Набитый битком, душный вестибюль был пропитан запахом дождя и влажных плащей. Марджори пробиралась сквозь толпу, расталкивая народ локтями, к своим родителям, стоящим поодаль от толпы под навесом, вместе с Ноэлем. Шел очень сильный косой дождь, ветер просто обжигал холодом. Она нежно обняла мать, затем отца и порывисто схватила Ноэля за руку.

— Тебе устроили настоящую овацию, — сказал он. Ноэль был одет в видавшую виды коричневую шляпу с потерявшими всякую форму полями, коричневое пальто «в елочку», слегка протертое на локтях. Руки сжаты в кулаки и засунуты в карманы, плечи напряжены, кривая усмешка на губах — ему было явно не по себе. Светлые тонкие волосы сегодня отнюдь не скрывали его тридцати лет.

— Наверняка это были твои и мои друзья, — ответила она, — хлопали достаточно громко, чтобы вызвать эхо в зале.

Вдруг ее закружили объятия, лицо погрузилось во влажный беличий мех.

— Зайчик мой сладкий, поздравляю! Да здравствует свобода!

— Маша! Привет.

— Солнышко, ты не обижаешься, ведь правда? — Глаза Маши были все такие же острые, но глядели они с сильно похудевшего лица. — Я увидела объявление в «Таймс» о сегодняшнем выпуске, вынуждена была отпроситься с работы, чтобы увидеть выпускницу-Морнингстар! Дорогая, ты выглядела грандиозно, но остальные — страшилища. Послушай, откуда Хантер их выкапывает? — Она повернулась к родителям. — Нет, только посмотрите на них! Как им удается выглядеть все моложе и моложе? — Она бросила лукавый взгляд на Ноэля: — А это, похоже, сам великий мистер Эрман!

— Привет, Маша, — произнес Ноэль немного уставшим голосом.

Маша продолжала, уцепившись за локоть Марджори:

— Ты слышала треск на балконе, когда объявили твое имя? Это была я. Я чуть не сломала эти чертовы очки, чтобы разглядеть…

Порывы ветра швыряли в них струи дождя. Миссис Моргенштерн сказала, вытирая лицо:

— Глупо стоять тут и мокнуть. Ресторан Крафта всего в нескольких шагах отсюда.

Марджори очень тревожило поведение Ноэля в ресторане. Он медленно опустился в кресло, закурил и стал разглядывать деревянные панели стен и женщин средних лет в огромных шляпах, поедающих мороженое и беседующих визгливыми голосами. Он автоматически взял со стола салфетку и, продолжая глазеть по сторонам, начал рвать ее на мелкие кусочки. Маша продолжала болтать о выпуске. Подошедшей официантке родители заказали мороженое, а девушки — коктейль. Ноэль пробежал глазами меню.

— А мне сыр «коттедж» и кресс-салат с грушами.

Марджори в изумлении уставилась на него.

— Господи, Ноэль, ты никогда не ел эту дрянь. Лучше выпей.

— Это вместо епитимьи. Вроде как проползти по лестнице на коленях, искупая грех, — сказал Ноэль.

Глаза Маши блеснули на Марджори:

— Что ты сделала с ним? Это же конченый человек!

— Конченый, — повторил Ноэль, — оседланный, взнузданный и прирученный. Детки в Центральном парке катаются на мне. Десять центов за поездку.

Родители неловко улыбались. Миссис Моргенштерн сказала:

— Послушайте, Ноэль, не жалуйтесь. Это приличная работа.

Ноэль улыбнулся и без неприязни спросил:

— Миссис Моргенштерн, как бы вам понравилось, если бы я зарабатывал двадцать пять тысяч в год?

— Думаю, это понравилось бы Марджори, — ответила мать.

— Как? — обратился Ноэль к Марджори.

— Послушай, Ноэль, какое мне дело? Работай, где хочешь, лишь бы тебе нравилось. «Какая кошмарная ситуация, — особенно при Маше, которая скалит зубы, впитывая каждое слово».

Завязалась беседа о планах Марджори на ближайшее будущее. Миссис Моргенштерн считала, что Марджори должна пойти работать секретаршей к отцу в офис.

— Просто чтобы узнать, каково это — зарабатывать себе на хлеб, — сказала она. — Все в мире меняется с первым заработанным долларом.

— Это точно, — поддакнула Маша.

Марджори обернулась к ней.

— Кто бы говорил!

Маша вскинула голову, взяла сигарету и вынула из сумочки серебряную зажигалку.

