Ее тон смягчился, поскольку отец выглядел побежденным.

— Я уверена, что полюблю их сразу, как только они будут у меня, и все мои ценности поменяются, и я соглашусь остепениться, и буду надоедать моей дочери наставлениями, чтобы она была хорошей девочкой и мыла уши, и не висела на телефоне, как моя мама. Но, папа, подумай над этим. Это самое лучшее, кем я могла бы стать? Взгляни на меня! Я только начинаю. Я совершенно не гожусь ни на что другое? Должна ли я поскорее стать матерью?

— Я думаю, твоя мать была очень счастливой женщиной, — сказал мистер Моргенштерн, откашливаясь. — Ты считаешь, что ей было скучно? Поговори с ней.

— О, папа, мне поговорить с ней? Ты знаешь, это бесполезно.

— Она находчивая женщина. Тебе может не нравиться кое-что в ее поведении, но…

— Послушай, я люблю ее, папа. Но я не могу разговаривать с ней. Я никогда не могла и не смогу сделать это. Мы две кошки в одной сумке, и этим все сказано.

— Это очень плохо. Она многое могла бы рассказать тебе, многое. — Он снова натянул шляпу на голову: — Погрести еще?

— Зачем? И так хорошо, подрейфуем.

— Как ты намереваешься получить те прекрасные вещи, о которых говорила, милая?

— Играть в театре. Тебе это известно.

— Это очень ненадежное занятие. Большинство артистов голодает. — Он засмеялся: — Богатый муж — лучший шанс.

— Может, я буду исключением из большинства. Я могу попробовать.

Помолчав, он сказал:

— Ну, это очень интересно. Мы должны чаще делиться мнениями, вот так, как сейчас.

— Да, непременно, папа.

— Скажу тебе, Марджори, многое из того, о чем ты говорила, стоит иметь, возможно, я не до конца представляю. Ты более образованна, чем я. Музыка, книги, вино, искусство, все это, скажу тебе, мне кажется, неплохо, если ты счастлива, но если ты несчастна, от них мало пользы. Главное — это счастье. Любовь, конечно, я согласен с тобой. Но любовь предполагает детей, именно так, как я и говорил.

— Необязательно, папа, вспомни католиков.

Она увлеклась непослушанием и немножко смутилась, когда он покраснел.

— Да, Марджори, ты знаешь много, я в этом убедился. Я рад, что ты так хорошо образована. Только, если ты по-настоящему любишь, то хочешь их, вот в чем дело.

— Ну, в этом мы расходимся, папа. Существуют разные виды любви.

Отец вставил весла в уключины и начал медленно грести. Глядя на свои движущиеся руки, он снова заговорил:

— Относительно путешествий: в этом что-то есть. Как только появятся дети, ты не сможешь путешествовать. Нет. — Он помолчал. — Довольно странно, мы говорили с твоей матерью об этом прошлой ночью. Мы не могли уснуть. Мы… ну, ты знаешь, мы беседовали. Мы говорили, что ты еще нигде не была. А посещая бесплатный колледж, ты позволила нам сэкономить примерно тысячу долларов. Поэтому, ну, такая идея, тебе хочется путешествовать? Думаю, мы сможем это организовать. Мы не так бедны.

Он повернул лодку так, что яркое солнце било ей прямо в глаза. Она, щурясь, смотрела на него и хмурила брови:

— Что все это значит? Нравится ли мне путешествовать? Да, я мечтаю об этом.

— Ну, если ты хочешь путешествовать, то почему бы и нет? — ответил он поспешно. — Возьми шесть-семь сотен долларов, съезди на Запад. Калифорния, Йеллоустонский парк, Большой каньон. Ты достаточно взрослая для самостоятельного путешествия. Ты встретишься со множеством разных интересных людей.

— Папа, я… — Она заикалась и смеялась. — Это настолько неожиданно, что верится с трудом… с голубых небес… зачем… спасибо. Может, мне лучше было бы получить это в письме…

— Не волнуйся. Это то, что ты заслужила, и ничего более. Мама сказала, шесть-семь недель перед началом занятий в колледже. Ты могла бы совершить чудесное путешествие, и еще…

— Что еще?! — Она пристально посмотрела на отца, но он не отводил взгляда от весел. — Вы же не собирались в поездку этим летом.

— Дорогая! Время для поездки выбирается тогда, когда выпадает случай.

— Но я же работаю, отец, у меня здесь работа. Я полагала, что вы имели в виду следующую весну, когда я закончу колледж.

— По словам твоей матери, Грич не платит тебе.

