Барбара Картленд - Маска любви

— Но папа и мама любили друг друга, — прошептала Катерина.

— И что им это дало? — резко возразила Анчилла. — Своей любовью твой отец только испортил себе всю жизнь! Конечно, я никогда не встречалась с ним, но Франческо часто рассказывал мне, как все были шокированы, когда он женился на твоей матери и отрезал себя от семьи и от собственного наследства.

Она посмотрела на лицо Катерины и сказала:

— Но давай не будем говорить об этом, все уже забыто. Ты должна быть счастлива, очень-очень счастлива, что выходишь замуж за такого важного человека! И, конечно, когда ты станешь замужней женщиной, мы выберем тебе чичисбео.

Катерина удивленно посмотрела на тетку, и Анчилле снова пришлось объяснить:

— Ты, должно быть, поняла, хотя и приехала сюда совсем недавно, что каждая леди в Венеции, а по сути, каждая женщина, имеет кавальере сервенте, или чичисбео. Ну, например, ты знаешь, что Паоло — мой чичисбео?

— Я удивлялась, почему он все время с вами, — неловко сказала Катерина.

— Не имеет значения, кто женщина — знатная дама, как я, или богатая горожанка. Никакой дамский дом невозможен без чичисбео.

— А дядя Франческо не против?

— Конечно, не против! Он счел бы верхом вульгарности повсюду появляться со мной, говорить мне комплименты, сопровождать меня на Площадь или шептать ласковые словечки мне на ухо. Анчилпа хихикнула.

— На самом деле Франческо безумно влюблен в мадам дю Каже. Хотя я сомневаюсь, что это увлечение продлится долго.

— А синьор Паоло… вы любите его? — спросила девушка.

Анчилла жеманно рассмеялась.

— Право, Катерина, ты не должна задавать мне такие смущающие вопросы. Паоло — мое второе я; нет ничего, что он не сделал бы для меня: и ленту мне завяжет, и лиф зашнурует, и даже наденет подвязку!

Она вздохнула от удовольствия.

— Но он — кавальере, что значит джентльмен, и никакой муж, даже Франческо, не позволил бы себе показаться настолько глупым, чтобы ревновать к чичисбео.

У Катерины стал совсем несчастный вид.

— И если я… выйду замуж, я должна буду найти… кого-то, кто будет так ухаживать за мной? — спросила она.

— У тебя будет богатый выбор, и уверяю тебя, когда ты станешь женой маркиза, ты найдешь жизнь очень интересной и веселой! Анчилла всплеснула руками.

— Он страшно богат, Катерина, он подарит тебе самые сказочные драгоценности, самые чудесные платья! Он позволит тебе делать все, что ты захочешь. Никогда не забывай поговорки: «седина в бороду, а бес в ребро».

Катерина ничего не сказала, и Анчилла спросила:

— Твоя помолвка сегодня?

— Да, — коротко ответила девушка.

— Тогда мы должны найти тебе новое и очень красивое платье. Знаешь, когда обручается дочь аристократа, дож надевает ей на шею роскошное жемчужное ожерелье, которое она должна носить в течение года после свадьбы.

Анчилла выжидательно посмотрела на Катерину, но так как девушка молчала, пояснила:

— Ожерелье — это подарок ее родителей, но в твоем случае жемчуг даст твой дедушка.

Катерина прошептала, как она благодарна, и ее тетя продолжила:

— Жених подарит тебе кольцо, называемое рикордино, а еще у тебя будет Свадебная корона.

— Что это?

— Вуаль ты наденешь завтра, на венчание, а сегодня вечером будешь в огромной тиаре. Она сделана в виде цветочного венка из алмазов и жемчуга.

С завистью в глазах Анчилла добавила:

— Ах, как бы я хотела поносить ее! Это одно из Сокровищ Дожей. Алмазы огромные, а жемчужины не меньше голубиного яйца!

Анчилла позвонила в золотой колокольчик, и горничные тотчас вернулись в комнату.

— Мне нужна портниха, парикмахер, модистка, перчаточница и торговец веерами. Велите всем им немедленно прийти сюда.

Горничные присели в реверансе и бросились выполнять приказ своей госпожи.

— Мы собираемся потратить кучу денег, малышка Катерина, — с ликованием воскликнула ее тетя, — и когда придет Паоло, — а он должен прийти с минуты на минуту, — он посоветует нам, что выбрать. У Паоло самый безупречный вкус, а сегодня вечером на помолвке ты должна ослепить всех своей красотой — и, конечно, своими драгоценностями.

