Лучшее, что она смогла придумать в ответ, стараясь перевести дыхание, было:

— Не думаю, что это приличное предложение.

— Ну конечно, приличное, — возразил Иден без улыбки, — и ты в этом ничуть не сомневаешься.

— Мне казалось, корабельные знакомства на земле неизменно превращаются в скуку.

— Полагаю, все правила имеют исключения. Ты держишься отлично. По-моему, Альпы тебе понравятся. Ну как, поедешь?

За секунду до ответа Марджори подумала о многих вещах: о напряженном одиночестве десятидневного пребывания в чужом большом городе в ожидании Ноэля, о коротком, но сильном припадке Идена на корабле и его поразительно быстром выздоровлении, о ее растущем подозрении, что он вовлечен в тайные или нелегальные дела в Германии, о том, что скажет ее мать, узнав, что она путешествует по Европе с мужчиной, таким, как Иден, если она когда-либо это узнает. Поколебавшись, она посмотрела ему в лицо, спокойное и приветливое, хотя и не изменившее своей отчужденности. Она вовсе не была влюблена в него. Когда она увидела его со шприцем в руке, подобные мысли, находившиеся в самом дальнем углу ее сознания, быстро исчезли, возможно, к лучшему; но она ощущала привязанность, жалость и участие к нему. Несмотря на свои эксцентричные черты, он был прекрасным спутником (в хорошем настроении), и если кого-то можно назвать порядочным, он был именно таким.

Она спросила:

— Интересно, как ты будешь шокирован, если я скажу «да»?

— Шокирован? — Его улыбка была приятной и легкой. — Я буду очень рад. Мне хорошо, когда ты рядом, вот и все.

— Ну, — сказала она, — у меня больше не осталось достоинства, это точно. Раз уж я последовала за Ноэлем так далеко, я могу преследовать его и в Альпах, распевая йодли, правда? — Она довольно уныло рассмеялась. — Думаю, что я согласна, Майк. Спасибо за приглашение. Похоже, будет весело.

— Отлично! Это действительно будет весело, обещаю тебе.

— Если бы моя мама узнала, что я собираюсь делать, она бы убила меня. Но двум смертям не бывать, а одной не миновать. Не думаю, будто хоть одна живая душа поверит, что у нас не роман. Мне наплевать.

— А теперь представь, — произнес Иден и довольно кисло усмехнулся, — я не могу не упомянуть об этом — представь, что мы все же найдем Ноэля, путешествуя вместе? Все может быть.

— А, Ноэль… Представляю, как это поднимет мой престиж в его глазах. Возможно, именно такая встряска ему и нужна.

Сидя на кровати в Цюрихе, докуривая сигарету, Марджори улыбнулась и зевнула. Хотя она полностью зависела от Майкла, она чувствовала острое наслаждение от своей дерзости, от того, что она была в Швейцарии с Иденом. Что бы ни случилось в последующие десять дней, скучными они не будут. По крайней мере, завтра в это же время она, может быть, будет ужинать с Ноэлем или с ним и с Иденом вместе — стимулирующая перспектива.

Снотворное начало действовать. Она заснула и проспала двенадцать часов без сновидений.

Утром под ее дверью оказался запечатанный конверт с почерком Идена, внутри него были швейцарские деньги и записка:

«Прости, вынужден был рано уехать по делу. Обзвонил несколько лыжных баз. Пока Ноэля нигде нет. Вернусь к коктейлю и ужину, позвоню тебе в номер примерно в пять. По этому городу ты можешь передвигаться, используя английский и школьный французский. Не покупай слишком много часов с кукушкой. Ты мне должна 50 долларов, я давал сдачу за тебя.

Майкл».

Она уже разбиралась в почерках и стала изучать почерк Идена. Он был вертикальный, четкий, разочаровывающе простой; от человека, изучающего почерки, она ожидала утонченной элегантности. Она припомнила, что у Ноэля почерк был гораздо более выразительный — буквы изящно изогнуты, «t» перечеркнуты с сильным наклоном вверх, заглавные буквы красиво выделяются. Марджори ничего не могла сказать о почерке Идена, кроме того, что его очень легко было прочесть.

Она вышла и стала бродить по Цюриху, чувствуя себя одиноко и неловко. Это был аккуратный, респектабельно выглядевший город, но он перестал волновать ее, как только она привыкла к многоязычным вывескам, к иному виду машин и полисменов, к свежему чистому воздуху, который в ее сознании не увязывался с улицами города. Чтобы занять утро, она купила наручные часы для Сета и перекусила в придорожном ресторане, где подавали прекрасный кофе с шоколадным печеньем.

