Он полагал, она растеряется, но Лиз не дрогнула:

– Кавалергард Иван Анненков еще очень молод и, возможно, легче выдержит испытание. Алексей Александрович же прошел четыре войны, был много раз ранен, его здоровье…

– Не продолжайте, я догадался, – остановил ее Николай. – Вы просите за Алексея Анненкова.

– Да, Ваше Величество, – поклонилась Лиз.

– Не нужно так часто кланяться, ведь мы родня. – Император подошел к Лизе и вдруг задал вопрос, которого княгиня никак не ожидала: – Вы знали о заговоре? Отвечайте!

– Я? – княгиня воскликнула в изумлении. – Откуда?

– Вы все знаете, что делается в гвардии. Кому же еще знать, как не вам и не княгине Анне Алексеевне? Про гвардию-то, – его утверждение прозвучало провокационно.

– Возможно, государь Александр Павлович и знал о существовании тайных обществ, – ответила Лиз выдержанно, – но никогда не говорил со мной об этом. Что же касается покойного графа Милорадовича, то и он, вероятно, по долгу службы был осведомлен. Но не выносил сведений за пределы своего ведомства. Иных же источников я не имела, вам это известно, Ваше Величество.

В глазах Николая она снова прочитала усмешку. Но возразить тому было нечего.

– Мой брат узнал о заговорщиках незадолго до смерти, – подтвердил он, – он поручил Милорадовичу следить за ними. Так вот, данные этой слежки свидетельствуют, что граф Алексей Анненков активно участвовал в заговоре. Он часто посещал квартиру господина Рылеева, где все они собирались.

– Я знаю от княгини Орловой достоверно, – смело возразила Лиз, – что, когда Алексей Александрович сдавал Милорадовичу саблю, признавшись в своем участии в восстании, Милорадович был потрясен. Если бы он имел подобные данные, его реакция не оказалась бы столь бурной.

Николай недовольно дернул плечом.

– Как бы то ни было, – продолжил он, – но граф сам признался. Он был здесь, и я разговаривал с ним лично. – Император выдержал паузу, с удовольствием наблюдая, как волнение проступило в чертах княгини. – Алексей Анненков… – Николай подошел к окну, – сын суворовского генерала, герой войны, любимец Багратиона – храбрец! Какая фамилия! Какая история! Сколько наград! Портрет персоны в галерее! А что он говорил мне, – Николай резко повернулся к Лиз, – что он говорил мне здесь? Какая возмутительная чушь! Он, видите ли, читал конституцию Англии и полагает ее приемлемой для России. Ему симпатично государственное устройство Голландии! Ему стыдно за человеческое рабство, когда крестьянами торгуют как слепыми щенками на базаре! Он все это говорил мне в лицо, Лиз, – не выдержав, император опять взволнованно заходил вдоль стола. – Мне, императору всероссийскому! А кто виноват? – Он остановился и взглянул прямо в лицо княгини: – Кто виноват, я спрашиваю, что все это случилось? Что все это свалилось на меня? Вы знаете?

Лиз отрицательно покачала головой. Император мерил кабинет быстрыми шагами.

– А я вам скажу. Мой братец Александр, который так благоволил к вам, и все тот же генерал Милорадович! Господи, прости за грешное слово, – он быстро перекрестился на икону и, поймав недоуменный взгляд княгини Потемкиной, пояснил: – Они всё говорили, говорили о реформе. Двадцать лет говорили и даже готовились, а так ничего и не сделали. А теперь все оставили мне – расхлебывай, Николай Павлович… Простите, – немного успокоившись император сел за стол. – Я позволил себе бестактность. Так вот, об Алексее Анненкове, – он пристукнул ладонью по столу. – Я согласен смягчить его наказание и даже отпустить его из крепости, оставив при том на службе. Учитывая его заслуги, учитывая славу его начальников, князей Кутузова и Багратиона, учитывая состояние его матушки и, наконец, учитывая и в основном полагаясь на ваше заступничество, Лиз. Но при одном условии. – Император выразительно посмотрел на княгиню. – Если он в письменной форме откажется от своих заблуждений и так же письменно осудит своих соратников. Я сегодня же пошлю к нему моего адъютанта с таким предложением…

– Позвольте мне самой поехать к графу, Ваше Величество, – попросила княгиня, прекрасно понимая, что имеет в виду император. – Мне не хотелось бы причинять вам излишнее беспокойство. Если граф Анненков согласится, то я сразу привезу вам его письмо.

– А мне не хотелось бы подвергать вас этому испытанию, сестрица, учитывая ваши скорби, – проговорил император, но княгиня видела, что он вполне доволен. – Однако полагаю, что в самом деле стало бы лучше и быстрее разрешить вашу просьбу при личном вашем участии. Когда вы направитесь к графу Анненкову? Я напишу коменданту крепости…

– Если Ваше Величество позволит, то прямо сейчас, – решительно ответила Лиз.

