– Отбили… – махнул рукой гусар. – Покатились они до Парижа. – Он засмеялся. – Вы сами сможете идти, ваша светлость? В госпиталь к матушке вашей отправимся сейчас…

– Я не поеду в госпиталь! – воспротивился Саша, вскочив на ноги, и тут же закачался. У него закружилась голова. – Я останусь с солдатами, – настырно твердил он…

– К матушке, к матушке! Я приказываю, – послышался голос Багратиона. – Подойдите сюда, Александр. Будете сопровождать…

Потемкин нехотя подчинился.

Тем временем ополченцы склонились над графом Анненковым. Перевернувшись, Алексей лежал на груди без сознания – пока звали ополченцев и отбивались от атаки французов, он пришел в себя и попытался встать. С правой стороны живота по траве расходилось большое пятно крови. Ротмистр едва заметно дышал, в дыхание его прорывался хрип…

Мужики взяли офицера за плечи и ноги.

– Осторожнее, осторожнее, – просила их Анжелика, поддерживая голову Алексея.

Ротмистр застонал. Испугавшись, мужики бросили его наземь.

– Да вы что! – накинулась на них маркиза. – Мало того, что он ранен. Вы его разобьете еще!

В этот момент один из санитаров, которые несли князя Багратиона, обернулся и признал ротмистра:

– Алексей Александрович! – воскликнул он, позвал себе помощника и подбежал к Анненкову. – Давыдовский я, Никифор, помните? – спросил он у Анжелики.

Маркиза речи его русской не поняла, но по лицу узнала мужика, который разговаривал с Денисом Давыдовым при въезде в Бородино. Она радостно улыбнулась.

– Сейчас, сейчас, Алексей Александрович. – Никифор в одиночку поднял Анненкова с земли и уложил на носилки. – Чего мнешься?! – прикрикнул на долговязого «пленителя» Анжелики. – Помогай мне!

Тот быстро прихватил носилки сзади.

– Подлаживайся под меня, – командовал Никифор. – Теперича понесли.

Анжелика старалась идти рядом с ними, поправляя голову ротмистра, которая все время скатывалась набок. Алексей на несколько мгновений открыл глаза, взглянул на Анжелику и снова опустил веки. Кто-то ткнулся маркизе в спину. Анжелика обернулась и увидела свою кобылку. Перепуганная Звезда вернулась и теперь неотступно следовала за хозяйкой. Анжелика взяла ее за повод.

* * *

Раненые поступали в госпиталь великой княгини Екатерины Павловны сплошным потоком. Даже князю Багратиону невозможно было бы протиснуться через фуры с ранеными, забившие единственный мост через ручей Стонец, да командующий и не велел торопиться вперед всех. Некоторые просто ползли кто на четвереньках, кто и вовсе по-пластунски со стоном и криками, и это особенно поразило французскую маркизу. Создавалось впечатление, что едва ли не пол-армии скопилось вокруг госпитальных палаток. Вся трава, вся земля вокруг них пропитались кровью.

Выйдя из операционной палатки и увидев своего сына, измаранного в крови, княгиня Лиз едва сдержалась, чтобы не вскрикнуть… Усталое лицо ее, с воспаленными от бессонных ночей глазами, посерело. Она молча смотрела на Александра, ожидая, верно, что он вот-вот упадет замертво.

– Матушка, матушка, – юный князь Потемкин подбежал к княгине и, обняв, прижался лбом к ее груди. – Мы не пустили французов на флеши, матушка! Мы отбились. Я вел атаку. Граф Алексей Александрович спас мне жизнь…

– Мальчик мой, герой мой… – Тонкие руки Лиз с бледными дрожащими пальцами гладили плечи сына, взгляд повлажневших глаз устремился на носилки, она, вздрогнув, рванулась вперед, но остановила себя.

– Он жив, он только ранен, – успокоил ее Александр, имея в виду графа Анненкова.

– Лиз, князь Петр Иванович здесь, – отвлекла княгиню Анна Орлова. – Заносите, заносите срочно в палатку, – скомандовала она санитарам, которые несли командующего.

Но глядя на длинную солдатскую очередь, Багратион приказал остановиться.

– Я подожду, – решил он…

– Куды ж ждать, ваша светлость, – заговорили вокруг. – Мы тебя сами занесем к медикусам, коли мужики не понесут. Мы ж без тебя – куды ж? Нашего-то брата, солдата, по Руси всегда сыщется. А тебя мы побережем…

– Спасибо, спасибо, братцы, – растрогался Багратион.

– Нечего говорить долго, – торопилась княгиня Орлова. – Заносите скорее. И графа Анненкова тоже… Бурцев! Бурцев где? – воскликнула она.

