Инна Туголукова - Маша и Медведев

— Послушай, Машка, — повернулась к Марусе Тая, — а ведь они очень похожи, Вадим и твой Митя, просто два брата-акробата.

— Чем же это они похожи?

— Я имею в виду не внешнее сходство и характеры, а жизненные обстоятельства. Очень много общего.

— И что из этого следует?

— Может, и тебе попробовать?.. Мне кажется, твой Медведев, узнав о ребенке…

— Даже если я решусь привязать его к себе подобным образом, — перебила Маруся, — ничего, увы, не получится.

— Почему же?

— Боюсь, у меня больше не будет технической возможности осуществить это дерзкое намерение…

Юлька теперь писала не часто, и письма шли долго, раз от разу становясь все короче. Это было закономерно, но очень-очень грустно. И что-то она скрывала. Маруся чувствовала эту таящуюся между строк недоговоренность.

— Конечно, ей там плохо, одной, в чужой стране.

— Ну почему же одной? — возражал Василий Игнатьевич. — Она живет в семье.

— Она еще слишком молода, чтобы правильно оценить обстановку и постоять за себя.

— А почему ты вообще решила, что ей требуется защита?

— Я ее слишком хорошо знаю, чтобы не понять намека. А из нашей глухомани ни один мобильный не берет. И с фермы в Бельгию не позвонишь. Ведь в Вознесенье и Москву-то еле-еле слышно, какой уж там Зебрюгге!

— Позвони из Иванова. Попроси подружек своих или Митю с ней связаться, если на душе неспокойно.

— Нет-нет, я должна сама услышать ее голос. Я тогда сразу все пойму. Вы правы, надо ехать в Иваново. Вот в субботу и поеду. А завтра в лес пойду за земляникой. Юрка сказал, уже назрела.

И на следующий день Маруся отправилась в лес, хотя, собственно, и идти-то никуда не надо было: поднялся на горку — и собирай.

— Здравствуй, лесок! Накидай мне в туесок! — сказала заветную фразу.

И лес ответил «зеленым шумом», мол, бери сколько унесешь, ничего не жалко, что найдешь — все твое!

А когда к полудню возвращалась обратно с полным лукошком благоуханных ягод, увидела на горке машину с московским номером, а на лавочке перед домом — Василия Игнатьевича с каким-то мужчиной, но не с Митей. И, подойдя поближе, узнала Романа.

Мысль, что с Юлькой случилась беда, ударила, как выстрел, и Маруся медленно опустилась на обочину. Она видела, как он бежит к ней, открывая рот, но не разбирала слов, оглушенная ужасом.

Он поднял ее, прижал к груди, растроганно приговаривая:

— Ну-ну, успокойся! Я здесь, с тобой! Все будет хорошо.

— Что с Юлькой?

— Полный порядок, — удивился Роман. — А что с ней может быть?

И мысль, что ее реакцию он принял на свой счет, показалась такой изумительной, что она даже не рассердилась, подивившись в очередной раз самонадеянной мужской тупости.

Он отступил на шаг и окинул ее оценивающим взглядом.

— Прекрасно выглядишь!

— Спасибо! — кивнула Маруся, но от ответного комплимента воздержалась. — Какими судьбами?

— Привез тебе загранпаспорт.

— Не понимаю.

— Пойдем в дом. Что мы здесь посреди дороги разговариваем? Я все объясню.

Василий Игнатьевич уже хлопотал с обедом, и Роман, видимо, успевший изрядно проголодаться, с жадностью набросился на еду.

Марусю всегда раздражало, как он ел: торопливо, неряшливо, многозвучно. После еды он мог сыто рыгнуть, и, что самое ужасное, Юлька переняла от него эту отвратительную привычку, и они весело ржали, потешаясь над негодованием Маруси. И сейчас, глядя, как тот шумно поглощает пищу, она пыталась разобраться в своих ощущениях, в своих чувствах к этому человеку.

Не было ни обиды, ни ненависти. Только удивление, что вот рядом с ним, чужим абсолютно мужчиной, провела она многие годы своей жизни, что он так безжалостно распорядился ее судьбой и все равно навеки остался повязанным с ней общей дочкой.

— Так что за паспорт ты мне привез? — прервала затянувшееся молчание Маша.

Роман отодвинул тарелку, потянулся за зубочисткой, удобно откинулся на спинку стула.

— Юлька прислала приглашения на мой адрес. Боялась, что в твоей глуши могут затеряться.

Она отметила про себя это «мой», но задираться не стала.

— Ну и я решил приготовить тебе двойной сюрприз — сразу и паспорт сделать, и визу поставить.

