Македа верно ждет своего избранного вот уже второй день. Царица, вместе с кормилицей и военачальниками прислушиваются к каждому шороху, чтобы возрадоваться скорейшему возвращению Мастера с первенцами. Беспокойство в душе находящейся в пещере государыни нарастало, и она никак не могла найти себе места. Она даже отправила в Урушалем Юд-Юда, надеясь разузнать о суженом, но волшебная птица вернулась без вестей, не желая известием о смерти Мастера волновать беременную хозяйку. Пребывая в неизвестности, властительница продолжала усердно молиться. Вдруг послышался топот копыт, и царица радостно направилась к выходу из пещеры, ожидая встретить своего любимого, восседающего на Сафанаде. Но, к ее глубокому разочарованию, жеребец примчался без всадника. Волнение в душе владычицы усилилось. Стараясь отогнать страшные мысли, она предположила, что Мастера схватили, а возможно, и оставили в заложниках вместе с детьми. Дан и Ашер решили сейчас же отправиться в Урушалем. Несмотря на все уговоры военачальников дождаться их возвращения в пещере, Македа отправилась вместе с ними.

* * *

Царь беззаботно спал, когда перед самым рассветом ему приснился сон. В нем он прогуливался по улицам Урушалема в окружении семидесяти стражников и вдруг, к своему удивлению, увидел незнакомое здание. Открыв тяжелые двери красного цвета, он прошел внутрь, приказав стражникам остаться снаружи. Здание имело два ряда колонн, поддерживающих крышу, а в самом центре строения стоял трон государя. Обратив внимание, что на другом конце зала находилось место, отведенное судье, Соломон заключил, что находится в здание суда. На вопрос правителя, есть ли здесь кто-нибудь, никакого ответа не последовало, и он решил пройти внутрь. Продолжая свои путь, он вдруг встрепенулся, когда из-за одной колонны появились Адония с военачальником Йоавом. Проходя мимо повелителя, ничего не сказав, они толкнули его плечом. Спящему все казалось реалистичным, несмотря на то, что Адония и военачальника уже нет в живых. Он не стал оборачиваться, продолжая путь к трону, стоящему в центре, как вдруг резко остановился, увидев человека в одежде пастуха. Мужчина, сидевший на полу, облокотившись спиной о высокую колонну, что-то наигрывал на лире.

Подойдя ближе, государь радостно произнес:

— Отец, это ты? — не веря своим глазам, владыка продолжил: — Отец, если бы ты знал, как я рад видеть тебя! Что ты делаешь в этом здании? Почему не приходишь ко мне во дворец? Прошу тебя, поднимайся с пола. Пойдем, я покажу тебе Урушалем, покажу, каким стал город, основанный тобой. Когда ты увидишь его, то обязательно возрадуешься и будешь гордиться своим сыном, Соломоном.

Человек с лирой, к удивлению государя, совсем не обрадовался встрече и, не обращая внимания на его слова, продолжал наигрывать грустную мелодию.

— Отец, это я, Соломон, сын твой, — продолжал властитель, показывая рукой на себя, но мужчина, будто ничего не слыша, смотрел в одну точку.

Повелитель не мог понять, в чем дело и отчаянно закричал:

— Что случилось, отец? Почему ты не узнаешь меня? Я так долго мечтал встретиться с тобой, а теперь ты даже не смотришь в мою сторону и молчишь. Прошу тебя, встань и обними меня. Если ты не желаешь покидать этого здания, то пройдем к трону. Я сейчас же прикажу, чтобы принесли еще один, для тебя, и мы вместе будем судить народ. — Соломон эмоционально продолжал: — Прошу тебя, не молчи. Хочешь, я прикажу, чтобы для тебя принесли трон выше моего, и его украшало еще больше золота и драгоценных камней.

Отмечая, что и этим предложением он не обратил на себя внимания, царь, сев на корточки, чтобы можно было посмотреть в лицо отцу, продолжил:

— Отец, если ты из-за Адонии не желаешь говорить со мной, то в первый раз я пощадил его, но затем он снова пытался занять трон, и у меня не оставалось выбора. Разве ты забыл, как он поднял мятеж, когда ты объявил меня своим наследником?

Но и оправдания не возымели желаемого результата. Человек продолжал смотреть в одну точку, перестав играть на лире. Государь, не понимая, в чем дело, решил предпринять еще одну попытку и грустным голосом проговорил:

— Адония был одержим желанием занять мое место. Но если ты думаешь, что я приказал казнить его из-за жажды власти, то я готов уступить трон тебе. Да, ты не ослышался, я готов вернуть тебе трон без раздумий, а сам сяду туда, куда прикажешь. Для меня главное, что мы снова вместе.

