Конечно, она должна была все рассказать матери. Миссис Моргенштерн потребовалось всего несколько минут, чтобы выведать у своей трясущейся дочери все, что она знала о Джордже Дробесе. Поскольку она была взволнована меньше, чем Марджи, ей удалось понять, что ему двадцать лет и он учится в колледже на бактериолога. Она не была в таком же восторге, как дочь, от того, что он пригласил на вечер девочку, которой нет еще шестнадцати.

— Если он действительно такой замечательный человек, что заставляет его возиться с таким ребенком, как ты? — спросила она.

— Ну, мама, ты всегда видишь все в черном цвете. Разве не может быть, что я ему просто понравилась?

В конце концов мать неохотно согласилась на это свидание дочери, и ей даже частично передалось ее волнение, когда она покупала ей в универмаге вечернее платье. Все две недели Марджори не думала ни о чем, кроме вечера танцев. Они с матерью вели нескончаемые дебаты о ее прическе, макияже, цвете туфель и форме груди. А в день свидания вообще весь дом семьи Моргенштерн был охвачен циклоном, в центре которого была сама Марджори, возбужденная и нетерпеливая. За час до назначенного времени все было готово. Теперь оставалось только ждать. Прошла целая вечность, прежде чем раздался звонок в дверь. Марджори побежала открывать. Она выглядела пятнадцатилетней девочкой с сияющими глазами, с развитой не по годам грудью, которая сейчас тяжело дышала под тюлевыми оборками ее голубого платья.

Увидев Джорджа, она чуть не потеряла сознание. Перед ней стоял смуглый красивый мужчина в форме армейского офицера, ярко сиявшей медными пуговицами. Во время телефонного разговора он сам так волновался, что забыл упомянуть: танцевальный вечер устраивался Резервным офицерским корпусом.

Военной формой он очаровал всю семью. Миссис Моргенштерн была с ним так вежлива, как ни с одним из кавалеров дочери. Отец же вообще ничего не говорил, а только смотрел на него почти с благоговением. Младший брат Марджори, Сет, одиннадцатилетний шустрый мальчишка, только что тщательно умытый, весело скакал вокруг гостя, салютуя и напевая песенку «Звезды и нашивки с нами всегда». Что же касается Марджори, то восторг от встречи ей омрачила внезапно появившаяся мысль, что их гостиная представляет собой отвратительную тесную дыру, обставленную ужасной, безвкусной мебелью. Она не могла понять, почему так долго этого не замечала.

Сюрпризам Джорджа не было конца. Оказалось, что он приехал на взятой напрокат у отца машине. Это был светло-зеленый старенький «шевроле», которым Джордж управлял с привычной легкостью. Мало того, у этого автомобиля было имя! Его звали «Пенелопа»! Ей это показалось невероятно оригинальной и умной затеей — дать имя автомобилю. Ее отец, например, управлял новым голубым «бьюиком», но никому и в голову не пришло давать ему имя. Это была просто машина, не идущая ни в какое сравнение с очаровательной «Пенелопой». Сидя на переднем сиденье «Пенелопы» рядом с Джорджем, Марджори чувствовала себя двадцатипятилетней.

Вся атмосфера танцевального вечера казалась ей призрачной. Воздух в колледже представлялся ей голубым и невесомым, как оборки ее платья. Когда она танцевала, у нее было ощущение, что она стоит неподвижно в сильных объятиях Джорджа, а вокруг нее мягко кружатся в такт музыке огромные голые стены, прекрасные офицеры с красивыми девушками, спортивные маты, штанги и принадлежности для плавания.

На пути домой Джордж остановил машину в уединенном, заросшем зеленью уголке парка, наполненном весенним ароматом. И тут Марджори обнаружила, что существует нечто большее, чем те влажные тыканья губами, которые в своих глупых играх они называли поцелуями; оказалось, что это касание ртов может быть сладким. Ей не представлялось опасным целоваться с Джорджем, ведь он был вежливым и добрым. Между поцелуями он изливал ей свои чувства. Он говорил, что в течение нескольких недель старался забыть ее, убеждая себя, что она для него слишком молода. Но это оказалось невозможным. Он пригласил ее на танцы для того, чтобы доказать самому себе, что она не сможет войти в его жизнь. Но вместо этого он все больше и больше влюбляется в нее. Ну кто станет отрицать, что она была на вечере самой очаровательной девушкой, самой грациозной, самой интеллигентной? В таком случае, какое значение имеет возраст?

— О Джордж, вы становитесь просто сумасшедшим!