— Да, ты прав… Но мне нравится здесь. Прямо вот так, сорваться и пуститься в путешествие, сейчас, когда я… однако это безумная идея.

— Понимаешь, мы с мамой все обговорили, и таким образом возникла мысль о поездке, тем более что ты сама упомянула об этом… — его голос утих.

После недолгого молчания Марджори холодно спросила:

— Что, мать не могла сказать мне об этом сама? Почему она поручила это сделать тебе? — Он посмотрел на нее из-под седеющих бровей. Под глазами у него были большие темные круги.

— Какая разница, кто это сделает?

— Она, должно быть, действительно ненавидит Ноэля, если хочет расстаться с семьюстами долларами.

— Марджори! Пожалуйста, не думай, что мы пытаемся…

— В чем же дело? Отец, Ноэль — сын судьи Эйрманна, не так ли? «Как же высоко она хочет взлететь!» Так ты думаешь? Я просто прыгать должна от радости? Не хочу этим сказать, что отношения между нами ничего не значат для нас, но…

— Я думаю, что он очень умный и приятный юноша; так же считает мать.

— О, папа, скажи мне наконец, пожалуйста, о чем идет разговор? Если не ты, то мать это сделает рано или поздно со своей дипломатией парового молота. Что она имеет против него? Имя Ноэль? Ему оно также не нравится. Возможно, вскоре он избавится от него.

— Мать вспомнила некоторые вещи, Мардж. Мне трудно объяснить, дорогая…

— Продолжай же!

— То, что Белла Клайн рассказала ей, услышанное от Зигельманов. Я ничего не имею против этого человека, но если все это правда, а я в этом уверен… то он тебе не пара. Он, понимаешь, ковбойского типа парень, путавшийся с Бог знает сколькими девчонками и даже замужними женщинами. Я не хочу сказать, что он плохой, но он какой-то ленивый. Со всеми его способностями и талантами он не сделал ничего. Он спит целыми днями и пишет песенки только тогда, когда его заставляет голод. Он даже не общается со своим отцом. Говорят, что он атеист.

— Он не атеист. Он верит в Бога. Он сам так сказал мне.

— Марджори, я полагаю, ты не собираешься сказать мне, что религиозный человек мог бы вести такой образ жизни?

— Я не говорила, что он религиозный в твоих понятиях, у него есть свои. Какое ты имеешь право быть нетерпимым к его убеждениям? Неужели его надо считать дьяволом, уголовником или кровавым убийцей только из-за того, что он не верит, что будет поражен молнией, вкусив сандвич с ветчиной? Даже вы себе в этом иногда не отказываете. Смотрите, как бы и вас не покарал за это Бог. Может быть, вера Ноэля чище вашей. Хотя вряд ли вы это допускаете, не так ли?

Тяжело дыша, отец продолжал грести. Насупив брови, он посмотрел на нее и спросил:

— Он тебя любит?

— Да.

— Он так сказал?

— Да.

— Вы собираетесь пожениться?

— Нет.

— Как это — нет?

— Конечно, не собираемся. Влюбленные необязательно должны жениться.

— Не должны? Что же тогда они делают?

— Они наслаждаются общением, используя каждую минуту отведенного им времени.

— Понятно! Значит, они наслаждаются.

— Ты прав. Мне никогда не было так хорошо, как с Ноэлем.

— Я верю тебе, — вздохнув, отец снова налег на весла, направляя лодку к берегу. — Пора возвращаться, — сказал он.

Отрешенная и ожесточенная, она сидела на жесткой скамейке, прикуривая очередную сигарету. Отец, опустив голову так, что сомбреро скрывало его лицо, продолжал грести к берегу. В конце концов головной убор сполз набок и упал в мутную воду, но он даже не заметил потери. Сквозь волнистые седые волосы проглядывала розовая кожа макушки. Марджори подхватила сомбреро и стряхнула с него мутные капли воды.

— Пап, твоя шляпа.

Он бросил весла, при этом они выскочили из уключин и с грохотом увлеклись потоком воды, пока кожаные ремни рукояток не задержали их. Прикрыв ладонью лицо, он подался вперед, пригнувшись на одно колено.

— Пап?! — Он плакал. Слезы сбегали между пальцами, беззвучно капали в лужицу воды у его ног.

— Ради Бога, папа, не плачь. Для этого нет никаких причин. Я клянусь! — При этом у нее перехватило дыхание и стали вырываться сухие всхлипы, похожие на смех. — Не надо, папочка, вокруг нас люди на лодках. Они же все видят! — Она собрала всю волю, чтобы не заплакать самой. — Не стоит, со мной ничего не случилось.