Мужчина поднялся на ноги. Он не стал по призыву Соломона двигаться к трону, а продолжал смотреть в ту же точку.

— Отец, что с тобой? Почему ты не рад видеть меня? Прошу тебя, ответь, чем я заслужил такое отношение с твоей стороны? Или, может, ты не признал меня? Взгляни еще раз, это я, твой сын, Соломон. Разве ты забыл, как нянчил меня, читал мне псалмы перед сном? Умоляю, не молчи.

Мужчина перевел взгляд на царя и молча смотрел на него, после чего, повернувшись к нему спиной, направился в другую сторону.

— Отец, пожалуйста, не покидай меня. Почему ты уходишь, даже не обняв своего наследника? Чем я вызвал гнев в глазах твоих? — со слезами проговаривал государь.

Но человек с лирой в руках продолжал движение, после чего на мгновенье остановился и, повернув голову к владыке, грустно проговорил:

— Я разочарован!

Затем продолжил все дальше отдаляться от Соломона.

Повелитель не понял его поведения. Он понимал, что смерть Адонии, еще при жизни отца поднявшего бунт, не могло вызвать такого холодного отношения. Раздумывая над этим, он прошел к центру зала, заняв трон напротив места, отведенного судье. Его размышления внезапно прервал громкий голос.

— Почему ты пролил кровь брата своего, Мариадона?

Услышав это обвинение, властитель понял, что в этот раз ему предстоит выступать не в качестве судьи, а пребывать на месте подсудимого:

— Я не проливал кровь Мариадона, — уверенно ответил он.

— Ночью четырнадцатого авива на него было совершено нападение, а ты, зная о подготовке покушения, не предупредил его.

— Нет, я ничего не знал, — пытаясь выгородить себя, продолжал Соломон.

— Нам известно, что Ванея докладывал тебе о готовившемся покушении, но ты не пожелал оповестить брата своего.

Поняв, что отпираться бесполезно, владыка уже менее уверенным голосом изрек:

— Да, я знал, но я не виноват. Я не планировал никакого нападения, это дело рук трех заговорщиков, а оповещать кого-либо в обязанности мои не входят. Если вам известно о том разговоре, то вы не можете не знать, — первосвященник Садок сказал, что в нашем поступке нет никакого греха.

— Когда очередь дойдет до первосвященника, он сам будет нести перед нами ответ, а ты должен говорить только за себя.

Немного переведя дух, царь с ухмылкой произнес:

— Это все его упрямство, он не хотел передать мне тайное слово и меч, вот поэтому я не стал останавливать заговорщиков. — Решившись перейти в атаку, он добавил: — С чего вы вообще взяли, что он мертв? Теперь из-за нескольких капель крови этого лжеца вы устраиваете властителю Урушалемскому судилище. — Государь внимательно смотрел на судейское кресло. — Передав мне ложное слово, он обманом заполучил вольную для своих военачальников, выставив меня на посмешище. Вдобавок к этому он спланировал побег царицы, невесты моей, кою я полюбил больше всего на свете. Но даже несмотря на все это, я приказал Ванее, чтобы те трое направились к Мариадону без мечей во избежание кровопролития. Как по мне, он заслуживал гораздо большего наказания за содеянное.

— Какое наказание может быть хуже, чем лишение жизни? — послышался все тот же голос.

— У вас неверная информация. Жизни его никто не лишал, это все его выдумки, — немного подумав Соломон, как будто осененный мыслью, задумчиво проговорил: — Как я раньше не догадался? Эту историю выдумал Мариадон, чтобы отец не пожелал говорить со мной. Уверяю вас, он живой и все вам соврал, его никто не убивал. Ванея сказал, что Мариадон куда-то пропал, даже не пришел на следующий день за первенцами и, скорее всего, покинул пределы царства с моей невестой. Прошу вас, передайте отцу, что Мариадон жив и, спрятавшись где-то, выдумал всю эту историю, чтобы рассорить нас.

— Тело твоего брата уже второй день покоится в земле, а душа его достигла Святилища Огня, — продолжил тот самый голос.

— Этого не может быть. Если не верите мне, пойдемте, я допрошу Ванею и тех троих офицеров, — произнес властитель, забывая, что находится во сне.

