Майлз — и вежливый! Слишком вежливый. Это нервировало Генриетту.

Она метнула еще один быстрый взгляд на Майлза и увидела лишь, как он поспешно уставился на дорогу. Генриетта отвернулась, но не могла удержаться, чтобы из-под полей шляпы не скашивать потихоньку в его сторону глаза. Майлз смотрел в другом направлении. Они были похожи на двух персонажей комической оперы Моцарта, которые крадутся вокруг стен, стараясь не встретиться друг с другом[61].

Если бы им дали время поговорить до свадьбы! Генриетта не знала точно, что она сказала бы. Да и существует ли деликатный способ сказать: «Тебе не обязательно жениться на мне, если ты не хочешь»? Конечно, даже найди она такой способ, Генриетта не хуже Майлза понимала — все это полная чепуха. Он обязан на ней жениться. Она была скомпрометирована, погублена, обесчещена, пала, запятнала репутацию. У Генриетты кончались определения, но любое из них подходило.

Имелась альтернатива. Генриетта осторожно затронула ее, как страдающий от зубной боли ощупывает языком ноющий зуб. Она окажется погубленной только в том случае, если ее история станет известна за пределами Селвик-Холла. Ричард и Амели наверняка никому не расскажут, и на сдержанность миссис Кэткарт можно было рассчитывать, если не ради Генриетты, то ради ее матери. Что касается мисс Грей, она никогда не говорила, если могла промолчать. Единственную опасность представляли братья Толмондели, и хотя с мозгами у них было туговато, Генриетта не сомневалась — если не обращением к разуму, то припугнув молодых людей, Майлз или Ричард смогут внушить им все, что нужно.

Аннулирование брака. Вот, она произнесла это. Они могут добиться аннулирования, и тогда Майлз будет свободен и никто никогда не узнает о случившемся, за исключением заинтересованных сторон. Майлз сможет кататься в парке с темноволосыми красавицами, флиртовать с загадочными маркизами и путаться с оперными певицами, не имея досадной помехи в виде жены.

Генриетта мысленно скорчила гримасу. Она достаточно долго вращается в свете, чтобы знать — скандал утаить невозможно, он таинственным образом передается по воздуху, как бубонная чума. Кроме того, Генриетта не знала точно, как получают аннулирование, но не сомневалась: процесс затянется, потребует множество бумаг, которые неизменно привлекут внимание какого-нибудь человека, который неизбежно расскажет кому-нибудь еще, и не успеет она, Генриетта, оглянуться, как респектабельные женщины начнут подбирать юбки, чтобы ненароком не соприкоснуться с ней на улице.

Всегда остается монастырь — они как раз специализируются на падших женщинах… или нет?

Когда они остановились в Кройдоне сменить лошадей, Генриетта дошла до такого мучительного напряжения, что рада была отвлечься. Во дворе «Борзой» уже было не протолкнуться от разнообразных средств передвижения — от карет с гербами до зеленых, с золотом, почтовых экипажей, и в «Лебеде» толчея обещала быть едва ли меньше.

Оценив опытным взглядом толпу, Майлз покачал головой и направил лошадей по Хай-стрит.

— Попытаем счастья в «Тушеном зайце», — объявил он. — Там вряд ли так много публики.

Генриетта не поняла, сам с собой он говорит или с ней, но решила, что какой-то ответ не помешает.

— Да, было бы славно.

Под полями шляпки Генриетта скривилась от своей неестественной фразы. Как после восемнадцати лет веселых подшучиваний и пикировок с Майлзом она докатилась до такого? Да она с Болваном Фитцхью обменивалась более искрометными репликами… а Болван, вполне оправдывающий свое прозвище, не особенно славился умением вести беседу.

Заметивший гримасу Майлз сделал из нее совершенно другой вывод и с ненужной силой натянул поводья, останавливая лошадей во дворе «Тушеного зайца». Бросив поводья конюху, Майлз спрыгнул на землю и помог Генриетте выйти из коляски.

Он не посторонился, пропуская Генриетту, а так и остался стоять, хмуро глядя на нее. Черный фаэтон резко затормозил у Майлза за спиной, едва не задев его и высадив щеголя во фраке, сшитом по последней моде; денди минутку помедлил, поправляя и без того безупречный галстук. Оживленная почтовая станция, признал Майлз, не лучшее место для личного разговора. Но что-то надо сказать, и побыстрее, потому что непривычное молчание приведет его прямиком в Бедлам. Пигмалион умудрился статую превратить в живую женщину. Он же, угрюмо подумал Майлз, каким-то образом ухитрился живую женщину превратить в статую.