— Милая моя, если в театральной гильдии придерживают роль специально для тебя, тогда, конечно, другое дело. — Она поднесла огонь к сигарете. У Марджори возникло искушение подкинуть сногсшибательную новость о письме к Гаю Фламму. Но она все-таки удержалась. Будет время сообщить о нем, когда станет известно, вышло ли из этого что-нибудь. Маша продолжала: — Я всегда верила в тебя, я и сейчас верю. Но это правда, ты действительно только наполовину человек, ты еще полудитя, пока не начнешь зарабатывать деньги. К тому же ты можешь поднакопить достаточную сумму, чтобы попытаться следующей осенью найти работу по специальности. В конце концов, узнаешь, как живет большинство людей. А то в этом смысле у тебя огромная брешь в образовании.

— Если быть последовательным в проведении этой теории в жизнь, то ей также остро необходимо выйти отсюда и постараться, чтобы ей оторвали в метро руку или еще что-нибудь. Ведь в конце концов, большинство людей в мире живут искалеченными.

— Что это за разговоры, — сказал отец необычно резким тоном. Все замолчали до тех пор, пока официантка не принесла заказ.

Маша подняла свой бокал и весело провозгласила:

— Ну, что ж, за восходящую в мире новую звезду!

Ноэль приподнял на вилке кусок сыра, кивнул Марджори и съел его.

Мистер Моргенштерн отодвинул мороженое после нескольких ложек.

— Вы извините меня, молодые люди. Мы отпразднуем по-настоящему попозже, вечером дома. В офисе уйма дел.

Ноэль вытянул свою длинную руку, выхватил чек у официантки и облачился в потрепанные пальто и шляпу.

— Я тоже, дорогая восходящая звезда, свяжусь с тобой вечером. Нужно идти, разведать насчет этих самых двадцати пяти тысяч в год.

Миссис Моргенштерн еще немного поболтала с девушками, расспрашивая Машу о ее работе в универмаге. Тон ее был гораздо мягче, чем раньше. Когда и она удалилась, девушки посмотрели друг на друга и расхохотались.

— Ты как насчет еще выпить? — спросила Маша.

— Почему бы нет? У меня нет на завтра уроков.

Маша поймала взгляд официантки и сделала быстрое круговое движение пальцем, показывая на пустые бокалы.

— Грандиозное чувство, ты не находишь?

— Маша, сколько же ты сбросила? Фунтов сорок? Ты выглядишь восхитительно. — Маша довольно ухмыльнулась, поправив редкие волосы, подстриженные и завитые. Толстый слой косметики и ярко-красная помада исчезли — девушка была лишь слегка подкрашена. Лицо стало более четко очерченным. Формы у нее все еще были пышными, но черный костюм и простая белая английская блуза делали это менее заметным. Кроме того, не было и огромных кричащих серег. Единственным украшением в ее наряде был большой необычный золотой краб, приколотый на груди.

Явно наслаждаясь произведенным на Марджори впечатлением, Маша сказала:

— За это время я сделала все, что в моих силах, дорогая. Но я все еще не старший продавец, поэтому, думаю, мне не следовало даже приближаться к тебе, но…

— Не будь идиоткой, Маша. Я очень рада, что ты пришла.

— Видишь ли, дорогая, ты же обращалась со мной, как с прокаженной, всего лишь два года назад. Может быть, после лета, проведенного в «Южном ветре», ты будешь ко мне снисходительнее. Согласись наконец, что это не я изобрела секс.

— Да ладно, Маша, я ведь была совершеннейшим младенцем!

— Видит Бог, хотела бы я, чтобы ты была тем самым младенцем, устами которого говорит истина. Это же не мир, а хлев загаженный, вот что я тебе скажу! Но я порвала с Карлосом, когда поступила на работу — если это тебя, конечно, интересует — и с тех пор я была паинькой, честно. Не по своей воле, правда, поэтому я не утверждаю, что я сама безгрешность. У меня, собственно, не было никого достойного, о ком стоило бы рассказать. Да к черту все это! Ты-то, маленький бесенок! Загарпунила самого Моби Дика! Кто бы мог подумать! Ноэль Эрман, которого положила на обе лопатки крошка Марджори! Я горжусь тобой, радость моя! Если ты помнишь, именно я говорила тебе, что ты очень даже можешь сделать это. Ну, ладно, что ты сидишь, как омар вареный, давай, рассказывай!

— Вовсе я его не гарпунила, не смеши меня. — Марджори отпила, чтобы скрыть свое смущение.

— Да брось ты, детка. Никогда не видела мужика, который так окончательно и безнадежно втрескался. Как это тебе так удается? В чем секрет? Расскажи все в подробностях.

— О, Маша, это ужасно. Если хочешь знать, я в ужасном затруднении.

