все собирался с тобой поговорить. — Он принял две капсулы, влез в темно-бордовый халат, лежавший на кровати, закурил сигару, налил себе бренди и устроился в кресле напротив нее. За это короткое время он поразительно быстро пришел в себя. Лицо вновь приобрело прежний цвет, рука твердо держала сигару, а пальцы другой руки мирно покоились на подлокотнике, не барабаня, и совсем не дрожали. Он произнес: — Я, должно быть, испугал тебя на целый год вперед, — и тон его был дружелюбным и ровным.

— Я немного беспокоюсь о тебе, — ответила Марджори. — Боюсь, что ничего не смогу с собой поделать…

— Я не наркоман, Марджори. Я просто привык жить с очень нестабильной нервной системой. — Он взглянул на нее и рассмеялся. — Ты скептик. Я тебя не виню. Мы, американцы, всегда неодобрительно относимся к любому, что облегчает жизнь, — от обезболивания при родах до выпивки. Мы переняли это у пуритан. Не могу понять, как мы могли примириться с сигаретами. Думаю, помогла реклама. Мы не курим табак, мы курим хорошеньких девушек с рекламы. Знаешь, чувственный китаец выкуривает двадцать трубок опиума в день, и мы считаем его восточным дегенератом, но, поверь мне, он проживет дольше и будет счастливее, чем житель Штатов, выкуривающий две пачки в день.

Иден зевнул, улыбнулся в извинение и принялся рассуждать о традиционных наркотических травах и их свойствах, а также о синтетических наркотиках, получаемых из холодной смолы. Его знания были обширными, и на время это заинтересовало Марджори. Конечно, она ждала объяснения его ужасному приступу паники, думая, что этот разговор — только отсрочка, пока он не соберется с духом.

Но он продолжал разговор в том же духе, спокойно и многословно, и ей слегка захотелось спать. Он достал с прикроватного столика объемистый том «Анатомии и меланхолии» и стал читать вслух длинный отрывок на староанглийском языке о наркотических растениях. Что было дальше, она и сама не знала. Открыв глаза, Марджори увидела, что сквозь иллюминатор шел голубовато-серый свет, а она лежала на кровати, все еще в вечернем платье, прикрытая своим пальто из верблюжьей шерсти и легким одеялом. Иден сидел в кресле рядом с ней и читал при свете лампы; он был свежевыбрит и одет в серый твидовый костюм, в котором был в первый день путешествия. Воскликнув: «Боже мой!» — она села. Иден рассказал ей, что она поплелась к кровати на середине чтения «Анатомии», бормоча, что ей удобнее будет лечь, и заснула через тридцать секунд.

— У меня не хватило духа разбудить тебя, все равно до рассвета оставалось только два часа. Сейчас мы должны увидеть землю. Как насчет того, чтобы подняться наверх?

Моргая и зевая, она угрюмо ответила:

— Не знаю, что больше загублено — мое платье или моя репутация. Как ты мог оставить меня здесь? Ты скотина, вот ты кто.

Но она приняла от него новую зубную щетку, умылась и привела себя в порядок. Они поднялись на шлюпочную палубу, и она с облегчением заметила, что тут и там по кораблю бродили усталые парочки все еще в вечерних нарядах.

— Еще нет и шести, — сказал Иден. — Прошлой ночью много чего случилось. Не выгляди виноватой, вот и все. Мы, возможно, самая невинная пара на корабле.

Марджори была усталой и сонной, но появление туманного зеленоватого полукруга на горизонте наполнило ее восторгом и удивлением. Она схватила Идена за руки.

— Это он?

— Да, — ответил Майкл, — Старый Свет. Перед тобой Франция. Там, за горизонтом, Париж, Эйфелева башня и, конечно, Ноэль Эрман.

Спустя два дня, все еще обескураженная неожиданными изменениями ее планов, ясным чистым днем Марджори летела самолетом компании «Эр-Франс» из Парижа в Цюрих вместе с Иденом. С помощью Майкла она узнала, что Ноэль отдыхает в Швейцарии, и она надеялась найти его там.

Строгая прелесть ландшафта, медленно открывающегося ее взору под крылом, почти повергла ее в транс приятного возбуждения. Она не могла понять, почему в книгах по достоинству не оценена красота природы в Европе. Континент казался ей одним зеленым парком удовольствий, расцвеченным городами, как на картинках, приглаженных и ухоженных в течение веков людьми, жившими и умиравшими тут, до состояния полотен великих мастеров. То, что в этих прекрасных местах, согласно историческим книгам, происходила резня, и то, что в настоящее время там обосновались нацисты, ускользало от ее понимания. Зубчатые цепи Альп, пламенеющие и белеющие на фоне лазурного неба, зажгли в ней восторг.

