Пусть эта маленькая новелла послужит уроком для духовных лиц, и они поймут, наконец, что опала, позор и презрение – обычное вознаграждение за их скандальное, позорное поведение. Пусть они для начала научатся уважать друг друга сами, если хотят, чтобы уважали их. До сих пор они были чересчур убеждены в том, что чистота помыслов и жизни совершенно не привязана к одежде, в которую они облачены, и что живые страсти под духовным платьем кардинально отличаются от страстей человека, облачённого в светское платье, что мужчина, одев рясу, по определению становится выше персоны в модном светском костюме, что монах первых христианских веков в своём отрешении от земного должен быть равен любому священнику нашего времени.

Пусть священник ежедневно будет стараться спасти своё лицо под личиной добродетельной набожной внешности, пусть ему успешно удастся скрыть от своей паствы все свои внутренние недостатки, пороки и аппетиты, пусть он очаровывает словами молитвы всех своих собеседников, глядя им в глаза, он может добросовестно выполнить все, что предписывают ему обязанности его сана, но требовать большего-это значило бы просить невозможного, и противоречило бы постулатам и желаниям природы. Одним словом, не стоит требовать чудес и не стоит ждать их. Пусть священники занимаются своим делом, сверкая своим внешним преимуществом над нами, пусть они обманывают и вводят в заблуждение тех, кто хочет обмануться, но не будем позволять им обманывать себя, если мы этого не желаем, и не будем позволять им чувствовать себя выше нас. В худшем случае, большинство из нас стоит, по крайней мере, на одной ступеньке с ними.

После того, как меня покинули милости господина аббата, я стала больше, чем когда-либо, заботиться о состоянии моего пошатнувшегося здоровья. Я столь тщательно выполняла все предписания моего хирурга, что вскоре уже была в состоянии заключить новый брак. И моё ожидание претендента на мою персону не было долгим.

Один богатый иностранец, которых, если вы помните, я люблю с особой нежностью, англичанин… богатый, или скорее очень богатый, пришел отдать мне дань уважения, обставив это мероприятия с максимально возможной пышностью. Это был сорт иноземного индивида был маленького росточка, коренастый, вполне походящий со стороны на большой палец ноги, переваливающийся, как мускусная утка, и увенчанный каталонской шпагой, а между ног у него висел крупный жёлудь, сползающий на лодыжку. Качество его разума настолько гармонировало с его телом, что они, казалось, были сделаны из одного теста, поэтому было затруднительно чему-то из этого отдать предпочтение. Не удивляйтесь, что в моем повествовании среди моих клиентов вы не встретили людей интересных. Нужно заметить, что люди заслуженные, обладающие умом и красотой, редко бывают излишне расточительны и менее всего желают попасть в наши сети, и только дураки и угрюмые лицом типы нашего общества, испытывающие затруднение в нормальном применении своим деньгам, обращаются к нам, наивно полагая, что это им обойдётся дешевле и интересней, чем брак с приличной девушкой. Впрочем, следует иметь в виду, что единственный интерес, ради которого к нам приходят эти спаниели и обезьяны с толстой мошной денег, это уверенность в том, что их примут с распростёртыми руками, как самых любезных кавалеров мира. Вот такая вот огромная привлекательность у этого вида человекообразных. Их преимущество над другими– это огромное количество гиней, которое на время даёт им возможность демонстрировать их преимущество над другими. Вот и в этом случае гинеи временно превратили эту утку в человека, что позволило ему получить от меня сомнительный комплимент о том, что Бледно-зелёный селадон прекрасно сочетается с цветом моих глаз. Англичанин обратил моё внимание на то, что он ведёт довольно странный образ жизни, и мне придётся привыкнуть к нему. Странность заключалась в том, что в дальнейшем три четверти времени, проведённого вместе с ним, мне пришлось проводить в поглощении только что зажаренных бифштексов, каре ягнёнка, жаренного телёнка, плавающего в масляном соусе, с зелёными листами капусты, такими, что подаются только птице с птичьего двора. Частенько приходилось есть (это было его излюбленное блюдо) кусок свинины с яблочным вареньем. У него не было абсолютно никакого вкуса к хорошему вину. Бургундское, равно как и другие лучшие вина Франции, ранили его сердце. Ему требовалась лишь гремучая смесь крепких вин, обзываемая пуншем, подходящая лишь для дубовых глоток английских моряков, да вонючая трубка. Уверена, что настоящий англичанин мог бы с удовольствием поужинать и без этой отравы. Наконец, когда мой денежный мешок напивался своей алкогольной смесью из лимона, водки и сахара, и пресыщался, как хряк, своей свининой, он, наконец, засыпал, забыв свои ноги на столе с объедками своего пиршества. У меня не была никакого желания изобличать это подобие человека, набившее брюхо и охмелевшее, в его скотском поведении, поскольку в нём я нашла значительное преимущество для себя. Хотя мой туз был отнюдь не щедр, я легко вытягивала из него все, что хотела. Я не имею в виду, что для этого мне приходилось обчищать карманы моих соотечественников, поднимать тосты в честь короля Георга и посылать ко всем чертям Папу Римского и всех претендентов на его трон.

