Хорхе Исаакс - Мария

Най присела на колени к отцу, обняла его и, осыпая поцелуями его седины, со слезами проговорила:

– У тебя будет теперь двое детей: мы будем голубить твою старость, а рука Синара защитит тебя в бою.

Магмау поднял голову, знаком подозвал Синара и мрачно сказал, протянув к нему правую руку:

– Эта рука убила твоего отца, вырвала сердце у него из груди… и глаза мои наслаждались зрелищем его предсмертных мучений…

Най, прижавшись губами к губам Магмау, заставила его умолкнуть, повернулась к Синару и, простирая к нему прекрасные руки, нежно заговорила:

– Эти руки врачевали твои раны, мои глаза проливали слезы о тебе…

Синар упал на колени перед своей возлюбленной и своим господином, и тот после долгого молчания сказал ему, обнимая дочь:

– Вот дар, который я принесу тебе как залог моей дружбы в тот день, когда уверюсь в твоей.

– Клянусь своими богами и твоим богом, – ответил сын Орсуэ, – дружба моя нерушима навеки.

Через два дня, под покровом темной ночи, Най, Синар и Магмау покинули Кумаси, уводя с собой тридцать рабов обоего пола, а также караван верблюдов и страусов; одни из них везли людей, другие были нагружены драгоценностями, посудой, золотым песком, раковинами, служившими в тех краях разменной монетой, водой и запасом продовольствия на долгий путь.

Много дней продолжались полные опасностей странствия. К счастью для путников, стояла хорошая погода и ни разу не повстречались им разбойники. Дорогой влюбленные Синар и Най старались развеять печаль Магмау веселыми песнями, а по вечерам, при свете луны, плясали перед его шатром под звуки лир и рожков из слоновой кости, на которых играли рабы.

Наконец добрались они до страны народа комбуманес на берегах Гамбии; племя устроило торжественные празднества и жертвоприношения в честь знатных гостей.

С незапамятных времен комбуманесы вели ожесточенную войну с камбесами; война эта разгорелась не только из-за племенной вражды, но также из-за низменной алчности. И те и другие продавали европейским работорговцам захваченных в бою пленников в обмен на оружие, порох, соль, железо и спиртное; если же не хватало пленных врагов, то вожди обоих племен продавали собственных подданных, а случалось, все они продавали родных сыновей.

Отвага и опытность Магмау и Синара в военных делах оказались весьма полезны комбуманесам: они одержали победу во всех боях с соседями и достигли успеха, до той поры не виданного. Магмау пришлось сделать выбор: убивать пленных или продавать европейцам. Он решил выменивать их, но зато добился от вождя комбуманесов, чтобы тот под страхом суровой кары запретил своим подданным продавать собственных слуг и детей.

Однажды вечером, когда Най отправилась со своими рабынями искупаться в водах Гамбии, а Синар с нетерпением поджидал ее под сенью огромного баобаба, где в дни мира любили они уединяться вдали от всех, два рыбака причалили на своей пироге к берегу неподалеку от Синара. В пироге, кроме рыбаков, было двое европейцев. Один из них с трудом выбрался на землю и, преклонив колени, погрузился в молитву: бледные лучи заходящего солнца, пробиваясь сквозь листву, озаряли его лицо, сожженное зноем и окаймленное пышной, почти седой бородой. Склонясь в молитве, он положил на песок свою широкополую соломенную шляпу, и речной ветер развевал его длинные спутанные волосы. На нем было черное одеяние до пят, все в грязи и лохмотьях, а на груди блестел медный крест.

И тут его увидала Най, которая пришла на встречу с возлюбленным. Рыбаки в это время вынесли на берег мертвое тело второго европейца, одетого так же, как его спутник.

Рыбаки рассказали Синару, что нашли этих белых в шалаше из пальмовых листьев двумя лигами выше по течению Гамбии; молодой европеец умирал, а старик напутствовал его, произнося молитвенные заклинання на каком-то незнакомом языке.

Старый священник еще некоторое время молился, никого не замечая. Когда он поднялся на ноги, Синар, взяв за руку Най, испуганную видом чужеземца, его странным лицом и одеянием, спросил у старца, кто он, откуда и зачем приехал? И с удивлением услышал, что тот, хотя и с трудом, но отвечает ему на языке ашими:

– Я пришел из твоей страны, я вижу на твоей груди изображение красной змеи – знак вождей ашими, и говоришь ты на их наречии. Я родом из Франции, и проповедую я мир и любовь. Позволяют ли обычаи этой страны хоронить в ее земле чужеземца? Твои соплеменники оплакали двух других моих братьев и поставили кресты на их могилах; многие в твоей стране носят золотые крестики на груди. Разрешишь ли ты мне похоронить чужеземца?

