Татьяна Тронина

Маруся

* * *

Дик Уэбстер жил в России уже пятый год, он был торговым представителем одной известной фирмы. Летом у молодого человека заканчивался контракт, и он собирался вернуться домой, в Америку, в свой родной Литтл-Рок. У Дика с детства была заветная мечта – открыть в своем городке небольшой ресторан…

Дик уже давным-давно знал, как будет выглядеть его ресторанчик, как он будет оформлен внутри, какие блюда будут подаваться и на каких тарелках. Дик с помощью друзей, заочно, даже подыскал себе повара – классного парня из Нью-Йорка. Этому повару до смерти надоел большой город, и он мечтал жить в провинции, Литтл-Рок для него был то, что надо.

Пять лет в России позволили Дику накопить нужную сумму. Тем, кто здесь работал, платили хорошо – Russia считалась страной далекой, загадочной и опасной. Впрочем, Дик скоро привык к ней, и его контракт не был ему в тягость. Но он часто с улыбкой вспоминал те времена, когда только собирался покинуть свою родину. Его близкие были просто в ужасе, мать плакала накануне отъезда. Дядюшка, отставной полицейский, подарил ему свой бронежилет, строго-настрого наказав постоянно носить его на опасных московских улицах. А тетя Мэг пугала племянника дикими русскими обычаями. Кузина Полли, бросив четырех детей, специально прилетела в Литтл-Рок из Канады. Она привезла авиационное снаряжение своего покойного мужа, когда-то работавшего на Аляске: мохнатый эскимосский полушубок, меховые сапоги, шерстяное белье, при взгляде на которое любого невольно пробивал пот, и главное – огромные медвежьи рукавицы. Дик поцеловал Полли в дрожащую, уже покрытую мелкими морщинками щечку и сказал, что теперь ему нечего бояться. Отец очень торжественно преподнес новенькую Библию.

Дик прилетел в Москву в начале бабьего лета. В октябре он, забыв под кроватью бронежилет, уже снимал на любительскую видеокамеру драки футбольных фанатов, в ноябре научился залпом пить водку, а под Новый год ходил по Тверской без шапки и демонстративно лизал пломбир своим розовым языком.

Дик жил недалеко от центра, в квартире, которую для него снимала фирма. К следующему лету в его доме частой гостьей стала Машка. Машка была еще совсем юной девушкой: черноволосой, смуглой и жестокой. Ее предки назывались казаками. В постели она была африканкой.

Итак, жизнь в чужой стране казалась вполне славной, милой, веселой, приятной и интересной. Только в самом дальнем, темном закоулке Диковой души прятался маленький, неопределенный такой страх перед этой Russia, словно свой главный секрет она перед ним еще не раскрыла.

Последнее лето оказалось особенно удивительным. Дик экономил деньги, в свой отпуск он решил не ездить домой, а провести это время с Машкой. У Машкиных родителей была дача под Рязанью. В такой невообразимой глуши, что у Дика, когда он понял это, даже дух перехватило. Вонючий деревянный сортир. Ржавый душ, вода в котором нагревалась от солнечных лучей, а из-под скользкого пола вечно несло мыльной плесенью. Продуктовая лавка за пять километров. Пьяные трактористы и суровые доярки. Старинное дворянское кладбище с покосившимися крестами. Пруд, в котором плавала чудовищная рыба под названием «сом». И леса, леса, леса… Дик подумал, что не выживет тут и дня, но рядом была Машка…

По ночам в старом доме что-то громко трещало. Вишня ветвями скреблась в окна, и казалось, что это просятся в гости покойники с дворянского кладбища.

Утром вся семья собиралась вместе на веранде. Машкин отец, с остренькой бородкой, в пенсне, очень похожий на одного известного русского писателя, читал прошлогоднюю газету. Худощавая, не по возрасту унылая мать разливала чай из облезлого самовара, который Дик в первый же день договорился поменять на отличный электрический чайник. Школьник Василий, младший брат Машки, сам с собой играл на углу стола в поддавки.

После завтрака вся семья разбредалась кто куда. Дик с Василием запускали воздушного змея, потому что Машка в это время обычно рисовала. Мешать ей ни в коем случае было нельзя – иначе она начинала щипаться, да так больно, до черных синяков, что каждый раз после этого Дик давал себе железное слово ее бросить.

Машка, окончившая Строгановку год назад, рисовала странные, уродливые и в то же время удивительно забавные пейзажи, вихрь зеленых, голубых и белых пятен. Однажды она изобразила Дика на фоне пруда, но получился и не Дик вовсе, а какой-то водяной из местного фольклора, с синими волосами и желтой грудью. От этого наброска Дик пришел в такой восторг, что Машка тут же подарила ему рисунок..