— Генриетта… — серьезно начал он, взяв ее за плечи.

— Вот это да! Доррингтон! — Майлз не успел сказать, что хотел, — на него обрушился знакомый голос. Не дожидаясь, пока кучер до конца остановит экипаж, Болван Фитцхью покинул свое место. — Право слово! Как мне повезло, что я тебя здесь нашел. Хотел ехать до «Борзой», но увидел во дворе твою коляску и подумал; пообедаю с Доррингтоном. Знаешь, терпеть не могу обедать в одиночестве.

Очевидно, силы, с которыми стоило считаться, крайне отрицательно посмотрели на обольщение человеком сестры его лучшего друга и, не теряя времени, осуществили наказание. Майлз попытался поймать взгляд Генриетты в поисках сочувствия, но видная ему небольшая часть лица пряталась в такой густой тени от шляпы, что казалась затянутой вуалью.

— Фитцхью, — простонал Майлз, опуская руки и поворачиваясь к старому школьному другу.

Болван вздрогнул, только теперь узнав Генриетту, что было совсем неудивительно, поскольку крупная фигура Майлза заслонила девушку.

— Леди Генриетта? — Он перевел взгляд с Генриетты на Майлза, и на его добродушном лице отразилась озадаченность. — Не заметил вас! Чертовски приятный день для прогулки, не правда ли?

Майлз предложил Генриетте руку, желая любезному Болвану вечных мук.

— Давайте узнаем, можно ли занять отдельную гостиную, — покорно произнес он.

— Отличная мысль! — пришел в восторг Болван. Он вежливо повернулся к шляпке Генриетты. — Что привело вас сюда, леди Генриетта?

— Мы просто гостили… — начал Майлз.

— …в Суссексе. У Ричарда, — перебила Генриетта тоном, запрещающим дальнейшие объяснения.

Майлз резко посмотрел на Генриетту, но за все свои старания получил укол нахальным пером в глаз. Он скоро возненавидит эту шляпку.

— А что ты здесь делаешь? — грубо спросил он у Болвана, когда их маленькая компания вошла в двери гостиницы.

Позади них непрерывный поток экипажей, делавших остановку на пути из Брайтона в Лондон, продолжал заполнять двор почтовой станции — все искали лошадей и передышки от тягот пути.

Болван улыбнулся и помахал носовым платком с каймой из гвоздик.

— Ездил в Брайтон. С принцем, само собой. В эти два дня в Павильоне[62] было не протолкнуться.

— А когда там было свободно? — спросил Майлз, широко махая рукой хозяину гостиницы в надежде, что чем скорее Болван наестся, тем скорее уедет. За ними уже выстраивались в очередь недовольные путешественники, возглавляемые стройным мужчиной, фаэтон которого чуть не сшиб Майлза во дворе. Судя по ширине лацканов его фрака и высоте воротника рубашки, он, несомненно, являлся одним из прихлебателей принца, только что из Брайтона. Это соображение прибавило силы голосу Майлза, и он проворчал: — Не понимаю, зачем ты подвергаешь себя таким мучениям?

— Ты шутишь, Доррингтон? Не могу сказать, что я очень люблю море, но все развлечения у принца первоклассные. В эти дни у него даже выступала оперная певица! Ей аккомпанировал какой-то итальянец, имя у него какое-то птичье. Чертовски очаровательная… э… — Болван посмотрел на Генриетту и умолк. — Э… певица, — с облегчением закончил он. — Чертовски очаровательная певица.

Даже Болван порадовался появлению хозяина гостиницы.

Вытирая руки о большое белое полотенце, повязанное вокруг талии, сей достойный человек объяснил, рассыпаясь в извинениях, что отдельная гостиная уже занята, господа видят, что гостиница переполнена из-за брайтонских развлечений принца и что, если леди и джентльмены не возражают, еще остались места в кафе…

Никто не возразил: Майлз — потому, что ему было все равно, где они сядут, поскольку в итоге уедут; Болван — потому, что продолжал говорить, а Генриетта — потому что вообще молчала. Майлза так и подмывало постучать по донышку ее проклятой шляпки и спросить, есть ли кто дома, но он решил, что в нынешнем настроении Генриетта навряд ли ответит благожелательно.

