Кира Буренина - Маска счастья

Виктор вернулся на кухню. Вид Алены его поразил – она сидела неестественно прямо, запрокинув голову с незрячими глазами, прислушиваясь к звукам. Лицо ее выражало такую муку, такую боль! Когда Виктор прикоснулся к ее плечу, она подскочила.

– Что ты, что ты! – успокаивающе проговорил брат.

– Опять, Витя, опять эти звуки!

Тем временем шуршание закончилось, и через мгновение квартиру заполнило капание тяжелых капель. Алена дрожала в объятиях брата, ей было страшно и стыдно признаться в своем недуге. Виктор вернулся в спальню и выключил магнитофон. Вытащив лазерный диск, он прочитал название – «Звуки Тибета», и аккуратно положил его назад в гнездо.

– Это те звуки, которые тебе слышались? – прямо спросил он у сестры.

Она вскинулась:

– Какие?

– Только что звучала музыка с диска «Звуки Тибета». Ты знаешь этот диск?

Она покачала отрицательно головой.

– Ты знаешь, что у тебя в спальне стоит, вернее, висит шикарный музыкальный центр «Panasonic»?

Алена вторично покачала головой.

– Звуки, которые ты все время слышала и воспринимала, как слуховую галлюцинацию, были настоящими – с этого диска. Тебя дурачили, Алена. Только зачем – не пойму. Как реагировал на все это Николай?

Ошеломленная сообщением Виктора, Алена, запинаясь, проговорила:

– Он говорил, что ничего не слышит. Значит, это он?.. Но зачем?!

Она уронила голову на руки.

– Тихо, сестренка, разберемся. Но если это окажется его рук дело – убью, – с тихой угрозой пообещал брат. – Послушай, вот что мы сделаем. Когда он вернется с работы, скажешь, что я только вошел. А дальше – посмотрим.

Во время вполне семейного, спокойного ужина раздался телефонный звонок. Виктор внимательно посмотрел на сидящих за столом. Алена напряженно подняла голову и тут же ее опустила. Глаза Николая забегали, он крепче сжал вилку, но продолжал есть.

– Вы что это, ребята? – с изумлением произнес Виктор. – Оглохли, телефона не слышите?

Молодой человек вскочил и подошел к трезвонящему аппарату:

– Алло! – пробасил он в трубку, но в ответ услышал звуки отбоя.

Зайдя в спальню, он осторожно включил магнитофон, нашел нужное место и, запрограммировав его, вернулся на кухню.

Николай сидел с опущенной головой, Алена нервно катала хлебные шарики. По квартире поплыла нежная мелодия – тоненько пропела флейта, звякнули колокольцы… Николай вскочил.

– Я… я… – заикаясь, пытался объясниться он.

– Сидеть! – гаркнул Виктор. – Выкладывай быстро, что ты задумал!?

Николай тяжелым мешком рухнул на стул.

– Пожалуйста, прошу, пожалуйста… – жалобно заговорила Алена, – выключите эту музыку, я не могу ее слышать!

Виктор повернулся к Николаю:

– Где пульт?

Тот кивнул в сторону своего кейса. В квартире воцарилась тишина.

– Колись, Николаша, – вкрадчивым голосом приказал Виктор.

Рассказ занял немного времени.

– С каким наслаждением я бы врезал тебе по морде! – раскачиваясь из стороны в сторону, протянул Виктор. – Изверги, вы готовы были угробить Аленку, чтобы освободиться от нее и получить развод! Алена, ты могла себе это представить?

Сестра молчала.

– Сволочи, преступники! – продолжал брат. – Ты не мужик, а тряпка, раз пошел на поводу у бабы. Захотел развестись – сказал бы прямо. А так… Какое же сердце надо иметь… – голос Виктора зазвенел, – нет, не каменное, а стеклянное – бесцветное, прозрачное, пустое сердце, где ничего не отражается и ничего не задерживается!

Воцарилось молчание. Вдруг тишину прорезал звонкий голос Алены:

– Николай, я сама подам на развод, не беспокойся ни о чем!