Весь остальной день Катерине казалось, что она лишилась собственной воли и стала марионеткой, которую наряжают и украшают в угоду тем, кто тянет за ниточки.

Синьор Паоло, чичисбео ее тети, с охотой взялся помогать им. Но Катерине он не понравился.

Было в нем что-то женское. Разве стал бы настоящий мужчина уделять столько внимания положению мушки на подбородке дамы или тратить почти час, выбирая кружевные веера для ее приданого?

В то же время синьор Паоло был готов удовлетворить малейшую прихоть Анчиллы. Он пользовался всеми возможностями говорить ей комплименты и подносить ее белую ручку к своим губам.

«Неужели я была бы счастлива с человеком, который не делает ничего полезного, а только день за днем расточает комплименты да изрекает банальности?» — спросила себя Катерина.

Она поймала себя на том, что думает о герцоге, как он спорит с Коллегией, сообщает им об опасениях мистера Питта по поводу равновесия сил в Европе, и находит их, как предсказал Франческо, глухими к его предостережению и непреклонными к его мольбам.

К вечеру, подумала Катерина, герцог поймет, что его миссия провалилась, и будет готов вернуться в Лондон.

При мысли об оставленной ею Англии, где она так счастливо жила почти восемнадцать лет своей жизни, девушка забыла о болтовне и суете вокруг нее.

Для нее вдруг словно перестали существовать и платье, которое подгоняла по ней портниха со своими помощницами, и парикмахер, завивающий и укладывающий ее золотые волосы, и непрекращающиеся увещевания ее тети полюбоваться Свадебной короной, которую принесли в Катеринину спальню, чтобы девушка посмотрела.

Да, это было изумительное ювелирное изделие. На солнце, льющемся в комнату через большие окна Дворца, алмазы сверкали почти ослепляюще, а жемчужины казались такими же полупрозрачными, как легкая дымка, висящая над лагуной.

Но Катерина смотрела на корону, а видела только старое, морщинистое лицо маркиза.

Сам по себе невысокого роста, он казался девушке просто гномом по сравнению с рослыми англичанами, к которым она привыкла.

Маркиз был внимателен к ней за званым обедом у дедушки, и Катерина подумала тогда, что с его стороны очень любезно потратить столько времени на разговоры с юной девушкой, с которой он, скорей всего, не имеет ничего общего.

Катерина надеялась, что маркиз расскажет ей много интересного об истории Венеции, ведь он настолько старше ее!

Но старик только передал самые последние сплетни о людях, которых она не знала, и чьи имена были для нее пустым звуком, не имеющим ни смысла, ни значения.

Он довольно ехидно посмеялся над скандалом, касающемся жены одного из Совета Десяти, и крайне клеветнически, — насчет этого у девушки не возникло сомнений, — отозвался о неком молодом мужчине, который вызвал его неприязнь.

Проведя час в обществе маркиза, Катерина пришла к выводу, что он ей не нравится, и после обеда ухитрилась избежать общения с ним, хотя видела, что старик смотрит на нее с другого конца комнаты, и подозревала, что он не прочь еще поговорить.

А теперь она должна выйти за него замуж!

Нет, это неправда, подумала Катерина. Но прожив три недели в Венеции, она узнала, что брак для девушки абсолютно необходим.

Долгом каждого отца и каждой матери было найти приемлемую партию для своих детей, а особенно для дочерей.

Образование девочек доставляло очень мало хлопот. Девушки выходили из монастырской школы только для брака, и поскольку вопроса о любви не стояло, почти сразу, как церемония заканчивалась, пускались в светскую жизнь.

Но незамужняя женщина была обузой, досадой, лишним ртом, воплощением неудачи со стороны ее родителей.

Помолвка, как поняла Катерина, являлась по-настоящему волнующим событием, предшествующим свадебной церемонии.

Сама свадьба проходила не так пышно, хотя в ее случае, так как она должна венчаться во Дворце Дожей, церемония будет более официальной и намного более великолепной, чем большинство других свадеб в Венеции.

— Думаю, сегодня вечером ты уже сможешь выбрать себе чичисбео, — говорила Анчилла. — Венеция будет знать о твоей помолвке, и все самые достойные и интересные мужчины придут сюда, чтобы посмотреть на тебя.

— А посмотрев раз, посмотрят снова! — возгласил Паоло, манерно всплескивая руками.

