Кэролли Эриксон - Мария Кровавая

В письмах Карла, которые он отсылал к английскому двору в эти годы, редко можно встретить упоминание о Марии. Для императора помолвка была всего лишь незначительной деталью в дипломатической игре. В письме к Вулси в 1523 году он осведомлялся «о своей возлюбленной принцессе, будущей императрице», но сколько-нибудь значительного места в его мыслях скорее всего она не занимала. Что же касается Марии, то она, вероятно, должна была питать к Карлу какие-то романтические чувства как-никак будущий супруг, и дамы из ее свиты побуждали принцессу имитировать поведение, свойственное влюбленной невесте. Когда Марии было девять лет, она послала Карлу кольцо с изумрудом вместе с трогательным посланием, в котором «Ее Высочество заявляла, что подарок этот на память, чтобы Его Величество хранил его до тех времен, когда Господь пошлет им милость соединиться; также Ее Высочество выражала уверенность, что Его Величество хранит по отношению к пей целомудрие, как и она с Божьей милостью хранит свое по отношению к нему». Посланникам, которые должны были доставить императору кольцо с изумрудом, следовало добавить, что любовь Марии к Карлу столь страстная, что принцесса испытывает даже ревность, «одно из самых значительных проявлений любви». Вероятно, эту затею с кольцом придумала не Мария. В средние века было принято, чтобы принцесса таким образом проверяла верность своего рыцаря. Это была своего рода игра. Однако есть все основания полагать, что Мария, которая в течение всей жизни все принимала очень близко к сердцу, была искренней и в беспокойстве по поводу верности будущего супруга.

Карл, весьма далекий в то время от целомудрия и подумывающий, не подыскать ли ему еще где-нибудь невесту, тем не менее ответил посланникам, как настоящий рыцарь. Он справился о здоровье Марии, ее образовании, увлечениях, а затем, улыбаясь, надел кольцо с изумрудом на мизинец и приказал послам передать принцессе, что «он будет носить это кольцо в ее честь».

Вполне вероятно, что именно в тот период, когда Мария была помолвлена с Карлом V, Генрих решил серьезно обдумать вопрос о правах ее будущего супруга на английский престол. Он собрал своих главных законников во главе со Стивеном Гардинером, епископом Винчестерским и герольдмейстером ордена Подвязки, и предложил им для начала определить: «может ли мужчина, пользуясь пожизненным правом вдовца на имущество жены, по закону получить титул или другие почести?»

По этому вопросу сомнений никаких не возникло. Согласно английским законам, когда женщина выходит замуж, то к супругу переходит не только ее имущество (кроме приданого), но также титулы и доходы. Этот феодальный закон, поддержанный каноническими установлениями церкви, вошел в силу в XII веке, и при решении вопросов наследования, когда отсутствовал наследник мужского пола, в Англии им по-прежнему руководствовались. Однако с монархами прежде подобных проблем не возникало, поэтому на следующий вопрос Генриха законники должны были ответить, не располагая прецедентами. Он спросил: «Если корона должна будет перейти по наследству к Марии, получит ли ее супруг звания и титулы короля Англии?» Тут главные законники страны вынесли следующий вердикт: поскольку в феодальном законе насчет королей ничего не сказано, то супруг Марии не может претендовать на титулы короля; она, если пожелает, может даровать ему любые звания и титулы, в том числе и королевские.

Ясно, что, вынося эти вопросы на обсуждение в официальном порядке, Генрих, во-первых, не допускал и мысли, что Мария будет править страной, так как через несколько лет она станет замужней женщиной и, значит, реальным правителем будет ее супруг. Мария призвана лишь династически связать Генриха со своим внуком. Королю и в голову не приходило как-то подготовить Марию к управлению государством. Ее образование, впрочем, достаточно широкое, было направлено исключительно на то, чтобы она могла успешно управлять собой, а не другими.