— Извини. Все в порядке. Подай, пожалуйста, шляпу. — Он надел сомбреро, сдвинув его на затылок, и утер рукой лицо. — Все в порядке.

Отец вытянул из воды весла и уложил их себе на колени. Когда он вновь поднял на нее глаза, лицо у него уже было сухое и бледное.

— Так ты говоришь, ничего не случилось?

— Да нет же, ничего.

Он глубоко вздохнул:

— Конечно, ничего, кроме одной вещи, — и снова налег на весла.

— Ты, наверное, думаешь обо мне что-то плохое, я так понимаю?

Он посмотрел на нее со страданием на лице. Марджори продолжала:

— Если мы откровенны друг перед другом, давай во всем разберемся. Это будет лучше. Вы с мамой буквально напичкали меня своими предубеждениями, а я их принимала за добрый совет. Ноэль слишком прекрасный и порядочный человек, чтобы заставить меня что-то делать против моей воли. Мы с ним прекрасно проводим время. У нас не возникает проблем.

— Наши предубеждения! — промолвил отец и покачал головой. — Сколько времени ты его знаешь? Месяц?

— Мы познакомились год назад, но постоянно встречаемся месяц.

— Марджори! Я понимаю, мне надо было уделять тебе больше внимания. Наверное, я пренебрегал этим. Все дела, дела, а время проходит.

— Я ни на что не жалуюсь, папа, все было чудесно.

— Я постоянно спрашивал у матери: все ли в порядке с Марджори? Я умолял ее помягче относиться к тебе, больше беседовать, а не настаивать всякий раз на своем. Я объяснял ей, что девочку надо направлять, а не толкать, толкать и толкать постоянно. Она понимает это, но ничего не может с собой поделать. Мать говорит, что ты упрямая и доводишь ее до истерики. И это правда, я сам был этому свидетель. А ведь девочке нужна мать. Она должна быть более терпимой. Вернее, ты и мать. Ты более образованна, но зато она имеет жизненный опыт, поэтому прислушивайся к ней, даже если кое в чем не согласна.

— Папа, я все понимаю, но…

— Послушай, дорогая, я не хочу тебя дурачить. Мысль об этой поездке принадлежит матери. Но я умоляю тебя, делай то, что она говорит. Завтра не уходи из «Южного ветра». Собирайся в дорогу.

— Вы не доверяете мне? Я хотела бы знать это.

— О, небеса Господни, доверять тебе? Ты ведь еще глупый ребенок.

За все это время он впервые повысил голос и заговорил властным твердым тоном, который она часто слышала в его телефонных деловых разговорах. Она даже немного испугалась. Недалеко от них скользнуло красное каноэ с двумя девушками, и он смущенно посмотрел на них. Понизив голос, он сказал:

— Не исчезнет же твой Ноэль, если ты ненадолго уедешь, или он женится на ком-нибудь, так, что ли? К началу сентября ты вернешься и сможешь встречаться с ним сколько захочешь, если только у вас останется интерес друг к другу.

В другое время только мысль о путешествии на Запад одной привела бы Марджори в дикий восторг. Но в данном случае полностью проявился характер ее матери, которая подсовывала ей такую наживку с подло торчащим крючком.

— Что же, папа, твои доводы можно парировать тем же способом. Если я не поеду на Запад до весны, то Скалистые горы исчезнут? Я не хочу увольняться из «Южного ветра». Сейчас у меня Лучшее время в моей жизни. За месяц здесь я узнала больше, чем за четыре года в Хантере.

— Но я не хочу, чтобы ты научилась слишком многому. Это тебе достаточно ясно? — Он снова повысил голос и посмотрел ей в глаза. — Что с тобой происходит? Мне уже за пятьдесят, а ты не десятилетний ребенок, не будем дурачить друг друга. Ради Бога, давай поговорим начистоту. Неужели ты не понимаешь своего положения и какому риску ты подвергаешь себя? Сейчас перед тобой вся будущая жизнь. Ты можешь сломать ее в течение месяца, даже недели.

— О-о-о, это все ваши проклятые старомодные идеалы, твои и матери. Не надо мелодрам, папа. Ноэль вовсе не негодяй с большими черными усами, а секс — это не сотрясающая основы мира вещь, как ты думаешь, и моя жизнь не разобьется вдребезги, если у меня любовный роман. Папа, ты живешь в мире грез. Я бы могла остаться такой же, как была раньше, но не хочу, повторяю, не хочу. Ты слышишь меня? Пожалуйста, хочешь верь, хочешь не верь. И я также не собираюсь ехать на Запад. Скажи матери, что она сможет сэкономить семьсот долларов. Я не уйду из «Южного ветра».