В день свершения приговора над Невой стоял легкий туман, застилавший противоположный берег. Дворцовый мост был перекрыт войсками. Проведя бессонную ночь, Лиз смотрела на крепость из окон парадного зала в Мраморном дворце княгини Орловой. За несколько минут до четырех утра перед крепостью вспыхнул большой костер. Туман начал рассеиваться, и на его фоне нарисовались силуэты виселиц. Не утерпев, Лиза выбежала из дворца и по набережной Невы побежала к мосту, расталкивая теснящихся зевак. У моста стояли гвардейские гренадеры. Солдат Федот Воронов, узнав, пропустил княгиню, а его ротный не воспрепятствовал тому. Когда Лиз подбежала к крепости, – уже вывели приговоренных к ссылке. Все они были в парадной форме и при орденах. Солдаты несли за ними шпаги.

Никто из охранявших не посмел спросить у княгини Таврической, как она оказалась в крепости, каждый полагал, что уж у нее-то должно быть разрешение императора – у нее всегда имелось разрешение… Осужденные же взирали на Лиз с удивлением. Она смотрела на них, узнавая каждого: Волконский, Трубецкой, Анненков… Встретив взгляд Алексея, Лиз вынудила себя улыбнуться, из чудных зеленоватых глаз княгини скатилась непрошенная слеза. Он слегка кивнул ей, ободряя.

Привели пятерых смертников в серых балахонах с белыми капюшонами. Возведя на эшафот, им накинули капюшоны и одели на шеи веревки. Послышалась барабанная дробь… Лиз зажмурила глаза – она знала, что в России со времен царствования ее матери Екатерины никого не казнили, тем более людей благородного сословия.

Потом наступил черед «ссыльников». Им зачитали приговор, по которому они лишались чинов, орденов и имущества, сорвали эполеты и все награды – палач к ужасу Лиз бросил в их огонь. Над головой каждого из них сломали боевое оружие. Шпага Алексея никак не хотела ломаться, она сопротивлялась отчаянно… Не выдержав зрелища, княгиня Лиз потеряла сознание.

Очнулась она уже в Таврическом дворце – на кровати под пурпурным восточным балдахином. Рядом тихо журчал фонтан. Анна Орлова, сидящая в изголовье, наклонившись, прижалась к ее щеке – обе плакали.

Глава 12. В Сибирь

Крымская лихорадка, обострившись, на многие месяцы приковала Лиз к постели. Доктор Шлосс, лечивший княгиню с юности, не раз приходил в отчаяние. Когда же состояние Лиз улучшилось, уже наступила осень следующего, 1826 года. Мысли Лиз сразу обратились к Алексею. Княгиня Анна, неизменно находившаяся рядом, сообщила ей, что Анненкова по этапу доставили в Тобольск, а окончательным местом ссылки для него избран Нерчинск.

Самую же невероятную новость Анна приберегла напоследок. Оказывается, княгиня Екатерина Трубецкая – теперь уже не княгиня, а просто Катя Трубецкая – добилась от императора Николая разрешения отправиться вслед за мужем в ссылку. Следом за ней собралась и дочь генерала Раевского Маша, ставшая недавно женой князя Сергея Волконского…

– Поехали в Сибирь? – недоверчиво спросила у нее Лиза. – И Николай разрешил?

– Катюша отреклась от всего, от последнего платка носового, так он замучил ее, – рассказывала Анна, вытирая холодную испарину со лба подруги. – Голая, считай, поехала, да еще мытарили ее по пути всякий, кому не лень. Ну а Маша… – Анна вздохнула, – Николай Николаевич, папенька ее, чуть с ума не сошел от горя, но ничто ее не остановило, даже от сына новорожденного отказалась, матери оставила. На Бога одного и надеется только…

Лиз помолчала, обдумывая сообщение Анны. Потом вдруг резко села на кровати, сбросив укрывавший ее поверх одеял верблюжий плед.

– Я тоже поеду, – решительно произнесла она, – пусть и меня он пустит босой…

– Но ты же не жена Алексею, – напомнила ей мягко Анна, – и не невеста. Ты ему вообще никто. А он женат – не забывай об этом…

– Все равно. – Княгиня наклонила голову, ее длинные волосы с тремя седыми локонами впереди упали на белоснежный шелк одеял. – Сама каторжницей пойду. Хоть кем! Не могу я здесь при Николае оставаться. Задыхаюсь я, задыхаюсь, Аннушка. Ты в монастыре укроешься, а я как?

– А что же Сашенька, сын твой? – спросила ее осторожно Анна. – Его тоже на каторгу поведешь? Сына покойного императора?

Лиз не ответила. Она опустилась на подушки и отвернулась к стене. У нее снова начался озноб.