— Тебе еще представится такая возможность, поскольку трое заговорщиков убили Мариадона, а тело закопали. Даже Ванее пока ничего неизвестно об этом.

— Этого не может быть, этого не может быть, — в растерянности твердил Соломон.

Когда наступила тишина, огласили приговор:

— Тебе, царь, должно быть известно — того, кто пролил кровь Каина, ожидало семикратное возмездие, а за пролитую кровь Ламеха семидесятикратное, а за кровь Каина и Ламеха, текшую в жилах Мариадона, ожидает наказание семь раз по семьдесят.

В этот момент камни вокруг трона один за другим провалились в глубокую пропасть. Соломон сильно испугался и, закрыл глаза, боясь упасть в бездну, и крепко схватился за ручки трона. Через несколько мгновений он почувствовал, что все еще сидит на нем, а не летит в бездну, и осторожно открыл глаза. Он был все еще жив, а его трон, держась на нескольких камнях, висел над пропастью. Каждое движение могло привести к гибели и поэтому, продолжая крепко держаться руками за трон, он перестал смотреть вниз.

— В чем вина моя? В том, что я не оповестил Мариадона? — продолжал оправдываться владыка. — Клянусь вам, я никогда не позволил бы им лишить жизни брата, тем более что он последний близкий человек, оставшийся у меня в этом мире, — оглянувшись, Соломон в слезах, оправдываясь, кричал: — Отец, если ты слышишь меня, знай, что я не виноват в смерти брата. Да, я не предотвратил нападения, но смерти его я не желал. Если это возможно, то я готов до конца своих дней искупать этот поступок, прося прошения у предков, пребывающих в Святилище Огня. Мне очень важно их прошение, но главное для меня, Отец, чтобы ты простил меня.

Выслушав речь Соломона, голос продолжал:

— За заслуги отца ты сохранишь трон до конца дней твоих, но дети твои не унаследуют его. Трону, на котором ты восседаешь, все эти годы символизировавшему твое величие, суждено пасть от древесного клеща, который будет точить его все глубже день ото дня.

После этих слов из-под трона появился маленький клещ и приступил исполнять приговор.

— Тебе не будет доподлинно известно, когда именно это произойдет, поэтому каждый день, восседая на нем, ты будешь жить в страхе.

В панике от услышанных слов он повторял:

— Отец, я ни в чем не виноват! Прости меня. Мировая душа, прошу тебя также простить меня. Прошу простить меня, я не виновен в смерти брата.

С этими самыми словами на устах властитель проснулся в холодном поту.

ГЛАВА 28. ЦВЕТУЩАЯ ВЕТКА АКАЦИИ

Семнадцатый день весеннего месяца Авив. Урушалем.

Вскочив с кровати, Соломон еще долго не мог прийти в себя от увиденного во сне. Немного успокоившись, он прошел в тронный зал и приказал пригласить к нему Ванею.

Военачальник клятвенно заявлял, что ничего не знает о смерти Мариадона, а тех заговорщиков с того дня не видел. Царь приказал разыскать и привести их к нему, чтобы узнать подробности произошедшего той ночью. Ванея отправился выполнять приказ государя, пребывавшего в страхе после услышанного во сне приговора.

Через некоторое время ему доложили, что царица Савская вернулась во дворец и требует, чтобы властитель незамедлительно принял ее. Спустившись с трона, он направился приветствовать Македу, но скакавшая всю ночь властительница не собиралась любезничать с ним. Его смущал вид царицы — волосы растрепаны, одежда местами порвана от верховой езды по лесу.

Она без всяких церемоний прокричала:

— Где Мариадон, ты схватил его и держишь в заложниках вместе с первенцами?

— Клянусь тебе, мне неизвестно, где Мариадон. Только что я отправил Ванею и его лучших стражников на поиски.

— Он же остался здесь, чтобы освободить первенцев, — плача, проговорила владычица. — Что ты с ним сделал?

— Мы поговорили, а потом он сказал, что прибудет на следующее утро, но так и не появился во дворце. Ванея предположил, что Мариадон отправился с тобой и военачальниками.

Ты же прекрасно знаешь, что он никогда бы не бросил здесь первенцев.

Соглашаясь со словами царицы, Соломон все больше начинал верить в смерть Мастера.

— Он остался в Урушалеме, чтобы поговорить с тобой и с тех самых пор мы его не видели.

— Прошу тебя, Македа, не волнуйся, мои люди скоро все выяснят.