Кафе тоже было переполнено путешественниками, уписывавшими пироги со свининой, утиные грудки и большие порции баранины с картофелем, но неутомимый Болван с помощью перестановки обеспечил им маленький столик в углу и обмахнул носовым платком сиденье стула для Генриетты, и все это под непрерывный рассказ о красотах Брайтона — женских и архитектурных, поразительной певице, услаждавшей их слух в пятницу вечером, и о чудесных жилетах принца.

— …с настоящими павлиньими перьями! Присядете, леди Генриетта? — Болван с поклоном подвинул к Генриетте стул, который только что обмахнул платком.

— Жалко павлина, — пробормотал Майлз, обращаясь к девушке, но она даже не улыбнулась.

Генриетта покачала шляпкой, отказываясь от предлагаемого стула.

— Прошу меня простить, но я бы хотела привести себя в порядок с дороги.

По крайней мере, подумал Майлз, она не утратила вместе с голосом и словарного запаса. И пожалел, что Генриетта не использовала его для обращения к нему.

Поддавшись внезапному порыву, Майлз схватил Генриетту за запястье. Болван, по счастью, отвлекся — размахивал рукой, пытаясь привлечь внимание официанта и получить кувшин портера.

— Генриетта… — начал он.

— Да? — Генриетта подняла на него глаза, разом насторожившись.

Майлз сидел с полуоткрытым ртом, не в состоянии придумать, что сказать. «Ты не собираешься вылезти в окно?» не годится. «Ненавижу эту шляпку» будет честно, но в значительной степени бесполезно. А спросить: «Почему ты со мной не разговариваешь?» — нельзя в присутствии Болвана, да и на удовлетворительный ответ рассчитывать не приходится.

— Заказать для тебя лимонад? — неуклюже выдавил он.

Поля шляпки снова опустились.

— Нет, спасибо, — вежливо ответила она.

Майлз мысленно чертыхнулся.

Он понуро сидел, проклиная причуды человеческого общения, модистку Генриетты, а также Болвана и всех его потомков до конца времен.

Пока Болван разговаривал с официанткой, Майлз смотрел, как Генриетта обходит мужчину, приехавшего следом за ними, — представителя высшего света в рыжевато-коричневых панталонах, чудовищных размеров галстуке, с уголками воротника выше Вавилонской башни. Денди остановился в дверях, уставившись вслед Генриетте, жесткие фалды его фрака уперлись в стену. Майлз открыто мерил парня в дверях злобным взглядом. Какое право он имеет пялиться на Генриетту? Она несвободна, совершенно несвободна, и если этот хлыщ не перестанет в скором времени поедать ее взглядом (у Майлза имелось твердое представление о том, что значит «скоро»), Майлз позаботится, чтобы он об этом узнал. На мгновение показалось, будто хлыщ вознамерился последовать за Генриеттой — Майлз машинально потянулся к шпаге, которой сегодня при нем не было, — но хлыщ передумал и подошел к камину. Майлз мысленно поаплодировал данному решению.

Ослабив наблюдение, Майлз повернулся к Болвану, оживленно повествовавшему об изумительной коллекции китайских вещиц принца Уэльского, в которой важное место занимали павлины. Майлз спросил себя, не означает ли это, что Болван наконец-то перестанет рядиться Розовой Гвоздикой, и решил: Болван в виде гигантского павлина — образ чересчур тревожный, чтобы на нем останавливаться.

— Списал для тебя имя нового портного принца, — сказал Болван, широким жестом доставая из кармана узкого жилета клочок бумаги, и с влюбленной улыбкой посмотрел на него. — Ты не представляешь, что этот человек может сделать с жилетом.

К несчастью, Майлз представлял. Взяв бумажку, он рассеянно сунул ее в жилетный же карман, где болталась всякая всячина, немного мелких монет и кусок бечевки, — мало ли пригодится.

— Был там один жилет, украшенный изумрудно-зелеными павлинами с настоящими сапфирами в хвостах, — разливался Болван, глаза его блестели. — И другой…

— А Джеффа ты там не видел? — спросил Майлз, надеясь увести Болвана от павлинов и его гардероба.

Поверх плеча Болвана он увидел, как денди с вычурным галстуком пробирается к их столу, явно рассчитывая, что если достаточно долго постоит над душой, то они уступят ему свои места. Майлз одарил его своим лучшим «отвали» взглядом, прежде чем снова обратил внимание на Болвана.

Болван покачал головой.

— Пинчингдейл не слишком все это жалует, знаешь ли. И Олсуорси я тоже там не заметил. Хотел заехать в Селвик-Холл, — добродушно добавил Болван, беря стакан с портером, — но, сам понимаешь, немного не по пути.