Пусть девушка придерживается, насколько это возможно, умеренности, и позволяет себе изредка приобретения, которые её покровителю в силу той или иной причины не будут стоить ничего.

Пусть у нее всегда будет находится время для того, чтобы выгодно разместить заработанные деньги, по мере того, как они к ней поступают, и из этого девушка сделает себе хорошую ренту на оставшуюся после отхода от профессии жизнь.

Если иностранец и француз конкурируют одновременно на получение удовольствия от общения с нею, то при прочих равных качествах пусть девушка не стесняется объявить о своих предпочтениях в пользу первого. Независимо от того, что этого требует и элементарная вежливость, она всегда поймёт, что более выгодно и удобно иметь дело с некоторыми милордами из Лондонского Сити. Именно эти люди, крабы по своей сущности, способны разорять друг друга своей гордостью и тщеславием, чтобы их сочли более богатыми, чем они есть на самом деле.

Девушка должна действовать очень осторожно, на благо своего здоровья, избегая американцев, неаполитанцев и испанцев, предельно уважительных и обходительных при первом общении, но, как говорится, Timeo danaos et dona ferentes, «Боюсь данайцев и дары приносящих», ведь буквально сразу же после вступления в права на вас они сильно меняются.

Наконец, в заключение, последний совет: пусть девушка тщательно изучит своего любовника, влезет в его шкуру, чтобы она была на ней, как её собственная.

Подписано: месье Гр-е.

Хотелось бы, что все дочери моей профессии хорошенько запомнили этот вид кодекса куртизанки, и использовала его также тщательно и умело, как и я.

Первой жертвой, заменившей мне финансиста, стал барон, сын крупного продавца из Гамбурга. Я никогда не думала, что из Германии может приехать к нам настоль глупое и чрезмерно неприятное животное. Он был шести футов высотой, кривоногий, рыжий, неимоверно глупый, и, к тому же, пьяница. Этот дворянин, надежда и идол своей семьи, путешествовал по миру, чтобы, по замыслу его родителей, приобщить к хорошим качествам, которыми его одарила природа, те, что приобретаются, вращаясь в высшем свете европейских столиц. В Париже он поселился в доме своего банкира, которому было поручено следить за счётом барона, ограждать его от всяких приживал и девушек с Монмартра.

Месье де Гр-е, всегда усердно пекущийся о наших интересах, счёл, что это будет неправильно, если этот молодой голубь ускользнёт из нашей голубятни. Он ему разъяснил, что будет неприлично, если сеньор такого благородного происхождения, будет жить в Париже не так, как это у нас принято для таких персон, и это будет непростительной ошибкой и не окажет ему чести, если он не запишет на свой счёт театральную девушку, ведь, одним словом, именно подобная связь давала нашим лучшим молодым юношам, всем нашим первоклассным адвокатам и судьям возможность занять подобающее им место в приличном обществе.

Господин барон, вкусивший столь разумный совет, признался месье Гр-е, что уже давно подвергался насмешкам светских людей. Но, как говорится, девушка – это манишка мужчины, и если он её рассматривает, только как проститутку или как сексуального партнёра, то лучше будет для него… при желании иметь одновременно любовную интригу и положение в обществе, познакомиться с девушкой из Оперы. Барон сказал, что он был бы очень счастлив, если бы смог быть со мной. « Чума,– ответил месье де Гр-е,– у вас столько вкуса, как если бы вы уже десять лет провели в Париже. Вы действительно знаете, что с незапамятных времён эта девушка считается самой прелестной на наших театральных подмостках! И… какая удача! Вот уже месяц, как она свободна, и сейчас усыпана предложениями, пребывая в раздумьях, на какое ответить. Осаждена со всех сторон, словно крепость, в подвалах которой скрыты неисчислимые сокровища. Но, позвольте мне взять на себя заботу об этом вашем деле. Я берусь его уладить, и беру на себя обязанность провести переговоры с ней на эту тему– успех не очевиден, но возможен. Скажу вам откровенно, что меня заставляет надеяться на него, так это то… только между нами говоря, у неё есть только одна слабость-она неравнодушна к иностранцам. Ещё хочу добавить, да будет вам было известно, что корысть – это, что ею движет менее всего, и что она девушка, которая жаждет серьёзных отношений, и хотела бы встречаться с человеком, у которого честные намерения в отношении неё. Вы не могли бы поверить, на сколь она была привязана к её последнему любовнику. Справедливо и то, что он был этого достоин, как и то, что никто и никогда не вёл себя со своей любовницей более благородно и искренне, чем он. Она напрасно пыталась скрывать от него свои желания (так как вы прекрасно чувствуете желания своего любимого партнёра), и у него было удивительная проницательность, позволяющая ему их обнаружить и удовлетворить. И всё-таки это была схватка, если можно так сказать, между наиболее трогательными, незаинтересованными и великодушными людьми нашего мира.»