Синар отвечал:

– Сдается, ты говоришь правду. Видно, ты не такой дурной человек, как все белые, хотя и похож на них. Но у меня нет здесь большой власти. Пойдем с нами, я отведу тебя к вождю комбуманесов, мы возьмем с собой тело твоего друга и узнаем, разрешит ли вождь похоронить его в своих владениях.

По пути к городу Синар разговаривал с миссионером, а Най, прислушиваясь, старалась понять их. Рыбаки несли за ними на плаще тело молодого священника.

Из разговора с чужеземцем Синар понял, что тот говорит правду: миссионер рассказал, что в стране ашими правит брат Синара, а самого его считают погибшим. Он объяснил, как удалось ему заслужить доброе отношение племени ашими: он успешно вылечил многих больных я среди них, по воле случая, любимую рабыню вождя. Ашими дали ему провожатых и продовольствие, чтобы он мог отправиться на побережье вместе с единственным своим товарищем, оставшимся в живых. Но в пути на них напал вражеский отряд, часть проводников бежала, остальные были перебиты. Победители бросили священников в пустыне, одних, без продовольствия, возможно, опасаясь, что побежденные вернутся с подкреплением. Долгие дни шли они, держа путь по солнцу и питаясь только плодами в оазисах, и наконец добрались до берегов Гамбии, но жестокая лихорадка подточила силы его молодого друга, в когда рыбаки нашли их, он уже умирал.

Магмау и Синар привели священника к вождю комбуманесов, и Синар сказал:

– Перед тобой чужеземец, который умоляет дозволить ему предать земле тело своего брата, а самому отдохнуть здесь немного, чтобы затем вернуться в свою страну. В благодарность он обещает исцелить твоего сына.

В ту же ночь Синар и два его раба помогли миссионеру похоронить покойного. Преклонив колени на краю вырытой рабами могилы, старец запел песнь, исполненную глубокой печали, и в лунном свете на седой бороде священника блеснули слезы, увлажнившие чужую землю, которая дала приют его бесстрашному другу.

Прошло около двух недель после появления французского миссионера в стране комбуманесов. Потому ли, что один Синар понимал его речь, или же самому Синару нравилось беседовать с европейцем, но они каждый день совершали вместе длинные прогулки, и Най заметила, что всякий раз ее возлюбленный возвращался задумчивый и грустный. Она предположила, что чужестранец сообщил Синару какие-нибудь печальные вести о его родине, но, подумав, решила, что оживленные рассказами священника воспоминания пробудили грусть в душе сына Орсуэ и он стремится снова увидеть родные края. Однако нежная любовь Синара не только не охладела, но становилась все горячей, и Най при первом же удобном случае поведала ему о своей тревоге.

Жаркий день угасал, Синар сидел на берегу, охваченный глубокой печалью, которая, бывало, так трогала сердце Най в дни его рабства. Завидев возлюбленного, девушка тихо подошла к нему. На ней была короткая алая шелковая юбка, затканная серебряными звездами, длинная, скрещенная на груди лазоревая шаль, красный тюрбан, сколотый золотыми булавками, агатовые браслеты и ожерелье; в этом уборе она выглядела еще соблазнительней, чем всегда. Най присела подле Синара, но он не оторвался от своих мыслей. Наконец она сказала:

– Никогда не поверила бы, что с приближением желанного часа, когда отец отдает меня тебе в жены, ты будешь так печален. Разве отец стал меньше любить тебя? Быть может, я не так нежна с тобой или не кажусь тебе такой красивой, как в тот день, когда ты признался мне в своей любви?

Синар не сводил глаз с быстрых вод Гамбии и будто даже не слышал ее. Най молча смотрела на него сквозь слезы и наконец разразилась рыданиями. Тут Синар стремительно повернулся и, увидев ее слезы, нежно поцеловал любимую.

– Ты плачешь? – спросил он. – Так-то встречаешь ты долгожданный час счастья?

– Ах, никогда еще не был ты глух к моему голосу, никогда не случалось, чтобы мой взгляд не встретил ласкового ответа в твоих глазах. Вот почему я плачу.

– Когда же, – сказал он, – бывало, чтобы самый тихий твой зов не пробудил меня среди сна? Когда мог я не почувствовать твоего приближения, даже не видя, не ожидая тебя?

– Вот сейчас, мгновение назад. И то, что ты сам этого не заметил, Синар, лишь подтверждает твое равнодушие и мое несчастье.

