– То неправда все, батюшка, – всплакнула казачка, прижав платок к глазам. – Лясы точит он – и всего-то…

– Твое счастье…

– Гей, атаман! – Дверь в горницу распахнулась. Загромоздив собой проход, появился широченный, огромный полковник казачьего войска Кутейников. – Тама наши схватилися с хранцузом, – выпалил он. – Только шмотья летят!

– Вот проклятье! – Платов встал, сдернул епанчу с плеч. – Опять поесть не дадут по-божески. – Он широко перекрестился на икону Богородицы в красном углу, спросил у Кутейникова строго: – Ты вентерь[17] заготовил, как сговорено?

– Как велел, батько, все сделал, – подтвердил полковник. – Башкирцы там стоят, с калмыками конными. А две сотни ужо сабли навострили – погонят на них француза, только прикажи.

– Добре, – покачал головой Платов. – Вели мне коня подать. Сам твоих поведу. Ужо мы покажем французу кузькину мать!

– Покажем, батька! – По-детски широко улыбнулся Кутейников и, громыхнув кадкой, которую Ириньица оставила при дверях, вышел из горницы.

– Ну, с богом, – обратился к Анненкову атаман, нахлобучивая на лоб баранью шапку. – Поезжай к князю, ротмистр. И кралю французскую забирай. Скажи там Петру Иванычу придержать француза – придержим мы, пущай не волнуется он. Только б подкрепил нас маленько, коли мочь имеется: артиллерии бы нам. А то ведь бросили частью пушки мы за Днепром, вот как за Барклаем-немцем поспеть торопились. Может, еще гусар пришлет. Скажи там, ладно?

– Скажу, Матвей Иванович.

Услышав, как брякнули затворы на пистолетах, приготовляемых атаманом к бою, Алексей отдал генералу честь и вышел из горницы.

– Милок, милок, – устремилась вслед ему Ириньица. – Ты куда ж с пустыми руками? Хоть подарочек от атамана князю Петру Ивановичу прихвати. Вот собрала я, что бог послал, гусака пряного да шамайки[18], пирожков еще… – Девица настойчиво вкладывала Алексею в руку угощение, завязанное в платок.

Ротмистр засомневался, стоит ли брать? Но отказать – неловко, знал, что обижаются сильно казаки, когда пренебрегаешь угощением их. Тут он вспомнил о французской незнакомке. Наверняка проголодалась. Пряником да коврижкой сыт не будешь. И решил взять.

– Благодарствую, барышня, – приняв узелок, ротмистр поклонился, а казачка, подбоченясь, со смехом зазывным прошла кругом, махнула юбкой – только пыль крылечная под каблучком окованным взвилась, и скрылась за дверью.

Алексей улыбнулся ей вслед – эка, какова! Такая не только Фильке голову заморочит, кого хочешь окрутит. Придерживая саблю, висевшую у ноги, он спустился с крыльца и поспешил к деревянной пристройке, где на стоге старой соломы оставил француженку.

Молодая женщина сидела, обняв руками колени, и покусывала травинку – лицо ее, с тонкими, немного заострившимися от пережитых испытаний чертами, выражало грусть. Завидев Анненкова, она встрепенулась.

– Все решилось, мадам, вы поедете со мной! Вы можете ехать верхом?

– Да, месье, я готова. – Анжелика поправила волосы.

– Вот, подкрепитесь, атаман прислал от своего стола, – ротмистр присел рядом с ней и развернул узелок.

Анжелике действительно очень хотелось есть, но она не решалась проявить свой аппетит при малознакомом офицере. Потому скромно взяла ломтик гусятины, отломила от него… И чуть не поперхнулась. Казацкая пища оказалась столь обильно сдобрена пряностями, что у маркизы с непривычки даже закружилась голова.

– Нет, нет, спасибо, – решительно отказалась она. – Давайте лучше поедем, месье.

За высоким дощатым забором раздался оглушительный свист и конский топот – целый казачий эскадрон, сопровождающий атамана Платова, пронесся по улице. Пыль поднялась клубами – Анжелика чихнула. Алексей Анненков подавил улыбку и предложил:

– Я схожу на конюшню и приведу коня для вас.

– Благодарю, месье, но я хотела бы ехать на своем, – попросила Анжелика, смахивая слезинки, выступившие у нее на глазах от казачьей удали. – Здесь моя кобылка все равно никому не пригодится. Точнее, пригодится, конечно, – исправилась она быстро. – Но мне не хотелось бы расставаться с ней. Ее зовут Звезда. Она светло-серая, в темных пятнах.