– Да я вернусь, пожалуй, – откликнулся гусар, садясь на коня. – Заживет как на собаке. Эка чепуха!

– Бурцев, немедленно на перевязку! – Анна почти силком стащила его с седла.

Положив Багратиона на операционный стол, доктора вспороли ему сапог. Лиз подошла сзади и опустила руки на золотые генеральские эполеты князя. Голова ее все время поворачивалась к соседнему столу, где находился граф Анненков. Там фельдшер с засученными рукавами снимал с графа окровавленный доломан, а маркиза Анжелика помогала ему.

Расстегнув пуговицы мундира, Багратион достал пачку писем, которые хранил при себе на груди, и протянул их Лиз.

– Вот возьми, Лизавета Григорьевна, – проговорил он, переведя на нее взгляд черных горячих глаз, в которых мужество превозмогало страдание. – Юнцом стоял я в карауле в Яссах, когда батюшка твой, Григорий Александрович, заметил меня и наградил крестом со своей груди за штурм Измаила. С тех пор много воды утекло, но преданность мою и он, и ты много раз испытывали. Ты знаешь, что никого у меня на свете нет, Лиз, – один как перст, средь солдат всю жизнь. Но, если что случится со мной, я не хочу, чтобы имя единственной женщины… Ты понимаешь, о ком я говорю… Я не хочу, чтобы имя ее стало достоянием сплетен. Вот письма ее ко мне, я всегда носил их под сердцем. Если я умру, – сожги их, Лиз.

Он протянул Потемкиной письма великой княгини Екатерины Павловны, которую любил много лет. Княгиня взяла их, стараясь унять волнение.

– Я знала всегда, что ты – настоящий мужчина, Петр Иваныч, – вздохнула она. – Но я верю, что рана твоя не смертельна. Ты встанешь на ноги, обязательно, и еще поведешь нашу армию к победе… Письма я пока возьму, у меня они будут сохраннее. Потом верну. И никому не покажу, не сомневайся.

– Спасибо, Лиз, – князь Багратион с благодарностью сжал ее руку.

Она наклонилась вперед – слезинка, скатившись по щеке, упала на лицо командующего.

– Не плачь, Лиз, не плачь, – проговорил он, и голос неустрашимого Багратиона дрогнул. – Я запрещаю тебе, я – русский генерал…

– Жить будешь, батюшка, – сказал доктор, осмотрев рану. – Только поберечься надобно…

Услышав его вердикт, Багратион улыбнулся и сразу же попросил:

– Пошли кого-нибудь, Лиз, пусть узнают, как там, на левом фланге, держатся ли?

Вызвался Бурцев, его уж перевязали.

Когда гусар вернулся, лицо его выражало тревогу. Князь Багратион приподнялся на локте.

– Что? Что? Говори! – потребовал он…

– Отступили наши… – проговорил Бурцев глухо, – француз на флешах… Генерал Милорадович отступил за овраг…

– Как отступил?! – воскликнул Багратион и ударил кулаком по столу, на котором лежал. – О, дьявол, – простонал Багратион. – Они отдали левый фланг Бонапарту! Все кончено, Россия потеряна. Все – зря… – Черноволосая с проседью голова князя откинулась, он захрипел, доктора засуетились вокруг него.

Алексею Анненкову обильно прыскали водой в лицо. Ее капли, смешанные с кровью, падали и на Анжелику, которая находилась рядом с ротмистром. Низко наклонившись над раной Алексея, доктор ощупал ее и тяжело вздохнул.

– Вы бы шли отсюда, мадам, – проговорил он, взглянув на маркизу. – Не женское дело смотреть на такое…

– Нет, я останусь, – ответила Анжелика решительно, – я буду с ним..

– Ну, как знаете, – пожал плечами доктор. – Но имейте в виду, я предупредил вас. Видите, сколько раненых у нас, выхаживать вас от обморока нам некогда.

Анжелика нахмурилась и промолчала. Про себя она решила, что вытерпит что бы ей ни довелось увидеть.

Доктор подозвал санитара. Тот заслонил раненого от Анжелики спиной. Она слышала только глухой стон, вырвавшийся из груди Алексея, потом в посудину посыпались разбитые кости, отрезанные куски мяса…

* * *

Пушки продолжали греметь. Потеснив и взломав левый фланг русских, Наполеон выхватил ключи от всей бородинской позиции, и теперь ему оставалось только разгромить центр. Горы трупов громоздились на кургане Раевского. Десятки атак французской пехоты и кавалерии обрушивались на батарею: вот-вот, еще немного и – оборона лопнет.

