Вдали показался Вестминстерский мост — длинная дуга над рекой, заполненная вечерним транспортом. По боковым дорожкам шли в сумерках пешеходы, возвращались с рынка на своих подводах фермеры, джентльмены верхом ехали за город на поиски запретных развлечений, тянулись мулы, нагруженные вчерашним хлебом.

Майлз и Генриетта ворвались в оживленный поток, как кошка в голубятню. Их сильно тряхнуло, когда коляска перескочила с пружинистого дерна на твердый камень. Всадники стали шарахаться в стороны в поисках спасения. Торговцы торопливо сворачивали к краям моста. Пешеходы вжимались в каменное ограждение. Воздух вокруг наполнился возмущенными возгласами и руганью, а позади, прямо за ними, слышался упорный перестук копыт по гладкому настилу моста. Генриетта закрыла глаза и стала молиться.

И так не слишком устойчивый, мост опасно закачался. Генриетта открыла глаза и тут же об этом пожалела. Под ними пенились темные воды Темзы, усеянные быстро движущимися лодками, — точно множество водяных жуков скользили по реке в обе стороны. Если Майлз хотя бы на мгновение выпустит лошадей из-под контроля, ограда нисколько не помешает им рухнуть в бурное течение.

Лошади по-прежнему неслись во весь опор прямо по середине моста; правил ими Майлз или они понесли, Генриетта не взялась бы определить. Она считала пролетавшие мимо арки — они преодолели половину и все еще мчались строго по середине моста.

Резкий крик заставил Генриетту посмотреть вперед. Кто-то кричал. Или это она сама?

Точно в центре моста встала поперек дороги повозка, груженная капустой. Ее хозяин с вытаращенными от ужаса глазами изо всех сил тянул в сторону мула, безуспешно пытался сдвинуть его с места. Повозка неотвратимо приближалась. Три ярда… два… С вытаращенными от ужаса глазами фермер бросил поводья и, спасаясь, кинулся в сторону. Мул даже не пошевелился.

— О Господи, — только и выдохнула Генриетта.

Рядом с ней ликующе вздохнул Майлз.

— То, что надо! Держись, Генриетта…

Генриетта слышала выражение «на волосок от…», но никогда прежде не видела такого буквального его воплощения. Уверенным движением, которое стало бы прекрасным в своей исключительной скоординированности, если бы Генриетта изо всех сил не старалась не выпасть из коляски, Майлз в самый последний момент направил лошадей в сторону. Двигаясь с идеальной слаженностью, кони обогнули повозку, так аккуратно вписавшись в узкое пространство, что Генриетта лишь услышала, как скрипнуло с одной стороны дерево, а с другой — прошуршал камень.

Майлз пробормотал что-то похожее на «мой лак», но Генриетта была слишком занята, вознося пылкую благодарность Всемогущему, и точно не расслышала.

И снова они вырвались на простор — ничто не преграждало им путь до конца моста. С безудержным победным криком Майлз щелкнул над головой хлыстом.

— Смотри! — крикнул он. Коляска вылетела с моста и резко свернула влево как раз в тот момент, когда гнавшийся за ними экипаж, двигавшийся слишком быстро, чтобы остановиться, и возница которого не обладал достаточным мастерством, чтобы повторить маневр Майлза, с треском, похожим на взрыв, врезался в брошенную повозку фермера. Капуста полетела во все стороны. Град зеленых мячей обрушился на пешеходов и посыпался в жадную пасть Темзы.

Генриетта едва разглядела экипаж их преследователя, заваленный дарами земли, когда Майлз снова передернул поводьями и нырнул в лежащую в тени боковую улочку, по ширине только-только по их коляске, которая задела боками за развешенное белье. Верхние этажи домов почти смыкались над ними, образуя темный навес над головой Генриетты. Майлз повез их по запутанному лабиринту переулков, а Генриетта пыталась тем временем отдышаться. Когда окрестности стали более знакомыми, улицы расширились, а фасады домов увеличились в длину, Майлз позволил взмыленным лошадям перейти на измученный шаг.

Генриетта заставила свои пальцы, один за другим, отцепиться от сиденья.

— Мы… в безопасности, как ты думаешь? — спросила девушка, неуверенно озираясь.

Она прижала пальцы к глазам, гадая, сумерки ли сделали Гровнор-сквер такой мутной и зыбкой или что-то случилось с ее зрением. Серые фасады особняков покачивались как соткавшиеся из тумана видения, которые в любой момент могут рассеяться, а деревья в центре площади слились в неразличимое коричнево-зеленое пятно.