В половине четвертого она вернулась в отель и вздремнула; проснувшись после пяти, она позвонила Идену в номер. Ответа не было. Она приняла ванну и оделась, затем в половине шестого снова позвонила — и опять без ответа. Одетая к ужину вплоть до шляпы, голодная, она уселась читать «Тома Джонса» и нервно курила до половины восьмого. Она перечитала записку Идена, чтобы убедиться в том, что она правильно поняла ее; снова позвонила ему, затем, борясь с беспокойством, позвонила администратору и спросила, не выписался ли мистер Иден из гостиницы. Нет, последовал вежливый ответ, он все еще был зарегистрирован; нет, он не оставлял для нее весточки.

В восемь она пошла в бар, быстро выпила коктейль и вернулась в комнату. В половине десятого она заказала себе ужин в номер и без удовольствия съела его. В полночь он все еще не звонил. Она сидела до половины второго и перечитывала «Нью-Йорк таймс» недельной давности, купленную в фойе. Она прочитала объявления о требуемых услугах, корабельные новости, финансовый раздел, чувствуя нарастающую ностальгию по Нью-Йорку, по мере того как ее беспокойство об Идене усиливалось. Наконец она выключила свет и дремала до семи, пока не взошло солнце, и затем спала пару часов. Проснувшись, она первым делом потянулась к телефону. Номер Идена не отвечал.

Она потратила утро на осмотр достопримечательностей, а днем в кино посмотрела два очень старых американских фильма. С полдюжины раз она заходила в телефонную будку женского туалета в кинотеатре и вызывала отель, но для нее не было никаких новостей. Марджори разрывалась между страхом за безопасность Идена и здравомыслящим удивлением над своим мелодраматическим беспокойством. Один из фильмов оказался историей про шпионов, и все эти атрибуты — загадочные блондинки, бумаги, спрятанные в тюбиках с пастой, внезапные исчезновения, такие знакомые и преувеличенные на экране, заставляли ее чувствовать себя невероятно глупой каждый раз, когда она возвращалась к сухой реальности и шла звонить в отель. В то, что Иден был похищен нацистами, — а именно это она и подозревала, если ее смутные страхи вообще имели какое-то основание, — было слишком сложно поверить. Более вероятно, что он был именно тем, за кого себя выдавал, — бизнесменом в области наркотиков и химии; и его скрытность и нервозность, вероятно, имели отношение к валютным махинациям или нюансам закона о торговле наркотиками, то есть это были обычные уловки и хитрости бизнесмена, плутующего ради денег. За год, проведенный в отцовской конторе по импорту, она много узнала об этом привычном аспекте международной коммерции. Все занимались этим в большей или меньшей степени.

Она также знала, что Иден был поразительно рассеян и вполне мог забыть об ужине и о ней на пару дней. На корабле несколько раз он не встретил ее в назначенном месте и в назначенное время, будучи поглощен картами; а однажды он целый день совсем не обращал на нее внимания, увлеченный покером, который продолжался с предыдущей ночи. Она была уверена, что он и сейчас где-то занят картами, но разум рисовал ей зловещие картины цепей и пыток.

С такими размышлениями она отказалась от прогулки в этот день. Это было унизительно, но после ужина Марджори решила подробно поговорить с администратором. Он был спокоен, приветлив и снисходителен; он сказал, что мистер Иден часто останавливался у них и исчезал на пару дней без выписки из номера; мисс Моргенштерн не стоит беспокоиться, он непременно вернется через день-два. С пылающим лицом она вернулась в свой номер и провела еще одну беспокойную ночь.

Следующий день проходил в беспокойстве, бесцельном шатании и ненужных покупках. К ее величайшему облегчению, Иден позвонил-таки ей из своего номера вскоре после того, как она вернулась в отель после полудня. Он был очень возбужден и настаивал на немедленной встрече с ней, хотя она возражала, поскольку устала и ей необходимо было помыться. Они встретились в баре. Он выглядел усталым и бледным, но настроение у него было прекрасным, как никогда. Он сообщил, что уже нанял машину и они могут начать недельную поездку по Альпам прямо утром. Он говорил очень быстро, глаза, обведенные темными кругами, искрились весельем.