— Как же это можно в отсутствие человека? — не поверил Василий Игнатьевич.

— Сейчас все можно, — усмехнулся Роман. — Были бы деньги да друзья хорошие.

— И сколько я тебе должна за хлопоты?

— Ну, ты уж, Маша, совсем меня за человека не считаешь! — обиделся Роман. — Какие между нами счеты?

— Никаких, — согласилась Маруся. — Между нами все давно подсчитано.

— На квартиру намекаешь? Так тебя из нее никто не гнал, сама уехала.

— Ну, не буду вам мешать, — поднялся Василий Игнатьевич.

— А вы не мешаете. Нам уже, собственно, и помешать-то не в чем.

— Пойду прогуляюсь с Челкашом, а то он что-то совсем приуныл, бедняга.

Старик ушел, и за столом опять повисло неловкое молчание.

Первым заговорил Роман:

— Думаешь, я ничего не понимаю? Не хочу признать, что сам спровоцировал ситуацию? Но ведь все уже случилось. Давай решать проблему, как цивилизованные люди.

— Давай, — согласилась Маруся.

— Я готов купить тебе квартиру или выплатить деньги, как скажешь. Вот вернешься от Юльки, и все обсудим.

Маруся растерянно молчала, пытаясь осмыслить информацию.

Роман достал из внутреннего кармана плотный конверт, протянул ей.

— Вот здесь паспорт и билет на самолет в оба конца с открытой датой.

— А ты разве не полетишь? — обрела она дар речи.

— Не смогу сейчас. Может, через пару месяцев. А ты обязательно поезжай. Юлька меня прямо за горло взяла. Что-то она там темнит.

— Да, мне тоже показалось. Может, ей плохо?

— Судя по голосу, хорошо.

— Ну а ты как живешь? Как дочка? — вежливо поинтересовалась Маруся.

— Дочка растет. А моя жизнь — работа. Вот там и живу.

— Что так?

Он быстро взглянул на нее.

— Да черт его знает! Тамару после родов разнесло — глаз не видно. Половину зубов потеряла. С матерью — как кошка с собакой.

— Что ж не поделили? — удивилась Маруся. — Вроде такие подруги были — не разлей вода.

— Раньше они против тебя дружили, а теперь между собой грызутся. Но дело даже не в этом.

— А в чем же дело?

— Мы совершенно чужие люди. И привел-то я ее тебе назло. Вы же всегда относились ко мне с эдаким высокомерным презрением. Как же! Байстрюк из подворотни, мент ушастый. Разве он пара нашей утонченной дочке!

— Это неправда!

— Да правда, Маша, правда! Но видишь, как все обернулось. Хотел немного покуражиться, а оно покатилось, будто снежный ком под горку — не остановишь. Целился в тебя, а разбил свое сердце. Ты ушла, и квартира превратилась в дом с привидениями. Я не знаю, как это можно исправить…

— Тебя мучает комплекс вины, вот и все привидения. Отпускаю тебе грехи — живи спокойно, — улыбнулась Маруся.

— Маша, я серьезно!

— Я тоже не шучу, Роман. Я не держу на тебя зла. Случилось то, что случилось. Мне действительно было очень плохо, но все это в прошлом, и я от него освободилась.

«Вот именно сейчас, когда увидела тебя», — подумала Маруся.

— Вот именно сейчас, когда увидел тебя, — сказал Роман, — я понял, что все еще можно исправить.

— Нет, Роман, ничего теперь не изменишь. Это уже совсем другая река.

— Давай хотя бы попробуем!

— У тебя маленькая дочка.

— Дочку я не брошу. Я понимаю, что все это неожиданно, и, может быть, не стоило вот так, кавалерийским наскоком…

— Как только я снова исчезну из твоего поля зрения…

— Давай отложим этот разговор. Дождись меня у Юльки — у тебя же большой отпуск. А там, когда мы снова будем все вместе, мое предложение, возможно, не покажется тебе таким уж невероятным.

И Маруся засобиралась к Юльке. Времени было мало, а дел много: оформить билет, купить подарки, решить, в чем поехать и что из одежды взять с собой — все-таки заграница.

— Тебе, наверное, придется задержаться в Москве на пару дней. Неизвестно, что там будет с билетом, — предположил Василий Игнатьевич.

— Я Юльке телеграмму отправлю, когда узнаю точную дату вылета. Или лучше позвоню.

— А где остановишься? У подружек?

— Не получается у подружек, — вздохнула Маруся. — Тая с мальчишками на Кипре, а Лизавета живет на даче. Да и неудобно к ней сейчас. Я в гостинице остановлюсь.