— Сюда он за нами не последует, — сказал Майлз, останавливая коляску перед особняком с широким фасадом; усталые кони были только рады подчиниться. Доррингтон не смог удержаться от удовлетворенной ухмылки, добавив: — Не скоро он выберется из-под капустного завала.

— Это было впечатляюще, — дрожащим голосом произнесла Генриетта. — Особенно тот эпизод с подводой.

Майлз принялся скромно вертеть хлыст.

— Там было полно места.

— Очень надеюсь, что никогда не окажусь с тобой в коляске, когда ты снова будешь так гнать. — Майлз перестал вертеть хлыст. — Я думала, меня стошнит. Или я умру, — пришла ей в голову запоздалая мысль.

— Ты не верила, что я сумею справиться с лошадьми? — возмутился Майлз.

— О, верила! Меня волновал тот человек с пистолетом. Мне показалось, его не слишком заботило мое благополучие. — Задрожав, Генриетта поднесла ладони к губам. — В нас только что стреляли. Ты понял? В нас только что стреляли!

Негромко приговаривая что-то успокаивающее, Майлз привлек к себе Генриетту. Не сопротивляясь, она уткнулась ему в грудь. Кошмарные сцены мелькали в ее голове быстрее, чем окрестности, мимо которых они проносились, невзирая на опасность. Темный, не имеющий отличительных знаков мчащийся за ними экипаж. Длинное дуло пистолета, блестящее в последних лучах заходящего солнца. Свист пуль, вздымавших фонтанчики ныли на дороге у них за спиной. Неисправимое воображение Генриетты подсунуло ей образ Майлза, дернувшегося назад от попавшей в него пули, застывшего и выпавшего через борт коляски в дорожную пыль; его карие глаза открыты, но ничего не видят. Генриетта осознала, что вся дрожит и не может остановиться. Если бы хоть одна из этих нуль пролетела чуть ближе…

Генриетта встревоженно посмотрела на Майлза.

— Ты мог погибнуть! — Мгновение подумала и нахмурилась. — Я могла погибнуть.

— Но этого не случилось, — успокоил ее Майлз. — Видишь? Мы оба живы. Никаких дыр от пуль.

Он поднял, демонстрируя, руку и обнаружил, что вообще-то в складном верхе коляски имеется аккуратная круглая дырочка. Майлз поспешно откинулся на предательский навес, надеясь, что Генриетта ничего не заметила. Опасность была ближе, чем он думал. Кто бы ни ехал в том экипаже — а Майлз прекрасно представлял, кто это был, — он отличный стрелок.

— О Боже, — прошептала Генриетта, уставившись на длинную царапину на боку коляски, рядом с рукой Майлза.

— Не надо. — Майлз прижал голову жены к своей груди. — Не думай об этом. Думай… — его вдруг осенило, — о капусте!

Генриетта удивленно захихикала.

— Сколько, по-твоему, французских шпионов сражено овощами? — продолжал он, развивая тему. — Мы можем сделать на этом карьеру! В следующий раз в ход пойдет лук, затем морковь и, может, немного лимской фасоли…

— Не забывай о репе. — Приподняв голову, Генриетта судорожно вздохнула. — Спасибо.

— Не стоит благодарности, — сказал Майлз, убирая с лица Генриетты прядь волос.

— Я уже нормально себя чувствую, — решительно проговорила девушка, отодвигаясь и выпрямляясь. — Правда. Извини, что вела себя как…

— Девчонка? — усмехнулся Майлз.

— А вот это лишнее, — сурово проговорила она.

Мгновение они улыбались друг другу в полном согласии, окутанные успокаивающей аурой привычного поведения. Неизвестно, сколько они так сидели бы, не появись грум и не спроси Майлза, желает ли тот, чтобы лошадей отвели на конюшню.

Улыбка Генриетты померкла, и она с некоторым смущением посмотрела на дом, потом на Майлза. Дом был в буквальном смысле неотличим от многих других на Гровнор-сквер: широкое, в классическом стиле строение с цоколем из рустованного камня и широкими пилястрами, поддерживающими треугольный фронтон. По обе стороны от входа горели факелы, но все окна наверху были погружены во мрак; темный и явно необитаемый дом. Все шторы опущены, и входной дверью, судя по ее виду, давно не пользовались. Единственный признак жизни виднелся под лестницей, где в ушедших в землю окошках мерцал свет.

Дом не напоминал Аппингтон-Хаус и совершенно точно холостяцкое жилье Майлза на Джермин-стрит.