Барон, восхищённый похвалами и комплиментами, которые месье де Гр-е сделал в мой адрес, настоятельно попросил его использовать все свои связи, чтобы как можно раньше завершить это дело, и по любой цене, каковой бы она не была. Я решила немного распалить его желание, и потянула несколько дней, прежде чем дать ему положительный ответ. Наконец, наша первая встреча состоялась в Опере на репетиции оперы Иеффай, где ему посчастливилось весьма уважительно поцеловать мне руку за кулисами. Я была совсем не рассержена, и хотела, чтобы он меня увидел на этой репетиции, потому что обычно мы появляемся на сцене с помпой, в великолепных костюмах, торжественно, сияя достоинством, обласканные взглядами зрителей и своих слабоумных любовников.

Хотя к тому времени я сумела обанкротить только одного мужчину, у меня было уже достаточно драгоценностей̆ и ценных тряпок, чтобы я могла быть на одном уровне среди ведущих девушек нашей труппы, и занять одно из кресел возле оркестра, где можно было беззаботно положить ногу на ногу. Было холодно в то время, а мы были в одном неглиже, поэтому я была сверху мягко укутана в меха горностая и соболя, ноги у меня были в специальной коробке, обитой темно-красным бархатом, на который была накинута медвежья шкура, а рядом был шар из олова, полный горячей воды, выполнявший роль печки. Окружённая этим горделивым набором роскошных предметов, я сидела с рассеянным видом женщины, готовой к интриге с золотым тузом. Иногда я посматривала на мои часы, когда они играли четверть. Я поочерёдно открывала все мои табакерки, поднося время от времени к своему изящному носику великолепный флакон из горного хрусталя для духов, которых у меня в нём тогда ещё не было. Я склоняла голову, чтобы поговорить о пустяках со своими подругами, чтобы любопытные лорнёры смогли обсудить элегантный оборот моей фигуры, равно как и её отдельных частей. Одним словом, я совершила в тот вечер сотню дерзостей, которыми простаки зрители были очарованы. И если бы кому-нибудь посчастливилось встретиться с моими глазами, то я бы увидела в их взоре только глубокое, почтительное уважением, и скрытое желание, чтобы я ответила им неощутимым, незаметным для других маленьким безумным поступком.

И в этот момент моего триумфа я вдруг вспомнила о первом условии, которым я должна руководствоваться в своей жизни. О роскоши, которая мне окружала, и низости тех, кто за мной ухаживал. Я считалась божеством, но разве следовало верить слепому идолопоклонничеству лиц, восседавших на самых лучших местах Оперы? Ведь они только одурманивают нам голову своей лестью и пресными комплиментами. Никогда не следует забывать, как ни постыдно это звучит, что вся наша заслуга состоит только в нашем беспорядочном и безграничном воображении и в необычности вкуса наших поклонников. Простите меня, мои добрые подруги, что я беру на себя смелость столь прозаического объяснения нашей популярности. Не следует опасаться из-за этого потери ваших будущих процентов, это было бы напрасно, ведь пока будут мужчины в мире денег, вы никогда не испытаете нехватку в жертвах.

Давайте возвратимся к господину барону. Я с удовольствием заметила, что моя милость погрузила его в состояние восторженного восхищения, и что взгляд его уже более не свободен. С начала до конца репетиции оба его лорнированных глаза были зафиксированы на мне так же, как у легавой на дичи в поле. Я оказала ему милость, когда выходя из Оперы, приняла приглашение занять место в его карете и отужинать с ним. Господин Гр-е, который ехал в своей карете позади нас, присоединился к нам через четверть часа. Так как я не хотела хоть одним намёком показать, что это он меня подарил барону, я вела себя в тот вечер с большой осторожностью и тактом, и сыграла столь естественно роль практически невинной девушки, что бедный идиот счёл меня искренне способной воспылать к нему чудесной страстью.