А во-вторых, это означало, что Генрих уже практически смирился с тем, что скорее всего Мария останется его единственной законной наследницей. К 1525 году стало совершенно ясно — Екатерина больше не сможет иметь детей. Ей исполнилось сорок лет, и она все еще пользовалась благосклонностью Генриха. Порой он был с ней довольно нежен, по не более того. Очень сомнительно, чтобы они к тому времени делили брачное ложе. Место королевской любовницы, принадлежавшее прежде Бесси Блаунт, теперь заняла Мария Кэри, старшая дочь Томаса Болейна, дворянина из свиты Генриха. Болейн служил при короле довольно давно, всегда добросовестно выполняя различные обязанности, от держателя балдахина па крестинах Марии до посланника при французском дворе. За что и был удостоен чести: Генрих сделал его Дочь своей любовницей, хотя она и являлась замужней дамой. Мария Кэри была услужливой и доброй женщиной, правда, довольно бесцветной и потому никакого следа в памяти современников не оставила. Она не была такой красоткой, как Бесси, а также ни образованной, ни умной. Ей ничего не нужно было скрывать от мужа, который все знал с самого начала и не меньше жены суетился, чтобы угодить королю.

От супруги у короля дети больше не появятся — значит, их народят ему любовницы. Подтверждением тому служило Дальнейшее выдвижение единственного сына Генриха, Генри Фитцроя. Фитцрой был красивым и способным мальчиком, белокурым, как его родители. Было очевидно (хотя Генрих никогда не говорил такого вслух), что его готовят в наследники, если со временем это будет соответствовать планам короля. В шесть лет Фитцроя посвятили в рыцари Подвязки, а позднее в длинной утомительной церемонии, при которой его память подверглась серьезному испытанию, ему был присвоен и титул графа Ноттингема, а также герцога Ричмонда и Сомерсета. Эти титулы традиционно предназначались для наследника престола. Генрих VII, до того, как стать королем, носил титул герцога Ричмонда, который потом передал Генриху VIII перед восшествием того на престол. Титул герцога Сомерсета имели только легитимные наследники Джона Гонта, герцога Ланкастера. Графство Ноттингем принадлежало Ричарду, герцогу Йоркскому, младшему сыну Эдуарда IV. Более знаменательным был тот факт, что эти титулы возвышали Фитцроя над любым самым знатным вельможей при дворе, даже над принцессой Марией. Но тут Екатерина, которая редко пыталась обсуждать действия Генриха, запротестовала. «Разве может быть так, чтобы ваш отпрыск-бастард возвысился над дочерью королевы?» В ярости Генрих отослал из числа придворных трех испанских фрейлин Екатерины, к которым она чаще всего обращалась за советом. Королева была обижена и оскорблена, но промолчала.

Окружение Фитцроя, его свита и образование были такими, каким и надлежало быть у принца. Как и Мария, он имел маленький трон с балдахином из золотой парчи, отороченной красным шелком. Он учился ездить верхом на резвом пони и обращаться с луком, а на шестое лето в одном из королевских охотничьих парков убил своего первого оленя. Учитель Фитцроя, Ричард Крок, преподавал ему греческий и латынь, а также помогал писать короткие письма, которыми тот заваливал своего отца. Грамотностью мальчика Крок очень гордился Достаточно сказать, что тот в восемь лет уже самостоятельно переводил Цезаря. Его старания объяснялись частично и тем, что Генрих обещал Фитцрою полные рыцарские доспехи, копию своих, когда тот одолеет часть «Записок о Галльской войне» Юлия Цезаря. С девяти лет мальчик часто откладывал занятия, чтобы поохотиться или поупражняться с копьем. Крок писал Генриху тревожные письма, жалуясь, что свита Фитцроя отвлекает мальчика от книг и насмехается над его учителем, что они транжирят королевские деньги на дорогую пищу и вино. В конце концов Генрих приказал перевезти фитцроя ближе ко двору.

Конечно, Генрих пока был сравнительно молод, здоров и полон сил, поэтому вопрос о наследовании если и обсуждался, то исключительно в теоретическом плане. В любом случае предполагалось, что это случится еще очень не скоро. Но едва королю перевалило за тридцать, как произошли два инцидента, которые напомнили ему и его напуганным придворным, что он не бессмертен и что любой несчастный случай совершенно неожиданно может сделать наследование престола самой животрепещущей проблемой в стране.

Весной 1524 года Генрих принял участие в турнире, устроенном с целью испытать его новое изобретение — доспехи, «сделанные по собственному фасону короля», которые сильно отличались от доспехов для турнирных поединков, использовавшихся в Англии. Какие там были введены новшества, об этом упоминаний не сохранилось. Известно только, что шлем у Генриха был обычной конструкции, потому что, когда он перед началом поединка занимал позицию в конце площадки для турниров, его внимание было обращено на что угодно, но только не на голову. Его противником был Чарльз Брэндон, и все слышали замечание Брэндона, когда тот брал свое копье и двигал коня на позицию в противоположном конце арены, что он не видит короля. Если на шлеме рыцаря забрало поднято, то видеть он может только то, что расположено непосредственно перед ним. А Генрих по невнимательности (своей или слуг) забрало своего шлема не поднял. Это заметили только тогда, когда два противника направили своих коней навстречу друг другу.