— Бедный ребенок. Ты беременна? Не стоит беспокоиться об этом.

Марджори поперхнулась питьем, сплюнула в салфетку и долго откашливалась. Прошло несколько секунд, прежде чем она смогла выговорить хрипло.

— Бог мой, Маша. Ты когда-нибудь переменишься?

Ехидно усмехаясь, Маша сказала:

— Извини, киска, мне всегда трудно отказаться немного попугать тебя. Ты всегда вспыхиваешь, как фейерверк.

— О, заткнись и дай мне сигарету. — Марджори начала смеяться. — Нет, я не беременна. Дело в том, я думаю, что это я тебя сейчас ошарашу. У нас ничего не было с Ноэлем!

Маша с любопытством взглянула на нее.

— Я верю тебе.

— Ну, спасибо.

— Не иронизируй, — сказала Маша. — Ты хоть понимаешь, какую победу ты одержала? Мужчины типа Ноэля не будут связываться с девушкой из Вест-Сайда по пустякам. Что у вас происходит?

Марджори все еще чувствовала некоторое недоверие к Маше, но необходимость излить кому-то душу взяла верх.

— Маша, это все так непонятно, что даже не знаю, с чего начать.

— Вы помолвлены?

— До этого еще очень далеко. — Она начала с рассказа о лете, которое она провела в «Южном ветре», и вскоре взахлеб рассказывала всю историю. Маша слушала, как ребенок, широко раскрыв глаза, забывая иногда стряхнуть пепел, и тогда он падал ей на костюм. Когда Марджори дошла до смерти Самсона-Аарона, она стала запинаться, и голос ее задрожал. Маша покачала головой.

— Бедная девочка.

Марджори помолчала некоторое время и затем продолжала. — У меня было огромное желание никогда больше не видеть Ноэля. Я не хотела этого. Он писал, но я не отвечала. Он звонил, но я притворялась, что меня нет дома.

— Ты отправилась на Запад?

— Нет. Мама взяла меня с собой в один из тех отелей в горах, где можно познакомиться с прекрасными молодыми людьми. Она никогда не имела ничего против Ноэля. И по сей день не имеет ничего против. Я встретила массу прекрасных молодых людей. Докторов и юристов, половина из них с усами. Они приезжали в августе в горы во всеоружии. Я была царицей сезона, если можно так сказать. Другие мамаши с удовольствием отравили бы меня, если бы посмели. Когда я вернулась домой, была масса свиданий и встреч — звучит как-то довольно хвастливо, правда?

— Дорогая, мы же старые подруги, — сказала Маша. — Будь благодарна своей хорошенькой мордашке: я знаю, каждое слово в твоем рассказе — правда.

— К чему я клоню… Мне было смертельно скучно, будто я дама, оставшаяся без кавалера. Все эти ребята казались таким занудами после Ноэля! Маша, я не питаю никаких иллюзий относительно него — ну, ты знаешь, он все-таки такой…

— Такой? Ты сама должна это знать, Ноэль Эрман — это конечная цель. Я надеюсь, ты выйдешь за него замуж — конечно, ты обязательно выйдешь, хорошо это или плохо, иначе он будет тебя преследовать до самой могилы. Не каждый день появляются такие мужчины, как Ноэль.

— Теперь мы подходим к самой странной части. Об этом довольно сложно говорить. — Она отвела взгляд от Машиных любопытных глаз и посмотрела на улицу.

Их столик стоял около окна. Лил сильный дождь, и капли, разбиваясь о тротуар, разлетались маленькими серыми звездами. Еще с детства она любила наблюдать за этими маленькими прыгающими звездочками.

— Ты знаешь, какой ливень идет? Счастливый день окончания колледжа… Я думаю, я могла бы отказаться увидеть его, когда он позвонил в последний раз в конце сентября, Маша, если бы не эти скучные свидания. Это было такое блаженное облегчение снова услышать его голос, такой интеллигентный голос. Ты же знаешь, у него такой интеллигентный голос. Так получилось, я сказала, хорошо, давай встретимся. Мы, естественно, пошли поужинать. Потом пошли новые свидания, ну — я не знаю, ненавижу входить во все эти подробности.

— Милая, я же не девочка, — сказала Маша.

Глядя на танцующие серые пузыри на дороге, Марджори продолжала:

— Я не наслаждаюсь больше, целуя его. Или этим всем, ты знаешь. Это все равно что целовать Уолли. Так прошло пять месяцев, и это более или менее правда. Теперь ты знаешь. Самое главное в этом. Во всех других отношениях я восхищаюсь им, и он мне нравится, он действительно меня пленяет, я думаю, но — романтика, скажем так, уже больше как-то не срабатывает.