Шасси самолета заскользили по посадочной полосе; после этого была суматоха на таможне, многолюдный жужжащий аэропорт, объявления на четырех языках и люди вокруг, болтающие на семидесяти; затем она и Майкл взяли такси и поехали в лиловых сумерках по залитому огнями городу, напоминающему отчасти средневековый гобелен, отчасти футуристский фильм. Все это время она оставалась в состоянии ошеломления.

Потом Марджори увидела свастику.

Она бросилась ей в глаза — огромная, позолоченная, — когда такси замедлило ход, подъезжая к отелю. Она тронула Идена за руку.

— Что это за здание?

— А ты как думаешь? Немецкое консульство. — Он был раздражен и угрюм; в это время суток он всегда был таким, даже без утомительного путешествия.

Посыльный внес их чемоданы в отель. Она не двинулась с тротуара.

— Майк…

— Да?

— Это очень глупо с моей стороны? Я хочу пойти посмотреть это консульство.

— Пойдем зарегистрируемся и умоемся, в конце концов. Потом можешь весь вечер наслаждаться видами. На меня это не действует. Я уже видел свастику.

— Ну только на минутку.

На его изможденном лице медленно появилась усталая улыбка.

— Птица и змея. Разумеется, иди, услаждай свой взор.

Они прошли по тротуару к немецкому консульству. Она уставилась на позолоченного орла и свастику на огромном медальоне над дверьми. Через некоторое время она сказала:

— Они реальные, правда? Они действительно существуют.

— О да! — ответил Иден. — Они существуют.

В ту ночь она легла спать, но мурашки бегали по спине, несмотря на снотворное, позаимствованное у Майкла Идена. За ужином не упоминали о нацистах. Он говорил о Франции, Италии, об уме и обаянии Ноэля Эрмана. Но она знала, что он заметил ее шокированное состояние, в которое ее привела позолоченная свастика. Марджори и раньше видела свастики в кинохронике и журналах; но это была первая, которую она увидела в реальной жизни.

Долгое время снотворное не действовало. Оно расслабило и согрело ее члены и успокоило нервы, но разум оставался напряженным и обостренным в темноте; в конце концов она села, зажгла ночник и закурила, перебирая в уме поразительные явления двух последних дней. И поразительнее всего было не то, что Майкл Иден как ни в чем не бывало пригласил ее лететь с ним в Цюрих, а то, что она с готовностью приняла это приглашение. Но с того момента, как она впервые увидела этого странного беспокойного человека на мостике «Куин Мэри», — по крайней мере с того момента, как она впервые заговорила с ним возле поручней, когда корабль шел вниз по Малым Морям, — Марджори стало казаться, что она навсегда распрощалась со всем знакомым и прочным в своей жизни, включая свои взгляды на приличия.

Когда-то ей казалось, что Ноэль Эрман открыл для нее новый мир — мир, в котором поведение и ценности соответствовали написанному в романах; но сейчас его развязные манеры и шокирующая речь стали казаться ей негативным отпечатком ее собственного мира. Ноэль придумал называть все черное на Вест-Энд-авеню белым, и наоборот. За пределами этого ограниченного мирка, этого постоянного перетягивания каната с Ноэлем, за пределами ее девичьей мечты стать Марджори Морнингстар находился и был там всегда шумный большой мир, где сновали мужчины типа Майкла Идена; и совсем случайно, преследуя Ноэля, она вошла в этот большой мир, и он пугал и волновал ее.

Как только была протянута телефонная линия из дока на корабль, Иден позвонил из Шербура в Париж, и в кратчайший срок — он не сказал, как этого добился, — принес ей адрес Ноэля.

Ноэль отсутствовал, он катался в Альпах, добавил он, и его не ждали раньше, чем через десять дней. Затем он предложил сопровождать ее в Париж и помочь устроиться в разумно дешевом отеле, прежде чем он продолжит путь в Германию; и он оказался очень ловок и проворен в прохождении через таможню, добывании французских денег, общении с носильщиками и переправлении багажа с корабля на парижский поезд. Когда они ближе к вечеру прибыли в Париж, шел дождь, и она побывала только в одном тихом ресторанчике, где прекрасно пообедала (в то время как Иден удовольствовался миской салата и целой буханкой хлеба), и в безвкусно обставленном «Моцарт-отеле», куда он ее поместил.

Перед тем как попрощаться с ней на ночь, стоя в фойе в ожидании скрипучего лифта, Иден сказал отрывисто:

— В твоем распоряжении десять дней. К чему в одиночку слоняться по Парижу? Это время года здесь самое ужасное. Мне придется провести около недели в Цюрихе, прежде чем ехать в Германию. Поехали вместе. Я довезу тебя до Альп. Возможно, мы нападем на след Ноэля. Там не так уж много мест, где он может быть. Вероятно, это твой единственный шанс увидеть Альпы. На них стоит посмотреть.