– Прости, Най! Прости меня, ибо я думал о тебе.

– Что сказал тебе этот чужестранец? – спросила Най; она вытерла слезы и, играя, перебирала кораллы и зубы в ожерелье воина. – Почему ты все время уединяешься с ним, хотя столько раз говорил, что каждый час, проведенный без меня, для тебя мука. Он рассказал тебе, что женщины в его стране белее слоновой кости, а глаза их сини, как глубокие воды Тандо? Моя мать когда-то говорила мне об этом, но я забыла тебе рассказать… Ей много чего поведал о стране белых людей один чужеземец похожий на этого, к кому ты так привязался; по ее словам она тоже привязалась к тому белому. Но когда он покинул Кумаси, моя мать стала противна Магмау: она стала поклоняться другому богу, и мой отец… мой отец предал ее смерти.

Най умолкла, а Синар снова погрузился в свои невеселые мысли. Но вот, словно очнувшись от забытья, он взял за руку свою любимую и повел ее на вершину утеса – перед ними расстилалась бескрайняя пустыня и несла свои воды могучая река.

– И Гамбия и Таидо, – сказал он, – зародились в лоне гор. Знаешь ли ты, кто сотворил горы?

– Нет.

– Их сотворил бог. Видела ли ты, чтобы Тандо повернула свое течение вспять?

– Нет.

– Тандо, словно слеза, теряется в огромном океане. Рев морских волн заглушает рокот реки, как громовой ураган, ломающий исполинские деревья, точно сухой тростник, заглушил бы твой голос. Знаешь ли ты, кто сотворил море?

– Нет.

– Молния, которая, разодрав тучи, падает на вершину баобаба и обрывает его ветви, как увядшие цветы с тонкого стебелька; звезды, украшающие небо, подобно агатам и жемчугу на твоем платье; луна, на которую ты любишь смотреть, покоясь в моих объятиях; солнце, ласкающее твою кожу, отраженное в твоих глазах, солнце, перед которым огонь наших жертвенников подобен мерцанию светлячка, все это – творение единого бога. Он не хочет, чтобы я любил другую женщину, кроме тебя; он велит мне возлюбить тебя, как самого себя. Он хочет, чтобы я смеялся, если смеешься ты, плакал, если ты плачешь, чтобы в благодарность за твою любовь я защищал тебя, как собственную жизнь; а если ты умрешь, я буду плакать на твоей могиле, пока не соединюсь с тобой на небе, где ты будешь ждать меня до моего часа.

Най, обвив руками плечи Синара, не сводила с него нежного, самозабвенного взгляда – никогда еще ее любимый не был так прекрасен. Прижав Най к груди, Синар горячо поцеловал ее в губы.

– Так сказал мне чужеземец и велел научить тебя. Его бог станет нашим богом.

– Да, да, – обнимая возлюбленного, ответила Най. – А после него твоей единственной любовью буду я.

В тот день, когда вождь комбуманесов повелел начать торжественные празднества по случаю свадьбы Синара, с первыми лучами солнца миссионер, Синар и Най тайком от всех спустились на берег Гамбии. Отыскав укромное место, миссионер обратился к молодым с такой речью:

– Бог, любить которого я научил вас, бог, которому будут поклоняться ваши дети, превратит в храм сень этих пальм, скрывающую нас от людского взора; в этот миг он взирает на вас. Помолимся ему, да пошлет он вам свое благословение.

Выйдя вместе с нареченными на берег реки, священник медленно и торжественно прочел молитву, а они повторили ее, преклонив колени. Затем, окропив их головы водой, он совершил обряд крещения.

Некоторое время священник горячо молился, потом велел Синару и Най подать друг другу руки и, прежде чем благословить их, произнес слова, которые Най запомнила на всю жизнь.

Последнюю ночь празднества все знатные люди племени пировали и веселились в доме Магмау. Гости надели самые роскошные одежды и драгоценности. Магмау выделялся среди воинов могучим ростом и пышностью наряда, а Най затмила своей красотой и прелестью всех самых прекрасных жен и рабынь комбуманесов. Факелы из ароматической смолы, вставленные в черепа камбесов, убитых в бою рукой Магмау, освещали просторные покои. Едва смолкал гром воинственной музыки, ее сменял томный и нежный перезвон лир. Крепкие одурманивающие напитки лились рекой, и гостей одного за другим одолевал глубокий сон. Сбежав от шумного застолья, Синар прилег отдохнуть в своих покоях, а Най, сидя рядом, обмахивала его опахалом из страусовых перьев.