Спустя несколько дней княгиня Потемкина все же известила императора письмом, что имеет намерение отправиться в Нерчинск, на рудники, на постоянное поселение…Получив такое послание, Николай Павлович забыл, что поклялся себе никогда больше не допускать Потемкину в Зимний – он послал в Таврический дворец курьера с приказом княгине немедленно явиться к нему, хоть здоровой, хоть больной. «И даже мертвой пусть принесут!» – кричал в запале.

Она предстала перед ним – изрядно похудевшая, пожелтевшая от болезни, но все так же исполненная достоинства дочь великой императрицы. Анна Орлова ждала ее в приемной, готовая в любой миг прийти на помощь.

В который раз уже, глядя на Лиз, Николай невольно вспомнил, как часто прежде, подпевая матери и осуждая своего старшего брата Александра, он втайне завидовал ему, мечтая об этой женщине. А вот теперь, поругав все его мечты, все его надежды, лелеемые с юности, она собралась в Сибирь за гусарским генералом, даже не соизволив заметить его императорской симпатии…

– Я прочитал, сестрица, что вы в ссылку отправиться желаете, – начал он сухо, и тон его не предвещал ничего хорошего. – Так, так… В ссылку… Пешком пойдете? В Сибирь, как по молодости случалось – до Кронштадта, – напомнил он ей язвительно, но Лиз и бровью не повела. – Нет! – взбешенный ее невозмутимостью, император вскочил и ударил кулаком по столу так, что зазвенела хрустальная чернильница и перья в подставке подпрыгнули. – Не будет этого! – гремел он, подбежав к княгине. – Вы на кого равняетесь, на девок шаловливых, которые вам в подметки не годятся?! На госпожу Лаваль, иностранку мелкую, которая теперь по мужу княгиней Трубецкой прозывается? Точнее, прозывалась, – исправился он и продолжал: – На непослушную, неблагодарную девицу генерала Раевского, которая своего папеньку ни в грош не поставила? А он кровь за Россию проливал! Вы за ними следовать хотите? Вы… – задыхаясь от гнева, император замолчал и сжал кулаки. Потом, набрав воздуху, проговорил уже спокойнее: – Вы, позвольте мне спросить, Елизавета Григорьевна милейшая, так память брата моего почившего уважить желаете? Или отца с матушкой? Чтобы все они в гробах перевернулись, что ли? Или сына своего наградить на всю жизнь оставшуюся? Не Тавриду ему – гроша ломаного не дам, так и знайте. За Машей Раевской она… Той – двадцать лет, простите, конечно… Ума у нее еще не набралось. И потом, – император понизил голос и, подойдя к Лиз вплотную, почти что прошептал: – Софья Алексеевна, матушка ее, – женщина, без спора, во всех отношениях достойная, но не русская императрица, как ваша! – повторил он громогласно. – Никогда не позволю! Никогда! И заберите бумагу свою, – он бросил Лизе в лицо ее прошение. – Я вас лучше здесь в Петропавловском каземате сгною, чем позволю государскую фамилию позорить. А самовольничать станете, как привыкли, – растопчу! – Он отвернулся к окну, давая понять, что говорить больше не о чем.

Подобрав прошение, Лиза вышла из кабинета императора – она едва держалась на ногах. Анна Орлова поспешила к княгине, но ее опередил императорский генерал-адъютант. Поддержав Лиз под локоть, он сообщил ей вполголоса – так, чтобы не услышал сквозь неплотно прикрытую дверь Николай:

– Вас Ее Величество императрица Мария Федоровна ожидают… В галерее двенадцатого года… Пожалуйте, ваша светлость..

Лиза остановилась и с удивлением взглянула на военного. Голос Николая еще звучал у нее в ушах, и она не сразу осознала, кто и где ее ждет.

– Мария Федоровна… В галерее, – повторил генерал шепотом, так как император, прохаживающийся по кабинету, как раз приблизился к двери. – Идемте скорей…

– Я подожду тебя в карете, – быстро сказала ей Орлова.

Лиза последовала за генерал-адъютантом. Она недоумевала, отчего вдруг вдовствующая императрица, которая прежде не удостаивала ее и кивка головы, считая плодом разврата бездушной свекрови, лишившей своего сына Павла престола на долгие годы, теперь вдруг назначила ей свидание. И не где-нибудь – а в галерее двенадцатого года…

Мария Федоровна, одетая во все черное, стояла перед портретом старшего сына и, завидев Лиз, отпустила генерал-адъютанта, а потом поманила княгиню к себе, не дав той даже поклониться.