– Хорошо, – кивнул Аненнков, – если вы настаиваете, мадам, я схожу за вашей кобылкой. А пока поешьте еще. Дорога предстоит неблизкая.

Молодой офицер ушел к конюшням. Анжелика же, немного оправившись от кашля, снова заглянула в казацкий узелок. Надкусила пирожок – это угощение показалось ей намного приятнее. Пирожки были легкие, пышные, с капустой и зайчатиной внутри. Неспешно пережевывая, маркиза думала о том, что лицо нежданного русского спасителя, избавившего ее от неприятного сотника, почему-то показалось ей знакомым. Как будто они встречались прежде. Но где? Когда? В Париже – невероятно. В Петербурге, во время ее давнего приезда туда? Вполне может быть… Почему-то интуиция подсказывала ей, что молодой офицер служит в гвардии – он великолепно говорит по-французски, имеет прекрасные манеры, даже надушен, несмотря на войну. В таком случае, она точно встречалась с ним в Петербурге. Надо будет обязательно спросить, как только представится повод.

Вскоре Алексей Анненков появился, ведя за повод Звезду. Обрадовавшись, Анжелика быстро поднялась и, подбежав, обняла лошадку за шею:

– Дорогая моя, жива и целехонька! Теперь мы снова вместе.

Когда они тронулись в путь, маркиза обдумывала, как бы уместнее спросить у русского гусара про гвардию, но неожиданно он сам пришел ей на помощь.

– Мадам, – офицер старался придержать своего коня, привыкшего к быстрой скачке, чтобы он шел рядом с неторопливой, задумчивой Звездой маркизы, – простите за дерзость, но мне помнится, вы прежде бывали в России? Я ошибаюсь?

– Вероятно, нет, – откликнулась француженка.

– Бывали в Петербурге? – заинтересовался он. – Лет пять назад?

– Лет пять назад, – подтвердила маркиза немного загадочно и внимательно посмотрела на Анненкова. Про себя она обрадовалась, что русский офицер первым начал разговор – теперь уж она удовлетворит свое любопытство.

– Лет пять назад, – задумчиво повторил он, вспоминая, – я служил в гвардии. И на приеме у княгини Потемкиной в Таврическом дворце, мне кажется, мы встречались…

– Вы служили в гвардии и бывали у княгини Потемкиной? – голос Анжелики дрогнул, она приостановила Звезду. – Как ваше имя, месье?

– Простите, мадам, я не представился. Граф Алексей Анненков, – ответил ротмистр и слегка склонил голову.

– Вы верно угадали, месье граф, – призналась Анжелика, немного помолчав. – Я – маркиза Анжелика де Траиль. И я действительно приезжала в Петербург и посещала бал у княгини Потемкиной.

– Вы?! – воскликнул ротмистр в удивлении. – Как же вы оказались в армии, мадам? Столь хрупкое и нежное создание! Да еще угодили в плен!

– Обстоятельства весьма личные, граф, – сдержанно отвечала ему Анжелика. – Я не хотела бы объяснять. Но по сути, по той же самой причине, по какой посещала Петербург.

– Вы приехали к жениху? – ротмистр даже присвистнул от неожиданности. – За столько верст от Парижа. Это невероятно!

– К бывшему жениху, – поправила его Анжелика грустно. – Теперь граф де Коленкур – жених моей бывшей лучшей подруги…

Ротмистр осекся:

– Я понимаю, простите меня.

Они замолчали. Анжелика настойчиво рылась в памяти, пытаясь вспомнить молодого офицера в Петербурге. Нет, встреча с ним у княгини Потемкиной ей не запомнилась – все помыслы Анжелики были заняты тогда только Арманом. А вот в театре…

– Скажите, – спросила она, нарушив молчание, – вы бывали на премьере Гольдони?

– Да, конечно, – улыбнулся Анненков, – кто же не был тогда в театре? Столько шума…

– Я припоминаю… – теперь Анжелике вспомнилось отчетливо.

В тот дождливый вечер в Петербурге спектакль в императорском театре начался как обычно в пятом часу. Анжелика, немного удрученная холодностью Армана, сидела рядом с ним в ложе послов. Она оделась в нежно-голубое с лиловым платье и старалась не выдать своего плохого настроения – выглядела веселой, пожалуй, даже слишком.

Уже играли первый акт, и зрители восхищались мастерством актеров и дивной итальянской музыкой, когда в своей ложе – как раз напротив посольской – появилась княгиня Потемкина. Ее сопровождали несколько офицеров гвардии.