– Повесишь у себя в ресторане, – сказала она.

– О! Ты будешь мой личный художник! Мы откроем в Америке галерею с твоими рисунками! Ты безумно, безумно талантлива…

– Держи карман шире.

– Очередная поговорка, yes?..

Машка ходила в длинном желтом платье с вечными следами акварели, и, когда стояла против солнца, сквозь легкую ткань были видны ее тонкие смуглые ноги.

Поздними вечерами они катались на лодке. Машка рвала лилии и рассказывала всякие истории о нечистой силе. На середине пруда Дик бросал весла и принимался взглядом искать сома. В темной воде плавали огромные черные тени.

В июле Дик и Маша наткнулись в малиннике на самого настоящего медведя. Увидев людей, медведь хрюкнул, как свинья, и удрал. Машка посмотрела на Дика и расхохоталась – у него волосы на голове стояли дыбом.

– Я никогда, никогда такого не видела! Я думала, это люди придумали! Как будто через тебя ток пропустили…

– Поговорка, yes?..

Они гуляли по лесу, искали грибы. Потерявшись, Машка звала Дика:

– Рича-ард! – и странно звучало это чужое имя в кондовой рязанской глуши.

– Маруса-а! – зычно откликался Дик. – Ау-у!..

Он сохранил об этом лете самые прекрасные воспоминания.

Осень была быстрой и светлой, а в конце ноября в Москве выпал первый снег. Он лежал недолго, растаял к вечеру.

– Какая ж это зима, мать вашу бабушку! – возмущался Дик. – Совсем даже неинтересно.

А в декабре вдруг грянули морозы.

Такое бывало и в другие зимы – минус двадцать держалось пару дней, и Дик надевал тогда шапку, и мазал нос специальным кремом, и молодцевато крякал на ледяном ветру, и торопил Машку поскорее добежать до какого-нибудь «заведения» – выпить водки… Но сейчас был совсем другой мороз.

Снега не было, и над белым, страшным асфальтом медленно переливался свинцовый туман. Из колодцев валил густой пар. Стены домов покрылись толстенным слоем инея, и уличный шум звучал как-то по-особому, словно воздух превратился в прозрачное ледяное желе. Дети не ходили в школу. У Дика тоже были каникулы на время холодов. Он слушал новости, и даже дикторы ужасались такой невероятной погоде.

Машка назначила ему свидание возле метро.

И тут-то пригодились подарки доброй Полли. Люди оглядывались на Дика. Он шел сквозь свинцовый туман как северный бог – огромный, в необъятном полушубке, гигантских унтах, прижимая к груди чудовищных размеров рукавицы, и его красный нос торжествующе торчал из-под меховой шапки.

Машки еще не было.

Дик нырнул в ближайшую дверь – это оказалась булочная, расположенная в старом доме, со старыми, деревянными еще рамами, – и встал у белого окна. Он надышал небольшую дырочку на стекле и стал смотреть в нее. У Дика было прекрасное настроение – человека, который рискует, но при этом ничего не теряет. Он снял рукавицы и машинально нацарапал ногтем рядом с дырочкой – «мароз». И рядом – «Маруся». А потом дописал третье слово – «Russia»…

В клочьях седого пара из метро вынырнула Машка, в рыжей лисьей шубе, толстом синем шотландском платке. Дик из булочной вышел ей навстречу.

– Только не дыши глубоко! – крикнула она. – Легкие заморозишь.

Дик хотел сказать ей, что она очень заботливая и что он очень ее любит, но Машка дрожала, и Дик потащил ее к ближайшему бару, который тусклым неоном рассеивал ледяной мрак.

Они заказали водки, пиццы, пепси, и еще Машка попросила себе фруктовый торт.

Дик заметил, что водку тортом не закусывают. Машка махнула рукой.

– Я избавлюсь от этого ребенка, – без всякого вступления сказала она.

– Поговорка, yes?.. – улыбнулся Дик и вдруг все понял.

Машка залпом выпила водки и закурила. Дик с трудом сдержал себя – он знал, что если начнет отнимать у нее сигарету, то Машка стукнет его. Впрочем, после первой затяжки она позеленела и отодвинула от себя пепельницу.

– Мы сделаем свадьба – и уедем ко мне домой, – медленно произнес Дик. – Я не позволю тебе делать глупости.

– Держи карман шире, – Машка посмотрела на Дика так печально, что тот ее не узнал.

…Потом она все-таки поколотила его, и это было очень смешно, потому что Дик был вдвое ее больше, но смеяться ему не хотелось.

Ночью он стоял у окна и машинально царапал ногтем иней. Мороз. Маруся. Russia. На другой чаше была Америка и его мечта.

Весной Дик и Маруся поженились.

Он остался в России.