— Это верно, — согласилась Анчилла. — Твое платье выглядит потрясающе, Катерина, и когда я смотрю на тебя, то не могу понять, почему я, истинная венецианка, родилась не с золотыми волосами, а с черными.

— Черными, как вороново крыло, — воскликнул Паоло, — и столь же прекрасными!

Катерина думала, что тетя посмеется над его театральными манерами, но Анчилла только жеманно взмахнула ресницами.

«Неужели и мне придется вести себя так день за днем? — спросила себя Катерина. — Да я бы возненавидела человека, который ждет, что я отвечу на подобную банальность».

Ей вдруг стало тошно от всей этой процедуры, от тети с ее чичисбео, от суетящихся вокруг слуг, от мысли о ждущем ее старом маркизе и молодых мужчинах Венеции, прихорашивающихся, чтобы привлечь ее внимание!

— Я ненавижу их, я ненавижу этот брак! — страстно прошептала девушка.

С трудом она вырвалась от них и убежала из спальни, чтобы хоть немного побыть одной.

Но попробуйте найти уединенное место во Дворце Дожей, где, кажется, все комнаты заняты либо теми, кто живет здесь, либо людьми, ищущими аудиенции у дожа или его свиты.

Словно интуитивно почувствовав, где она найдет покой и минутку, чтобы собраться с мыслями, Катерина направилась в библиотеку.

Великолепно украшенная, она была не такая большая, как Либрериа веккъя[4], расположенная напротив, через маленькую площадь, но все же очень внушительная.

Девушка уже видела ее и знала, что, когда у нее появится время, она найдет, что почитать. В одном Катерина не сомневалась: у нее никогда не будет недостатка в книгах.

Она не ошиблась, думая, что здесь никого не будет. Только старик-библиотекарь дремал в углу, а в воздухе стоял запах пыли, кожи и старости, неизбежный, когда книги хранятся в течение столетий.

Катерина прошла вдоль стены, глядя на великолепно переплетенные тома.

«Столько мудрости! Столько истории! — подумала она. — Но для венецианцев это ничего не значит! Все, чего они хотят, — это смеяться и наслаждаться любовью».

Девушка вздохнула.

«Неудивительно, — мысленно сказала она себе, — что они утратили свое величие, что Венеция больше не морская держава! Им теперь важнее решать, где женщине носить мушку, нежели править миром!»

Выражение ее лица стало презрительным.

— Они заслуживают быть побежденными! — произнесла Катерина вслух.

И неожиданно поймала себя на том, что думает о нарциссах, цветущих словно золотой ковер вокруг дома герцога или горящих как золотые трубы под кустами в Сент-Джеймс-парк.

По серебряной глади пруда там плавают утки, разведенные Карлом II, а вдалеке видны шпили и крыши Уайтхолла! А превыше всего этого — ощущение безопасности, такое английское и совсем-совсем не венецианское.

Катерина всхлипнула.

— Ах, папа, ну почему ты умер и оставил меня одну? — прошептала она. — Как я буду жить здесь всю жизнь со стариком, которому только и нужно, чтобы я подарила ему сына, и развлекаться с чичисбео, который будет говорить мне слащавые и глупые комплименты?

Слезы подступили к глазам, и девушка прислонилась к книжной полке, чтобы почувствовать под щекой мягкую кожу.

«Что мне делать? — спросила она себя. — Что мне делать?»

Будто ожидая найти ответ, Катерина сняла книгу с полки.

Открыв ее, девушка обнаружила, что книга написана на французском.

Она машинально перевернула страницу, и вдруг одна фраза бросилась ей в глаза. Фраза, которую Катерина легко смогла перевести, и которая словно была ответом на ее вопрос:

«Только трус отступает перед трудностями, принимая их за неизбежность!»

Катерина долго смотрела на эти слова. Потом закрыла книгу и поставила ее обратно на полку.

— Спасибо, — тихо сказала она и, повернувшись, вышла из библиотеки.

Герцог проснулся и потянулся на удобной кровати, которую очень придирчиво отбирал для своей яхты.

Хотя герцог не любил мишуру на морских судах, он твердо решил, что его корабль, на который он не только потратил огромные деньги, но и на котором проводил непомерное количество времени, должен быть самым роскошным и современным судном, когда-либо выходившем с английской верфи.

Он спал всего несколько часов, потому что до окончания игры оставался в казино. Храмами любви и роскоши назвал их один знаменитый венецианец, и все аристократы в городе, — и сенаторы, и молодое поколение, считали особым шиком иметь свое собственное казино.