В антракте Анжелика невольно обратила внимание на одного из них – высокого роста, с выразительными темно-синими глазами, с волнистыми каштановыми волосами и красивыми, правильными чертами лица. Молодой офицер был одет в алый мундир лейб-гвардейского гусарского полка, а на левом плече у него, поверх сверкающего золотом доломана красовалась шкура белого барса с крупной золоченой пряжкой, украшенной изумрудами – император только что разрешил гвардейцам носить мех на мундире, и он считался предметом особого щегольства.

Красивый, холеный офицер приковывал к себе взоры дам – Анжелика сразу заметила это. Наверняка он имел успех в салонах, но вел себя учтиво и сдержанно, даже скромно. Дав волю фантазии, Анжелика тогда на время забыла об Армане и своей обиде на строптивого посла. Ей очень хотелось познакомиться с гусарским офицером. Но княгиня Потемкина, пригласившая Анжелику к себе в ложу, не успела представить молодого человека маркизе – начался второй акт пьесы.

Отъезжая от театра к французскому посольству, Анжелика видела, как карета княгини, завернув к Таврическому саду, остановилась. Офицер, ехавший за каретой верхом, соскочил с коня. Дверца кареты распахнулась, слуга опустил подножку, и офицер вскочил в карету, привязав к ней своего коня. Анжелика не могла знать с уверенностью, что тем офицером, удостоенным чести ехать с княгиней Потемкиной в одном экипаже, был именно Алексей Анненков, – она наблюдала всю сцену издалека и довольно короткое время. Но почему-то ей подумалось тогда, что это вполне мог быть он. Кто же еще?

Да, похоже, теперь война совершенно неожиданно выполнила давнее пожелание маркизы, и знакомство, не состоявшееся пять лет назад, случилось теперь при столь странных обстоятельствах. Война свела их вновь, и тот красивый молодой офицер из свиты княгини Потемкиной теперь сопровождает ее, Анжелику, к командующему. Только мундир на офицере почему-то не роскошно-алый, а темно-коричневый и меньше украшенный вышивкой.

– Вы больше не служите в гвардии? – осторожно поинтересовалась у Алексея маркиза.

– Я попросился в обычный полк, – ответил он серьезно, – чтобы иметь возможность участвовать в боевых действиях. Но князь Петр Иванович держит меня при себе адъютантом, не отпускает на вольную волюшку.

– Почему? – спросила Анжелика недоуменно.

Алексей промолчал. Потом произнес:

– На выход из гвардии требуется разрешение самого императора или хотя бы военного министра, а ни тот ни другой без особой провинности офицера не позволят ему такого. Но князь Петр Иванович уговорил генерала Барклая до окончания войны зачислить меня в Ахтырский полк при условии, что я буду при нем адъютантом – такая «ссылка» показалась нашему военному министру почетней.

– Я думаю, немногие светские франты сейчас стремятся оказаться в гуще дела? – спросила Анжелика, не скрывая восхищения. – В Петербурге ведь спокойнее и сытнее…

– Гвардия прибудет со дня на день, – ответил Анненков. – Если главное сражение все же состоится, она обязательно примет участие в нем, и пехота, и кавалерия. То, что вы говорите, маркиза, – всего лишь парижские домыслы. Сейчас каждый офицер, будь он гвардеец или нет, готов выполнить свой долг Отечеству и не пожалеет жизни. Без исключения.

Уверенность, с которой молодой граф произнес эти слова, впечатлила Анжелику. Отправляясь на войну, она мало думала о русских. Точнее, не думала о них вовсе. Маркизу гнали в путь тоска и личная обида. Теперь же на фоне разворачивающегося перед ее глазами действа все личные переживания показались Анжелике мелкими и не стоящими упоминания.

– Как вы думаете, граф, – решилась она спросить Алексея о том, что волновало ее больше всего, – меня отпустят назад? К армии я имею в виду…

– Не знаю, – Анненков пожал плечами. – Ведь вы – не обычный пленный. Вы – женщина. Я думаю, князь примет во внимание это обстоятельство, – добавил он с улыбкой. – Не волнуйтесь, мадам.

– Я очень надеюсь на благородство князя, – печально вздохнула маркиза, – там остался мой младший брат Пьер, – объяснила она. – Он настоял, чтобы его зачислили в кавалерию маршала Мюрата. Я обещала mamán, что с ним ничего не случится.

Граф Анненков понимающе покачал головой.

* * *

Перед самым Царевым Займищем дорогу им преградили санитарные фуры. Ополченцы в серых одеждах, темных по спинам от пота, таскали сюда на носилках раненых с расположенного неподалеку перевязочного пункта. Здесь же суетился доктор в окровавленном фартуке, он размахивал большими, измазанными по локоть в крови руками и кричал:

– Э, мужичье, полегче, полегче трясите! В ногу идите – разболтаете ж, вот олухи!