Посредством того, что мне удавалось избегать непосредственного участия в этом английском свинстве, у меня была полная свобода опустошать его карманы. Однажды мне удалось облегчить его кошелёк более чем на триста луидоров за напиток, который мне якобы требовался для полного выздоровления от внезапно настигшей меня хвори. А однажды, явившись перед его взором неглиже, я заявила ему, что мне нечего одеть сегодняшним вечером, чтобы составить ему достойную компанию за ужином, и попросила его, поскольку мне известно о его превосходном вкусе, сопроводить меня в некий бутик на улице Сен-Оноре «О! От всего сердца,– ответил милорд.– Об этом магазине в Париже прекрасные отзывы, очень, очень хорошие. Yes, yes, very well, очень хорошо… ваша идея прекрасна. Extremely good… чрезвычайно хороша… Хочу вам сообщить, что я буду рад помочь вам приобрести в этом бутике все, что вам заблагорассудится.» Вы никогда не догадаетесь, насколько простиралась моя скромность в выборе понравившихся мне вещей-два отреза ткани в тридцать локтей каждый, первый серебряного цвета, чтобы оттенить цвет моего лица, и другой, золотой, для отделки платья.

Этот поход в магазин не являлся чем то необычным в расходах англичанина на меня, а служит лишь маленькой иллюстраций трат, в которые я погружала его ежедневно. Я должна вам заметить, что одной из самых лучших черт его характера была зависть. Он не терпел ни дня, если замечал, что чья-то женщина одета лучше, чем я. Он не мог допустить, чтобы какой-то смертный француз мог сравняться в великолепии с гражданином Великобритании и его спутницей. Его глупая гордость принесла мне в течение четырёх месяцев пяти тысяч фунтов стерлингов, как в драгоценностях, так и в хороших звонких наличных.

Могли бы вы представить, что найдутся в мире такие глупцы, которые будут бороться за честь прокутить своё состояние с прекрасной куртизанкой ради чести их родины? Если бы слава народа напрямую была привязана к экстравагантному изобилию некоторых из его членов, мой милорд был бы на гребне этой славы. Он утверждал, что никто во Франции ничего не делал с большей грацией, силой и ловкостью, чем он. Скачки, стрельба, фехтование, танцы и лошади, все было в его компетенции, и он искренне думал, что он лучший во всем, во всех сферах. Что бы там ни было, моё провидение всегда направляло меня на верный путь и спасало от несчастий, и в этом случае оно позаботилось о том, чтобы недостатки моего денежного английского мешка всегда оборачивались моим преимуществом. Мой милорд часто развлекался у меня тем, что состязался в различных поединках против господина де Гр-е, который его выделял среди других, споря с ним с самым хладнокровным видом на всевозможные темы, вплоть до того, можно ли убить одним ударом шпагой быка. Наконец, однажды, они условились, чтобы избегнуть бесполезных споров о том, кто из них лучше владеет оружием, сойтись в очном поединке, пометив перед этим острие рапир. По условиям этого соглашения, господин де Гр-е смешал в маленькой вазе золу из камина с маслом, и получившейся в результате этого чёрной мазью смазал острие двух шпаг. Тут же мои кавалеры скрестили своё оружие, и милорд моментально получил укол шпагой от шевалье точно в середину желудка. Оспаривать это было невозможно, потому что чёрная метка на его жабо слишком убедительно это доказывала, отрицание было бессмысленным. Милорд довольствовался тем, что посетовал нам, что задумался, и слишком низко держал свою шпагу, забыв о защите. Между тем, уязвлённый поражением до глубины души, милорд вновь начал фехтовать с широко раскрытым ртом, настолько, что была видна даже его багровая глотка, но господин де Гр-е, чуть отступив, сделал новый выпад и вонзил острие шпаги прямо в рот милорда, для которого это приключение имело кроме поражения в споре и другие неприятные последствия, потому что, харкая такой же чёрной кровью, как кровь Медузы Горгоны, он выплюнул на пол два своих самых красивых передних зуба. Тем не менее, даже это фиаско не исправило дефекты его характера и не лишило мужества. Он по прежнему полагал, что может заставить всех восхищаться собой, и вскоре устроил для нас новое представление, не менее смехотворное и бурлескное, чем предыдущие.