— Да. Я никогда не испытывал ничего подобного. Я буду ждать пять лет, Марджори, десять лет, сколько вы скажете! Никто другой мне не нужен!

Слыша такие слова, Марджори окончательно капитулировала и целовалась с ним уже совершенно без страха. Она никогда не испытывала прежде такого блаженства. Как могла она скрывать свои чувства? Ведь она чувствует то же, что и он, и ей тоже никто другой никогда не будет нужен.

В последующие месяцы Джордж постепенно укреплял свои позиции. Он жил всего в одной остановке метро от Марджори. Ему нетрудно было устраивать то прогулки по парку, то посещения кино, а то и просто «случайные» встречи в кафе-мороженом или в соседней библиотеке. Вскоре Джордж приобрел еще одно дополнительное преимущество: миссис Моргенштерн открыто симпатизировала ему, говоря, что Марджори день ото дня становится лучше. Этого самого по себе уже было достаточно, чтобы девушка его обожала. Но он к тому же обладал массой других достоинств. По меркам шестнадцатилетней Марджори, он был взрослым, красивым, остроумным и учтивым. Кроме того, у него была «Пенелопа». И он волновал Марджори, как никто прежде. Со временем их нежные встречи становились все более теплыми. Но он был тактичен, и продвижение их интимных отношений шло довольно медленно; каждый новый шаг как бы естественно напрашивался сам собой. Часто перед нежными объятиями он хриплым голосом читал ей вслух поэму Эдна Миллей.

А потом Марджори переехала в западную часть Центрального парка.

Когда Джордж позвонил в дверь, она весело улыбалась Сэнди. Прежде чем пойти ему открыть, она немного замешкалась.

На пороге стоял Джордж в обычной серой куртке, обычном красном галстуке и держал в руках свою единственную коричневую шляпу с разлохмаченной лентой. Открывая ему дверь, она испытывала волнение, хотя он уже не ошеломлял ее, как прежде, божественной мужественностью. Его улыбка была такой же, как и прежде — широкой и мягкой, но чуть более меланхоличной, чем до того, как он получил бактерии для своих опытов. Из-за того, что в столовой находился Сэнди Голдстоун, да еще в костюме для верховой езды, Марджори немного смутилась.

— А, Джордж, входи.

— Боже мой, тебя укусила собака! — Джордж увидел ее завязанную ногу.

— Ничего… ничего страшного, небольшое растяжение. Проходи, ты как раз успел к кофе с тортом.

Она взяла его за руку и тепло пожала ее, стараясь этим жестом дать ему понять, что молодой симпатичный незнакомец, которого он сейчас увидит в столовой, для нее ничего не значит; после этого она ввела его в столовую.

Миссис Моргенштерн улыбнулась Джорджу одними губами. Сэнди Голдстоун встал с приветливым выражением лица, Марджори представила молодых людей друг другу.

Сэнди дружески протянул руку, а Джордж взял ее так, как будто это была телеграмма с плохими известиями, и коротко пожал. Марджори придвинула к столу рядом с собой еще один стул.

— Бедному Сэнди досталась нелегкая работа: он принес меня домой после того, как я довольно глупо упала с лошади. Ну, садись же, Джордж.

Джордж все еще стоял, вертя в руках коричневую шляпу.

— Я только что позавтракал. Я лучше подожду в гостиной.

— Не выдумывай, — она подтолкнула его к стулу, — не умрешь же ты от кофе с тортом.

— Торта больше нет, — сказала миссис Моргенштерн.

— Господи, ну пусть возьмет мой! — воскликнула Марджори. — Налей ему кофе, мама.

— Как поживают ваши родители, Джордж? — спросил мистер Моргенштерн.

— У папы снова открылась язва, — ответил молодой человек.

— А я думал, что его хорошо подлечили.

— Да это так и было, но только на некоторое время. Вообще-то он был на свадьбе и поел селедки.

— Селедки? Как глупо. — У мистера Моргенштерна не было язвы, но он боялся ее приобрести. Частенько, пока Марджори одевалась для прогулки, он любил поговорить с Джорджем о язве его отца. Ему было приятно слушать рассказ о симптомах мистера Дробеса, так как они были более острыми, чем у него самого. Он даже почувствовал особую симпатию к Джорджу однажды вечером, когда тот сказал ему, что его отца забрали в больницу с приступом.

— Я надеюсь, на этот раз он не в больнице?

— Нет, но если он не откажется от селедки, то попадет туда как пить дать.

— А я люблю копченую селедку, — проговорил Сэнди.