Но русские держались самоотверженно. Раевский и части разбитого фланга Багратиона, которые присоединились к нему, казалось, не теряли силы, а только удесятеряли их. Чтобы отвлечь Наполеона от центрального редута, Кутузов бросил в тыл противника лихие казачьи части. Они пронеслись ураганом, сея смерть. Французы вынуждены были отступить, чтобы ликвидировать прорыв, – это отняло время, спасло Раевского, а вместе с ним и всю русскую армию от разгрома.

Наступал вечер, солнце заходило за тучи… Наконец, утихла и жестокая артиллерийская дуэль. Опустилась тишина, столь непривычная всем, кому довелось пережить этот страшный день. Ни русская армия, ни французская не продвинулись ни на шаг, они оставались на тех же позициях, на которых стояли утром, перед тем как все началось.

Убедившись, что опасность для графа Анненкова миновала, Анжелика поехала к кургану. Все время, пока она оставалась рядом с русским офицером, ее не покидали мысли о брате. А вдруг Александр ранен и лежит среди чужих и некому ему помочь? Она с содроганием думала, что ее старший брат мог быть и убит. Тогда кто же предаст земле его тело?

Ужасное поле боя раскинулось перед маркизой. Долины, холмы и овраги были покрыты телами убитых и раненых так густо, что под ними не видно было земли. Трупы громоздились друг на друга в несколько рядов, особенно на самом редуте и влево от него, где еще с утра стояли дивизии Багратиона. Повсюду валялись разбитые пушки и остовы зарядных ящиков. Стадами бродили искалеченные раненые кони.

Страшный вид Бородинского поля поразил Анжелику настолько, что она не смогла удержать слез. Над всем полем, на котором десятилетиями отец Давыдова, его деды и прадеды собирали урожаи и пасли скот, теперь опустилась тьма смертельной, удушающей сырости, сильно пахло порохом и кровью. Начал накрапывать дождь…

Издалека Анжелика увидела мальчика, сидящего на лафете разбитой русской пушки и смотрящего перед собой на поле. Подъехав ближе, она узнала его – это был младший сын генерала Раевского Николенька. Тот обернулся – все волосы впереди у него оказались седыми.

– Мадам, я был здесь с самого начала и до конца, – проговорил он так, как будто продолжал какую-то свою мысль, о которой Анжелика не знала, но легко могла догадаться.

На фоне огромной трагедии, простершейся перед ее взором, маркизе показалось излишним кривить душой и выспрашивать у мальчика то, что ей хотелось узнать больше всего. И она спросила его напрямую:

– А французского генерала, который вел со знаменем кирасир, убили? Вы не видели его, Николя?

– Видел, – ответил мальчик. – Он очень храбро дрался, и папа даже восхищался им. Его ранило, и конь понес его к своим…

Глядя на кровавый дол, бывший еще утром столь оживленно-зеленым, лишь тронутым желтизной, Анжелика размышляла, что же ей делать теперь. При русской армии ее никто не держал и не просил остаться. Наоборот, здесь все почувствуют облегчение, если она уйдет. При французской… Конечно, там находятся оба ее брата, если они живы. Но среди огромной толпы израненных людей, измученных, голодных и злых, вспоминают ли они о своей сестре? Увы, за долгие годы разлуки с Александром сама Анжелика относилась к старшему брату скорее как дорогому сердцу образу, чем как к живому человеку, которого почти забыла. Они давно стали чужими. Зачем обманывать себя?

Остается только Пьер. Наверняка перепуганный, покинутый всеми. Но кто сказал, что он все еще при армии? Возможно, Александр уже отправил его домой к матушке. Наверняка отправил. Ведь mamán написала ему не одно письмо с требованием вернуть «мальчика» под родной кров. Анжелика не сомневалась в этом.

Как явится она, как скажет она брату Александру, который в лучшем случае лежит в лазарете, что видела его атакующим, находясь на русских позициях? Как объяснит, почему не приехала раньше? Она думала, что битва, которая только что закончилась, будет просто битвой, как все предыдущие, а оказалось… Анжелика не могла точно подобрать слово, что «оказалось». Чем могло оказаться для всех участвовавших в нем Бородинское сражение? Началом конца или началом всех начал? Но она чувствовала отчаянную безысходность кровавого побоища и глубокую скорбь кругом…

Стоя на покрытом трупами кургане Раевского рядом с его сыном, для которого, очевидно, в этот страшный день детство закончилось навсегда, Анжелика положила руку на плечо русского мальчика, и они оба молчали, наблюдая, как санитары с обеих сторон вывозили раненых. Как артиллеристы у курганных пушек, запотелые, в порохе и крови, оставшиеся по два-по три человека из расчета, собирали заряды, складывая их по ящикам, и проверяли фитили. Их лица, осунувшиеся, серые, были полны решимости повторить завтра все, что они сделали сегодня.