Мы все вместе отправились на прогулку в Булонский лес в открытой коляске. Милорд, полный благородного желания показать своё умение управлять каретой, сам сел на козлы. Пока местность была просторной, без колеи и ям, он превосходно справлялся с лошадьми, но, совсем некстати, мы свернули на слишком узкую дорогу, и следовало применить всю ловкость и умение профессионального кучера, чтобы разминуться с каретой, лошади которой крупной рысью несли её навстречу нам.

Хладнокровие, которое требовалось от него в этом случае и на месте, на котором он по собственной глупости оказался, покинуло его, и этот идиот стал обращаться к лошадям по-английски. К несчастью, наши прекрасные лиможские кобылы мало путешествовали по миру и никогда не слышали иностранных языков. Они сделали все ровно наоборот тому, о чём их просил по-английски британский милорд. Глупые звери внезапно бросились на приближающийся экипаж, и зацепили его колёсами. Кучер этой кареты, малый отнюдь не хилого вида, схватил милорда за лицо, как учитель хлипкого ученика на уроке, и без церемоний завязал из своего кнута галстук вокруг его английской шеи, после чего сбросил на землю. Наш претендующий на роль древнегреческого бога Фаэтон, оставшийся крайне недовольным своим падением, и ещё больше лаской, которую он получил только что от французского простолюдина, быстро вскочил, потеряв при этом свой парик, и бросил вызов этому брутальному кучеру. Тот, вскипевший ещё больше от этакой наглости, от всего своего сердца ответил согласием. Между тем, мой милорд, более отважный, чем Марс, принял боевую стойку, отодвинув одну ногу назад и выставил свои кулаки вперёд крест накрест, а кучер другой повозки, не ведающий таких тонкостей английского бокса, без всяких слов врезал британцу своим чугунным кулаком в челюсть прямо через его скрещённые руки, и тут же не мешкая добавил сверху ещё два раза. Такого рода фехтование, которому англичанин, как оказалось, не был вышколен, столь расшатало его сознание, что он потерял точку опоры, и упал навзничь. Тем не менее, похрустев разбитыми хрящами и хорошенько протерев нос и усы, он поднялся, чтобы взять реванш. Британский герой, твёрдый, как скала, готовился к тому, чтобы нанести парочку прицельных ударов в глаз и челюсть своему необразованному сопернику, когда тот неожиданно одарил его резким и сильным ударом пяткой правой ноги точнёхонько в середину живота, буквально распяв англичанина, как лягушку на арене. Милорд, ужасно разгневавшись, воскликнул, что удар был не честен, и попросил нас подать ему его шпагу, чтобы он мог наказать негодяя.

Мы не стали размышлять о справедливости его жалобы, тем более, что нам самим нанесённый милорду пинок понравился. Правда, поскольку мы уже достаточно хорошо изучили повадки этого англичанина, то понимали, что законы благородного британского кулачного боя строжайше запрещали такие пинки. Поэтому мы стали его успокаивать, пытаясь внушить, что законы Франции всегда игнорировали английские правила, и наш разум всегда отказывался верить в то, что в поединке нечестно использовать все четыре человеческих члена. Удовлетворённый нашими объяснениями, милорд весело поднялся на своё кучерское место, сияя от радости, словно он только что на наших глазах одержал блестящую победу. По отношению к нему будет справедливо сказать, что он питался энергией от зрительского восхищения, но это – естественный талант англичан, и мы не могли бы им несправедливо отказать в этой чести, ведь самые великие актёры в мире искусства-это британцы, способные, как ни в чем не бывало, переносить сильнейшие удары, и в том числе, кулаком.