— Вам везет, — сказал мистер Моргенштерн, — вы еще так молоды, что можете не беспокоиться о язвах.

— Прошу вас! — прервала их мать. — Кому нужны эти язвы? Неужели мы должны сидеть за завтраком и разговаривать о каких-то язвах? — Она подала Джорджу чашку с кофе. Собираясь взять ее, он выронил шляпу, инстинктивно хотел ее схватить, зацепил чашку локтем и пролил кофе на стол.

— О Боже, миссис Моргенштерн, простите! О господи, это ужасно, прошу прощения…

— Ничего страшного. Кофейные пятна обычно отстирываются, — сказала хозяйка, вытирая коричневую жидкость тряпкой. — Но это был последний кофе, и я сейчас сварю еще.

— Я уверяю вас, что вовсе не хочу кофе. Я хотел взять его только из вежливости.

— Мне, пожалуй, пора, — произнес Сэнди.

— Не уходите, — сказал Джордж, — я потом вас отвезу, если позволите.

— Кто это собирается увозить кого-то из этого дома? — спросила хозяйка: — Прошу вас, Сэнди, проходите в гостиную.

В гостиной Сэнди уселся в самое удобное кресло, которое обычно занимал мистер Моргенштерн, а Джордж сел на низенькую скамеечку напротив искусственного камина и довольно неуклюже вытянул ноги. Он все еще держал в руках шляпу, непрерывно вертя ее. Подождав, пока все усядутся, Марджори села рядом с Джорджем на небольшую персикового цвета подушечку.

— Марджори, ты так травмируешь свою лодыжку, иди-ка садись рядом со мной.

— Ах, мама, успокойся! Она мне нисколько не мешает. Мне очень удобно.

Мистер Моргенштерн взял сигару и предложил закурить обоим молодым людям, но они отказались. Последовало молчание, во время которого только два человека были заняты делом — мистер Моргенштерн, закуривавший сигару, и Джордж, вертевший свою шляпу.

— А вы не курите, Сэнди? — спросила мать.

— О, что вы, мадам, я выкуриваю тонны сигарет. Сейчас мне просто не хочется, благодарю вас.

— Вы еще достаточно молоды и могли бы бросить эту привычку, — сказал мистер Моргенштерн. — Послушайтесь моего совета и бросайте.

— То же самое говорит и мой отец, — засмеялся Сэнди. — Сам он выкуривает двадцать сигар в день.

— Мистер Голдстоун — владелец универмага «Лэмз», — уточнила миссис Моргенштерн.

— О! — сказал Джордж, меняя направление вращения шляпы.

— На днях я собираюсь начать курить сигареты, — заявила Марджори, — мне нравится запах их дыма.

— Только через мой труп! — воскликнула миссис Моргенштерн.

— Это не так уж вредно, — успокоил ее Сэнди.

— Это очень неприлично, когда девушка курит, — сказала мать. — Замужняя женщина — другое дело, но не девушка. Сначала выйди замуж, а потом кури, сколько захочешь.

— Это верно, — отозвался Джордж. — Я думаю, что от курения девушка выглядит грубой.

— Что это вы такое говорите? — возмутилась миссис Моргенштерн. — Марджори ни от чего не может стать грубой.

— Конечно, я тоже так думаю. Но если от чего-то и сможет, то это будут сигареты.

— Ни от чего не сможет! — отрезала мать.

— Джордж, — сказала Марджи. — Ради Бога, положи наконец свою шляпу.

— Я и не заметил, что все еще держу ее, — признался Джордж, глядя на шляпу, которая продолжала вращаться в его руках. Марджори схватила ее и положила позади себя на стол.

— А что, ваш отец тоже занимается конным спортом? — спросил у Сэнди мистер Моргенштерн.

— В основном папа играет в гольф, но, когда мы собрались ехать в Аризону, он обучился езде на лошадях. Ведь там больше и делать нечего. И он ездит очень хорошо. Он вообще делает хорошо все, за что берется.

— Я вижу, ваш отец сильный мужчина и держит себя в хорошей форме, — сказал мистер Моргенштерн, вертя в пальцах сигару.

— Он меня во всем побеждает. Только в теннис со мной не любит играть, потому что я могу выиграть. А проигрывать он не любит.

— Похоже, что он прекрасный человек, — сказала миссис Моргенштерн. — Крупный бизнесмен, а находит время, чтобы поиграть с сыном.

Теперь Сэнди выглядел менее самоуверенным, даже почти робким. Он достал из кармана рубашки сигарету и зажег ее от желтой металлической зажигалки.