Однако грум знал Майлза, поздоровался с ним по имени.

Усталый разум Генриетты наотрез отказывался разгадывать очередную загадку. Она позволила, чтобы ей помогли спуститься из коляски на землю, недоуменно посмотрела на Майлза.

— Где мы?

— Лоринг-Хаус, — объявил Майлз, бросив груму монетку и предложив Генриетте руку.

— Лоринг-Хаус? — эхом отозвалась девушка.

— Дом предков, знаешь? Ну, не совсем предков. У нас был дом на Стрэнде, но мы потеряли его во время Гражданской войны.

— Но… — Генриетта поискала слова и испугалась, что поездка в коляске нанесла непоправимый ущерб ее умственным способностям, потому что никак не могла осмыслить ситуацию. Она остановилась перед парадным входом. — А к тебе мы не поедем?

— Я думал об этом, — Майлз сунул руки в карманы, — и решил, что везти тебя туда не могу.

У Генриетты упало сердце.

— Не можешь? — нейтральным тоном проговорила она, спрашивая себя, не лучше ли было попасть под пулю в Стритэм-Коммон и покончить со всем разом. Майлз нес бы ее изуродованное тело на своих мужественных руках. Генриетта отогнала горестный образ. Зная себя, она, вероятно, получила бы только ранение, впала бы в раздражение, мучилась от боли, и никакого романтизма.

Майлз расправил плечи, что, учитывая их ширину, представило собой впечатляющее зрелище, к которому Генриетта, даже в ее состоянии растерянности, не осталась полностью равнодушна.

— У меня не так уж плохо, как бывает у холостяков, и Дауни поддерживает все в лучшем виде, но… ты там будешь не на месте. Это не то, к чему ты привыкла.

— Но… — опять начала Генриетта и оборвала себя, подавив желание возразить, что где будет он, там будет и ее дом. Если он ищет предлог, причину избавиться от нее, гораздо благороднее согласиться и позволить ему увезти ее домой. Но почему тогда он не привез ее в Аппингтон-Хаус?

Напряжение немного отпустило Майлза, когда он невольно улыбнулся Генриетте.

— Давай ты сначала выслушаешь меня не возражая?

От ласкового тона у Генриетты сжалось сердце, и она молча кивнула, не доверяя своему голосу.

— Я не мог привезти тебя на Джермин-стрит. Болван был прав — получилось бы сомнительно. Походило бы на… — Майлз беспомощно взмахнул рукой.

— Побег? — ошеломленно подсказала Генриетта.

— Именно. Скрываться в наемных комнатах… Все не то! Ты заслуживаешь настоящего дома, а не дешевой съемной квартиры.

— Но почему сюда? — спросила девушка.

Неужели он планирует на одну ночь поместить ее в Лоринг-Хаус, прежде чем вернуть семье перед неизбежной катастрофой? Она подумала, что всегда может ненадолго уехать в Европу, пока не уляжется скандал… Монастырь вновь показался ей очень привлекательным местом.

— Ну… — Сунув руки в карманы, Майлз прислонился к перилам в своей любимой позе и казался до боли юным. — И в Аппингтон-Хаус я не мог отвезти тебя по той же причине, а чтобы снять подходящий особняк, понадобилось бы время. А моих родителей никогда нет, они не живут в этой старой громаде, так что… добро пожаловать домой.

— Домой?

Майлз немного встревожился.

— Мебель, вероятно, немного вышла из моды, но сам дом не так уж плох. Потребуется уборка, но тут хотя бы много комнат и…

— Значит, ты не намерен аннулировать наш брак? — выпалила Генриетта.

— Что?! — воскликнул Майлз, уставившись на нее в явном смущении. — О чем ты?

— О, — произнесла Генриетта, желая уменьшиться в размерах и забиться в какую-нибудь щель. — Так, ни о чем.

— Генриетта. — Майлз приподнял лицо девушки, серьезно глядя на нее. Генриетта даже не хотела думать, на кого она сейчас похожа — лицо в пыли и грязи, на голове не прическа, а воронье гнездо. — Я хочу сделать тебе предложение.

— Да? — нерешительно отозвалась она, надеясь, что не совсем похожа на горгону Медузу после особенно сильного припадка ярости.

— Попросить о своего рода одолжении, — продолжал Майлз. — Не ради себя, но ради нас обоих.

Генриетта молча ждала, нервы ее были натянуты до предела. Ей даже не хотелось гадать. Когда она это делала, ничего хорошего не получалось: например аннулирование брака, поганки и капуста.