– Не стоит, девочка моя, – произнесла она с необыкновенной для себя ласковостью. – Как вы чувствуете себя нынче? Я знаю, вы были серьезно больны. Я денно и нощно молилась за вас Господу…

– Благодарю, Ваше Величество, – склонила голову Лиз, – мне много лучше…

– Я рада… – Матушка царя снова обратила взор на портрет Александра. – Я тоскую о нем, – призналась она проникновенно. – И думаю, вы – тоже. Он был самым любимым, самым умным, самым красивым из моих сыновей. И внешностью пошел в меня. Я знаю, Лиз, вы искренне любили его. – Она дотронулась пальцами до руки княгини. – Я многие годы была несправедлива к вам. Теперь я позвала вас сюда тайком от императора, чтобы пред лицом Сашеньки попросить у вас прощения.

Прежде я полагала вас сыгравшей решительную роль в намерении Александра до срока занять отцовский престол, потом почти ненавидела за то, что из-за вас его отношения в семье не складывались. Но теперь я понимаю: только с вами он был счастлив, и я благодарна вам за то, что вы прошли с ним рука об руку всю жизнь и сделали ее светлой и спокойной. Я каждое утро смотрю на плац, где маршируют войска, – я вижу там вашего сына, Лиз, и в нем я узнаю Александра. – В глазах императрицы блеснули слезы. – Нас только двое, Лиз, кто помнит и любит его. И вы во всем можете полагаться на меня, как полагались бы на собственную матушку. Я вам признаюсь, – она понизила голос, – Александр явился мне во сне. Он знает, что вы больны. Он просил меня укрепить вас… Мне стало известно, конечно, тоже в тайне, что вы подали прошение императору отпустить вас в Сибирь? – осторожно спросила она.

– Да, Ваше Величество, – призналась Лиз, – но император только что отказал мне.

– Я не буду спрашивать вас, дитя мое, – продолжила императрица, – по какой причине вы собрались в Сибирь. Я знаю ее так же, как знал Александр. Но так же, как он, я никогда не попрошу вас признаться мне. Я понимаю, что вам трудно теперь здесь, с Николаем Павловичем. Он часто невыдержан и чрезвычайно строг. Но в своем ответе вам Николай прав: вы принадлежите к императорской семье, а значит, должны соблюдать правила. Мы не можем позволить себе многого из того, что позволяют простые смертные, пусть даже и знатные дворяне. На нас лежит ответственность за Россию, за ее доброе имя, за ее вечную и непреходящую славу, наконец… Вам следует скрепить сердце, девочка, и, оставаясь в Петербурге, добиваться возвращения того, кто вам дорог. Добиваться его здесь – нигде в другом месте вы этого не добьетесь, Лиз. Я буду помогать вам. А пока, – Мария Федоровна сделала значительную паузу, – насколько я знаю, граф Анненков был женат, – вспомнила она, чем поразила Лизу. – Так, может быть, чтобы скрасить его пребывание в ссылке, пока мы не убедим императора простить его, к нему бы направилась его жена, француженка, если я не ошибаюсь, – предложила императрица. – Я готова сама ходатайствовать перед Николаем Павловичем. Отпустить француженку ему будет гораздо проще, чем всех остальных, своих. К тому же таким образом он извинит себя за грубость перед вами, от которой страдает, я уверена… Он же тоже в юности был в вас влюблен. Так как насчет графини Анненковой?

– Я, право, не думала, Ваше Величество, – смутилась Лиз, озадаченная нежданным поворотом.

– А вы подумайте, – ободряюще посоветовала ей Мария Федоровна, – и если надумаете, – сообщите. Следовало бы написать ей, я полагаю. Почаще заезжайте ко мне. Ведь кроме вас мне не с кем теперь и поговорить об Александре… И приводите ко мне вашего сына. Ведь как никак я ему бабушка, а он меня совсем не знает…

* * *

«С Алексеем случилось несчастье. Если в вас сохранилась хоть капля сострадания к нему, приезжайте в Петербург», – прочитала маркиза де Траиль в письме княгини Орловой, полученном ею в декабре 1826 года. Возможно, если бы ей написал сам граф Анненков или кто другой по его просьбе, она бы еще задумалась, ехать ей или нет. Но письмо пришло от Анны Орловой, которой маркиза была обязана всей своей спокойной жизнью в прошедшие после войны тринадцать лет. Она не могла не откликнуться – она поехала, желая помочь, как помогла ей Анна, когда казалось, что жизнь уже подошла к концу.

Отдав поручения Биариц и ее мужу, назначенному теперь новым управляющим замком вместо Жана, маркиза отправилась в Петербург, хотя давно уже решила никогда больше не посещать город, обманувший ее надежды дважды. Она даже не представляла себе, какой долгий путь в действительности ожидал ее.