– Что ж, тогда с богом, сестрица. – Император написал на бумаге несколько строк и передал записку княгине.

Лиза низко поклонилась, чувствуя, что пол под ней качается, – она нисколько не сомневалась, какой ответ получит от Алексея, но все же надеялась уговорить его.

– Я прикажу кавалергардам сопровождать ваш экипаж, в городе еще неспокойно, – услышала она от императора, когда почти достигла выхода из его кабинета.

– Нижайше благодарю, Ваше императорское Величество, – княгиня снова поклонилась. Упав вниз, черная вуаль заслонила от пронзительного взгляда Николая ее побледневшее лицо…

У Дворцового моста дорогу картежу Лиз перегородили гвардейские гренадеры. Узнав княгиню Потемкину и едва взглянув на записку императора, их ротный командир отдал приказ солдатам – пропустить. Гвардейцы взяли на караул. Вдруг Лиза услышала, что кавалергарды отгоняют кого-то от кареты. Отогнув шторку, Лиза взглянула в оконце.

– Да мне до матушки княгини надобно, слово сказать… – просил конников солдат.

Потемкина приказала кучеру остановиться.

– Пропустите его. – Она сама открыла дверцу кареты и спросила: – Кто таков?

Пожилой седоусый гренадер-унтер, смущаясь, приблизился к ней.

– Так я, матушка, того… – начал он, вдруг утратив при взгляде на княгиню всю смелость.

– Не робей, говори, – подбодрила его Потемкина. – С какой поры боятся меня солдаты?

– В лазарете я лежал после батальи-то у Бородина, – проговорил он. – Ты мне, матушка, письмецо маманьке моей отписала, повязку оправила… Вот, живой до сей поры…

– Ну, так рада за тебя, – слабо улыбнулась Потемкина. – Как зовут тебя?

– Федот. Федот Воронов, владимирские мы… Я только спросить хотел, матушка, коли позволишь… – Он замялся.

– Говори, говори…

– Да про Ляксея-то Ляксандровича, адъютантом он у князя Петра Иваныча служил, а потом под Ляйпцихом ихним дрались мы совместно, – при воспоминании солдат просиял, а потом продолжил озабоченно: – Видал я, в крепость провезли его, Ляксеюшку-то. Так неужто – всё таперича? Ничем уж не поможешь ему, а? – Слезящиеся от мороза глаза солдата с выжиданием смотрели на Лиз.

Она промолчала, только вздохнула тяжело. Не дождавшись ответа, солдат попросил:

– Ты уж похлопочи тама, матушка, добрый он человек. Заботливо к нашему брату относился…

* * *

Она сразу увидела Анненкова. Он сидел на деревянных палатях, освященный тусклым пламенем одинокой свечки. Было тихо – ни единый звук не прорывался за толстые крепостные стены.

– Ты?! Ты пришла, – граф встал в изумлении и оправил одежду. – Зачем? Отчего, Лиз? Отчего ты здесь?

– Я пришла, чтобы передать тебе помилование императора, – ответила она и сделала несколько шагов к нему – длинные полы ее шубы заскользили лисьими хвостами по дощатому настилу камеры. Она протянула руки, желая обнять его.

Он всем телом было потянулся к ней, но остановился. Ее руки упали.

– Помилование? – переспросил он, с вниманием глядя ей в лицо. – Мне не нужно помилования. Я виноват, я участвовал в заговоре, и я понесу наказание, как все…

– Император просит тебя всего лишь написать ему, что ты отказываешься от заблуждений, – произнесла она, еще не теряя надежды…

– Но я не отказываюсь, Лиз, – усмехнулся он невесело.

– Даже ради меня? – спросила она, затаив дыхание. – Даже если я прошу тебя от этом?

– Ты просишь, – он с нежностью взял ее руки и прислонил их к своей груди. – Я тоже просил тебя, если ты помнишь. Но дело даже не в том. Как я могу отречься? Как я могу, боевой генерал, сохранить жизнь, поругав свою честь? Нет, Лиз, я не откажусь. И не проси. Я все решил для себя…

– Но ты же не против императора, – воскликнула она отчаянно, обняв ладонями его осунувшееся, посеревшее лицо. – Точнее, ты был против того императора, который умер. Но его уже нет, Алешенька…

– Все, что случилось со мной, Лиз, – проговорил Анненков, целуя ее пальцы, – и все, что случится вскорости, – заслуженная мною кара за грехи. Я обидел невинного человека, оскорбил его чувства. Обнадежил, увлек и разбил его мечту.