Природа почти всегда компенсирует нанесённый ей ущерб, и этому дурачку она добавила дозу повышенного чувства самолюбия… чем более они смешны и неприятны, тем больше верят в свои несуществующие достоинства. Таким же слабым и бесхарактерным был мой герой. Он не сомневался, что я была влюблена в него, поскольку он был также привлекателен, как и я. Я укрепила его в этом заблуждении маленькими хитростями, которые использовала во время ужина, в конце которого, когда барон уже уходил, я, глядя прямо в его глаза, в которых, клянусь вам, сквозила любовь, сказала, что ожидаю его следующим днём между десятью и одиннадцатью, дабы вместе со мной испить по чашке шоколада (Это было время, когда я хотела провести первую пробу его великодушия). Он был столь пунктуален, что я ещё лежала в кровати, когда горничная сообщила мне о приходе барона. Наспех одев халатик, я вышла к нему, совершенно не опасаясь, как, впрочем, и большая часть наших девушек, показаться перед ним, не посетив перед этим туалетную комнату и не попудрив лицо. Я прекрасно знала, что невозможно заменить искусство на природу, и не заковав себя туалетными прелестями, вышла к нему в самом простом неглиже, открывавшем для взора при движении различные части моего прелестного обнажённого тела.

– 

Это прекрасно, месье барон, таким образом удивлять людей. Ах! Но, мой Бог! Который сейчас час? Конечно, ваши часы спешат… не может быть, чтобы было уже так поздно. Боже милосердный! Пощадите! Мне страшно. Признайтесь, что вы находите меня отвратительной, ужасной. Я страшно раздосадована, что вы меня застали в подобном беспорядке. Известно ли вам на самом деле, что я не сомкнула глаз сегодняшней ночью? У меня, могу вам сказать, разыгралась мигрень, что меня крайне огорчает. Как бы там ни было, я уверена, что удовольствие вас видеть её рассеет. Давайте, Лизет, поторопитесь, приготовьте нам шоколад и не забывайте, что я не люблю лёгкий. »

Мои приказы были выполнены моментально. В то время, как мы угощали наше обоняние и наш дворец приятным запахом духов этой пенистой жидкости, пришла Лизет предупредить меня, что со мной хочет поговорить мой ювелир.

– 

Что! Какая назойливость!– Воскликнула я.– Разве не сказала я вам, что меня нет дома ни для кого, кроме месье барона? Слуги достаточно странные люди. Напрасно стараться давать им указания, они все равно поступают по-своему. Это меня гневит… Но, с разрешения месье барона, давайте узнаем, что он хочет от меня. Введите его… Ах! Добрый день, дорогой господин де Ла Френе; я вас прошу, скажите, что вас привело этим утром в наш квартал? Как идёт торговля? Я догадываюсь, что вы хотели мне снова что-то показать.

– 

Мадам,– ответил он,– это – как раз то, что заставило меня прервать ваш покой, ведь я полагал, что находясь по соседству с вами, вы не гневались бы на меня, если бы мимоходом я показал бы вам кое-что сугубо набожное… крестик, который мне заказал один финансист с Вандомской площади. Я могу сказать, не хвастаясь, что уже давно мне не удавалось создать более красивой вещицы.

– 

Действительно, господин де ля Френе, вы – порядочный человек, который не забывает своих друзей, и я очень признательна вам за этот знак внимания ко мне с вашей стороны. Поэтому, давайте взглянем на ваш шедевр. Ах! Посмотрите, месье барон, как это красиво! Оправа прелестна. Действительно, это – художественное произведение восхитительного вкуса. Камни великолепны, а огранка совершенна. Не находите ли Вы, какой удивительный огонь исходит от них? Эти финансовые нахалы сегодня покупают для своих жён самое великолепное. Искренне могу сказать вам, какое я испытываю сожаление, что столь красивая вещица предназначена жене этого станка по чеканке луидоров. И сколько это стоит, скажите пожалуйста?

– 

Мадам,– ответил Ла Френе,– ему я её уступаю за восемь тысяч франков, и это моё последнее слово.

– 

Если бы у меня были деньги, я бы купила у вас эту вещицу и за девять с половиной тысяч, и не испытала бы угрызений совести, если бы вы оставили эту вещицу в моем доме, не донеся её до дома заказчика.