Увидев, что королю угрожает опасность («его лицо было совершенно открытым»), зрители начали кричать, но Генрих и Брэндон продолжали скакать. Копье Брэндона ударило в шлем короля, причем в самое слабое место, пластинку у лба, — ее никогда не делали достаточно прочной, потому что все равно она прикрывалась нижним забралом. После удара копье сломалось, и множество острых деревянных щепок обрушилось на незащищенное лицо короля. Если бы копье угодило чуть ниже или даже небольшая щепочка попала в глаз, он был бы наверняка мгновенно убит. Это просто чудо, что король избежал смерти. Слуги были в ужасе, Брэндон бледен как мел, а Генрих снял забитый щепками смятый шлем и заверил потрясенных приближенных, что не ранен и что «ему некого винить, кроме себя». Чтобы успокоить собравшихся, он быстро прошелся по площадке, приказал оруженосцам «собрать все обломки», а затем снова сел в седло и провел еще шесть поединков (на сей раз без инцидентов), «дабы все могли убедиться, что он не пострадал».

Другой случай был менее живописным, но в равной степени опасным. Генрих был на соколиной охоте, и ему нужно было пересечь ров, полный воды. Король попытался перепрыгнуть, используя шест, но тот под тяжестью его веса сломался, и он упал в грязный поток, причем головой вниз. К счастью, рядом оказался один из слуг, Эдмунд Муди, который прыгнул в воду и помог Генриху выбраться на поверхность. Хронист написал, что без помощи Муди король бы определенно захлебнулся.

Эти столкновения со смертью произошли с интервалом в месяц и, должно быть, убедили Генриха в том, как все в этом мире ненадежно. И скорее всего именно после этого он решил возвысить свою дочь. В тот же год, когда Генри Фитцрою были дарованы его титулы, Марию официально провозгласили принцессой Уэльской. Она оказалась первой девочкой, имеющей такой титул. В раннем детстве Генриха, когда его брат, Артур, был принцем Уэльским, его отец, Генрих VII, послал Артура в Ладлоу, район на границе с Уэльсом, для чего замок Ладлоу отремонтировали и расширили под резиденцию принца. Теперь туда собирались отправить Марию вместе с «достойными и рассудительными советниками», чтобы возглавить двор королевского наместника. Это должно было призвать независимый Уэльс подчиняться власти английских законов.

В двадцатые годы XVI века Уэльс для англичан был чем-то неведомым и враждебным. Там жили чужаки, непохожие на них во всех отношениях. Их язык был непонятным, обычаи варварскими, а порядок, который установили там вожди-правители, передающийся из поколения в поколение, казался англичанам хаосом. Самая высокая преступность в Англии была на границе с Уэльсом. В одном из официальных донесений говорилось, что в пограничной области совершаются «многочисленные разбои, убийства, кражи, нарушения прав владений, бунты, мятежи и подкуп; при судебных разбирательствах имеет место поддержка одной из тяжущихся сторон в корыстных целях, а также всякого рода волнения и много других дурных проявлений, в то время как местное население упорно отказывается принять правление из Лондона как панацею от всех этих болезней».

В те времена Уэльс еще не был частью Англии, а только зависимой территорией. Валлийцы, жители Уэльса, считали англичан завоевателями и ненавидели их, полагая, что те вмешиваются в их жизнь, даже не делая попыток ее понять. Обстановка была напряженная, и по этой причине свита Марии и ее Совет на всякий случай расположились прямо у английской границы. Совет был призван образовать в приграничной области двор принцессы; судьи привезли с собой в Уэльс огромный сундук с тремя замками, наполненный книгами записей о землевладении и другими документами. Их миссия состояла в том, чтобы проверить поместья, расположенные в приграничной полосе, в соответствии с этими записями и связать каждого владельца договором по закону, а также священнослужителей и всех прочих, чтобы подтвердить условия землевладения, установленные еще Генрихом VII.