— Ну что ты, Маша! Какая гостиница? Возьмешь ключи от Митиной квартиры, там и остановишься.

— Нет, нет, нет, — категорически отказалась она. — К Мите я не поеду.

— Да почему? Что за глупости?

— Не поеду, — упрямо повторила Маруся.

— Его и в Москве-то нет, только Шура.

— Все равно…

— Ну вот что, Маша, взрослый человек, а капризничаешь, как дитя неразумное.

И Маруся отправилась к Медведеву, сразу, как только оформила билет, — не стала огорчать Василия Игнатьевича. Но это была только половина правды, а вторая заключалась в мучительном любопытстве, в тайном желании узнать, где и как живет Митя. А главное, установить в его доме присутствие женщины — еще одной, помимо домработницы.

Уезжала Маша налегке. Что же взять за границу из деревни? Землянику не довезешь, грибы еще не поспели.

— Разве что яичек свеженьких, — шутил Василий Игнатьевич, — или курочку…

Встали рано — торопились на первый автобус. Старик с собакой проводили до Сельца и долго стояли, смотрели вслед, пока дорога не пошла под уклон. Маша оглядывалась, махала рукой. А когда скрылись из виду, так защемило сердце, что она собралась было заплакать, но время поджимало, и пришлось прибавить шагу.

Народу в автобусе было немного, и Маруся села у окна, чувствуя, как улетучивается легкая грусть (ведь она же вернется, не пройдет и двух месяцев!), а на смену ей приходит ощущение праздника, начинающегося прекрасного путешествия и, может быть, даже чуда.

За окном пробегали перелески, пронизанные косым утренним солнцем березовые рощи, деревеньки, по самые крыши утопающие в сирени, и эта неброская, волнующая до слез красота томила сердце.

В Иванове она едва успела пересесть на отходящий уже московский автобус — водитель заметил ее отчаянный жест и притормозил, открыл дверцу.

Она плюхнулась на свободное место и шумно выдохнула, восстанавливая сбившееся дыхание.

Ну не сумасшедшая? Автобусы на Москву ходят каждые полчаса. Надо было так нестись, будто от этого зависит вся дальнейшая жизнь?

А если действительно зависит?

Ага! Значит, все разговоры о мистической гостинице — в пользу бедных? И она с самого начала знала, что остановится именно у Мити?

Но ведь сама судьба подтасовала колоду — ни Лизы в Москве, ни Таи…

Но есть же масса других знакомых!

Ну что ж она свалится на людей как снег на голову! Здравствуйте, я ваша тетя из деревни Новишки. Дайте попить, а то так есть хочется, что даже переночевать негде.

«Просто ты мечтаешь попасть в Митину квартиру и посмотреть, как он живет, а главное, с кем. Спишь и видишь», — уличил зловредный внутренний голос.

«Вот что меня меньше всего волнует, — вскинулась Маша, — так это его личная жизнь!»

И она в который уже раз посмотрела на часы. Но стрелки словно приклеились!

Проплыл вдалеке Суздаль, поблескивая маковками многочисленных церквей, остался позади Владимир, вот и Лакинск — половина пути.

— Стоянка двадцать минут, — объявил водитель.

Народ дружно повалил на волю. Вышла и Маша.

— А вот пирожки! Пирожки горячие! С мясом, с капустой, с творогом, с картошкой, с луком-яйцами! — наперебой зазывали три звонкоголосые тетки.

Маруся критически осмотрела торговок, выбрала толстую румяную старуху и купила у нее плоский жаренный в масле пирожок с капустой. Пирожок был большой, горячий и очень вкусный. Так что съела она его с удовольствием, «урча и задыхаясь», как сказала бы Тая. Вытерла пальцы платочком и походила взад-вперед по маленькой привокзальной площади, размялась.

Наконец появился водитель, и автобус тронулся. Оставалось два с половиной часа пути.

Петушки — два часа, Покров — полтора, Ногинск — час, Балашиха, Москва…

— Сначала ты оформишь билет и позвонишь Юльке, — строго сказала себе Маруся. — Все остальное — потом.

«А что остальное-то, что? — тут же спохватилась она. — Никуда я не пойду. Это же гордости совсем не иметь — он меня в дверь, а я в окно. Ведь он узнает, что приперлась без ведома, в его отсутствие, и вряд ли одобрит такую бесцеремонность. Но дело даже не в этом. А в том, что там может обитать другая женщина. Его женщина. Нинель. И хороша же я буду! Нет, нет, абсолютно исключено! Это уж совсем себя не уважать… Хотя, с другой стороны, почему я, почти родственница, будучи проездом в Москве, не могу заночевать в его доме? Все так делают…»