— Откровенно говоря, Мардж, я могу вести нечестную игру и сделать все, чтобы мы не встретили Ноэля. Какого черта, он будет с тобой до конца своей жизни, не так ли?

Он даже не объяснил свое отсутствие в течение трех дней; он спокойно разговаривал, как будто не произошло ничего необычного, что следовало объяснить или хотя бы признать. Марджори нашла это увертливое молчание на редкость нелепым. Она хотела задать вопрос, но, очевидно, это не имело смысла. В энергичном обсуждении Иденом путешествия не было ничего случайного, как и в том, что он притворялся, будто события прошедших трех дней не были достойны упоминания. Он дал ей понять, что, вторгнувшись в эту область, она наткнется на холодную резкость и, возможно, их разговор тут же закончится. Волей-неволей она приняла его игривый тон и держалась так весь вечер.

На следующий день они отправились в горы на малолитражном французском автомобиле, нанятом им заранее; в течение недели они кочевали от одного альпийского курорта к другому, останавливаясь в отелях на день, а иногда и на два. Администраторы слегка подмигивали, когда Иден просил два отдельных номера, но были услужливы. Конечно, он тогда пошутил насчет того, чтобы не встретиться с Ноэлем. Он сделал множество запросов. Однажды им показалось, что они его настигли, но по прибытии в отель обнаружилось, что там был человек по фамилии Эрдман.

Марджори была разочарована, но продолжала получать удовольствие. Путешествие было незабываемым, от первого дня до последнего. Легкий автомобильчик взбирался почти на вертикальные склоны, петляя с усилием взад и вперед среди крутых поворотов, лавируя среди коз, собак, крестьян и редких огромных лимузинов. После полудня первого дня Марджори поймала себя на том, что смотрит на ущелье глубиной в тысячи футов, а на противоположной стороне его, на скалистом зеленом откосе, отражающем от снежных подушек слепящие солнечные лучи, девочка пасет коз. Марджори могла слышать блеяние коз, различать все цвета на красочном костюме девочки; и все же она подсчитала, что меньше времени потребуется, чтобы вернуться в Париж, чем добраться до этой девочки к ее пастбищу на вершине горы. И все впечатления были в том же духе. Они проезжали деревни из маленьких бревенчатых коттеджей, сгрудившихся вдоль заснеженных булыжных мостовых, и это напоминало скорее оперную бутафорию, нежели человеческие жилища. В отелях было мало туристов и почти не было американцев. Она стала привыкать к тому, что ела за одним столом с итальянцами, французами, немцами. Однажды вечером в маленьком отеле группа веселых подвыпивших немцев втянула их в хоровое пение, уверяя, что Германия и Америка всегда будут друзьями и что Гитлер не так уж плох, как пишут газеты. В другом отеле они попали в компанию пожилых французских пар, которые уговорили их отправиться на пикник, где мужчины изобразили на заснеженной траве танец, имитируя Муссолини и Гитлера, к неописуемому восторгу своих жен. Куда бы они ни направлялись, все принимали их за молодоженов — все, кроме изумленных клерков, знающих об их приготовлениях ко сну.

В течение дня они путешествовали из мягкой весны в свистящую белую зиму, из садов с лилиями на дороги со снежными заносами, из теплых солнечных городов с большими универмагами и позвякивающими вагончиками трамваев к черным голым утесам в вихрях падающего снега. Они ели бутерброды и пили вино рядом с разрушенными белыми крепостными решетками, а вокруг были ледяные Альпы, простирающиеся небольшими фиолетовыми хребтами, насколько видел глаз. Марджори никогда не приходилось так остро ощущать пространство и покой.

Однажды она сказала Идену:

— Я вынуждена постоянно напоминать себе, что мы находимся на той же планете, где расположен Бронкс. Кажется, будто мы на Венере или Луне.

Иден был необычайно остроумен в течение всего путешествия, несмотря на тенденцию к нервному раздражению, особенно при виде медлительных официантов и носильщиков. Позднее днем он обычно впадал в черную депрессию, но еда с большим количеством вина обычно помогала ему выйти из этого состояния.

Хотя их отношения были почти комически целомудренными и это служило поводом для большинства шуток Идена, Марджори ощущала под ними басовые ноты секса. Она и Майкл очень много веселились, и легкий поцелуй в конце вечера (редко больше одного) был весьма приятен. Она часто задумывалась, что бы стала делать, если бы Майкл начал проявлять к ней внимание.