– Ты говоришь о маркизе Анжелике? – догадалась она. – Ведь прошло столько лет…

– Да, прошло. Но она до сих пор остается моей венчанной женой, – заметил он. – И я перед Богом обещал любить и оберегать ее. А что сделал с ней? Я говорил тогда, и сейчас повторяю, я не виню тебя, Лиз. Виноват только я сам. Я один.

– Милый мой, милый, – Лиз обвила руками его шею и прижала голову к его груди, – ведь все преграды рухнули между нами. Ты губишь наше будущее…

– Я несвободен, – с грустью возразил ей Алексей. – Я женат, и жена моя, насколько мне известно, жива и находится в Провансе. К тому же наше будущее, Лиз, теперь так же далеко от нас, как и прежде. Император никогда не позволит, чтобы граф Анненков, пусть даже и герой войны и не самый бедный дворянин в империи, стал вдруг хозяином Тавриды. Такое уже случалось. Вспомни Анну… Что Михаил Андреевич? – спросил он. – Жив ли?

– Мишель умер…

– А Анна?

– Она только делает вид, что жива. Что же до Тавриды… Если Николай Павлович будет настаивать, я откажусь от Тавриды, пожаловав ее в казну, – с решимостью произнесла Потемкина. – Мой отец завоевал Крым для России, а не для единственной дочки, как бы сильно он меня не любил. Вот России я и отдам ее.

– Не нужно таких жертв, Лиз, – Анненков только с сомнением покачал головой. – У тебя есть сын. И ему предстоит еще властвовать над Крымом. В его жилах – императорская кровь, никто не отберет у него потемкинского наследства. А для нас с тобой – все поздно. Скажи императору, что я благодарен за предоставленную мне им возможность спастись и за то последнее свидание с тобой, о котором я даже не смел мечтать. Как бы то ни было, вспоминай обо мне, Лиза. Я очень люблю тебя. Прощай.

– Но как же… Как же… – Она еще цеплялась за его руку, но он сам оттолкнул ее. – Ступай. Передай все императору. Я не откажусь…

Пошатываясь от рыданий, терзавших ее грудь, княгиня Лиз вышла из каземата и прислонилась спиной к холодной стене Петропавловского равелина. Ветер с Невы дул ей в лицо и сыпал мокрым снегом… Какой-то офицер подошел, предложив помощь. Опираясь на его руку, княгиня дошла до кареты.

– В Зимний, – приказала едва слышно кучеру.

Уже стемнело, но император Николай Павлович ждал ее. С самого порога, как только княгиня появилась в его кабинете, он понял по ее лицу, что Анненков не принял его милости, – впрочем, Николай и не представлял себе иного.

– Ваше Величество, – проговорила Лиз, стараясь держаться спокойно, – позвольте мне спросить, возможно ли предложить иные условия, не столь суровые для чести графа Алексея Александровича?

– Никаких других условий нет, – рявкнул на Потемкину император, его черный пудель, выскочив из-под стола, с лаем кинулся на княгиню и вцепился в ее платье.

– Ко мне, – отозвал Николай собаку. – Других условий нет, – повторил он веско. – Либо то, что я предложил, либо ничего вовсе. И не стойте, не стойте зря, любезная сестрица! – Он снова сорвался на крик. – Я вам не Александр Павлович, и вам не удастся вертеть мной. Уходите! Уходите! Вон!

Она ясно услышала в его вскриках знакомые нотки его батюшки Павла, увидела себя, как стояла здесь перед сводным братцем своим четверть с лишним века тому назад и как с издевкой тот приказывал своим гатчинцам лупить ее шомполами.

Не поклонившись императору, Лиз повернулась и вышла из кабинета, пристукнув дверью кинувшегося за ней вдогонку пуделя. Теперь как никогда до того ясно она понимала, что для нее, как и для всех прочих в империи, настали новые и далеко не лучшие времена.

И все же еще и еще раз, не отступаясь, княгиня писала к императору, так как он больше не допускал ее до себя – уже не мечтая о помиловании, она умоляла его о смягчении наказания для Алексея. Княгиня понимала, что Николай упивается унижением бывшей всесильной фаворитки, а его приближенные открыто игнорируют ее. Но она не сдавалась. Анна Орлова посоветовала Лиз обратиться в Варшаву к великому князю Константину Павловичу и попросить его выступить посредником между ней и императором – ведь Николай обязан брату престолом и не сможет отказать.

В память о давней юной дружбе и о годах, проведенных вместе при Екатерине Второй, Константин быстро откликнулся на просьбу Лиз. В результате его переписки с Николаем княгиня Потемкина получила из Зимнего записку, извещающую, что ее ходатайства о смягчении наказания Алексею Анненкову, возможно, примут во внимание. Так и случилось. Провинностей, взятых на себя Алексеем намеренно во время следствия, хватило бы на смертную казнь. К ней его и приговорили, но по личному решению императора заменили вскоре на ссылку.