Прошло несколько месяцев. Николай и Алена развелись, квартира осталась за Аленой, но она живет пока у отца и брата. Оба заботятся о ней, стараясь восстановить ее здоровье. Алена до сих пор не верит, что Николай никогда не вернется к ней. Ночами она горько плачет. Она любит Николая и, вероятно, уже не сможет разлюбить. А тот поселился у Татьяны, и она довольна. Единственное, что омрачает ее счастье, – невозможность иметь детей. Но у нее есть большой ребенок – Николай. Ему отдает она всю свою нежность и любовь. А Николай стал снова пить, напиваясь часто до бесчувственного состояния. Тогда Татьяна относит его в постель.

Сегодня Николай отпросился с работы пораньше. Едва смог закончить сеанс массажа, так схватило за грудиной. Нитроглицерин не помог. Он позвонил Татьяне – ее не было ни на работе, ни дома. Он осторожно вел машину, прислушиваясь к своему сердцу. Когда он выключил двигатель, то понял, что приехал к старому дому. Он поднялся на свой этаж, открыл дверь – и пустота плотным саваном укутала его.

Николай добрел до кресла, сбросил на пол плащ, снял ботинки. Боль нарастала – он застонал и буквально увидел свое сердце – в виде сердечка с острым кончиком внизу. Именно этот острый кончик и впился ему в бок.

Ему вспомнилось, как до свадьбы он подарил Алене именно такое сердечко… «Надо бы вызвать „скорую“», – подумалось ему… Но шевелиться не хотелось. Тело само нашло наиболее оптимальное положение, и изменять его означало бы нарушить хрупкий баланс, сложившийся между болью и неболью.

Он обвел глазами комнату – пыль толстым слоем присыпала мебель, серыми казались шторы и тюль на окне; угол, где раньше вилась большая лиана, казался голым и жалким без растения.

Он прикрыл глаза. Как все было легко и просто в молодости. Алена… Почему она согласилась выйти за него замуж, ведь они так мало были знакомы? Почему его полюбила Татьяна? Он никогда не имел успеха у женщин. Все замечали античные черты его лица, стройную подтянутую фигуру. Вероятно, дело в неких флюидах, чисто мужском притяжении… Проанализировав последние события, он понял: Татьяна тем и пленила его, что сама неожиданно влюбилась в него и первая призналась в этом. Ее ошеломляющая страсть компенсировала все неудачи, обиды, накопившиеся за всю жизнь. Алена всегда была рядом, для нее он был рыцарем без страха и упрека. Она возвела его на пьедестал, которого он на самом деле не заслуживал.

Николая осенило – он всю жизнь боялся разоблачения, опасался, что найдется сопливый мальчишка, высмеявший в сказке голого короля, который крикнет о нем, Николае, на весь мир: «Да это и не мужик вовсе, а тряпка!»

Его знобило, острый край сердечка впился глубоко в грудь. Николай сделал несколько вздохов, чуточку отпустило. Мысли вновь вернулись в свое русло. Татьяна никогда не скрывала своей власти – она манипулировала им, как заводной игрушкой. Ему было приятно ощущать себя слабым и маленьким рядом с ней, большой и сильной, как белая медведица. Почему ее нет сейчас здесь? Зачем он приехал в эту пустую квартиру, холодную, как склеп? Слабым голосом он позвал: «Алена»…

Два женских лика пронеслись перед его глазами в последний раз. Его стеклянное сердце повернулось в груди и замерло.

Не находя себе места, она кружила по комнате, натыкаясь на мебель, бессмысленно вертела в руках пульт дистанционного управления от телевизора, брала в руки иголку с ниткой и откладывала их после первых стежков.

Аня ждала. Сыр и ветчина, веером разложенные на тарелочке, уже засохли, мясо в духовке покрылось неаппетитной коркой и выглядело, как подошва. «Подожду!» Ей еще не верилось, что он не придет. Шампанское в морозилке стало похожим на маленький айсберг. Ожидание было невыносимой пыткой. «Еще час, полчаса, еще пятнадцать минут», – уговаривала она себя.

Когда запасы терпения истощились, Аня свернула скатерть на манер самобранки и, выйдя на балкон, перебросила ее за перила. Скинув нарядный свитер и пестрые леггинсы прямо на пол в ванной, она шагнула под горячий душ, смывая с лица краску ожидания, а с тела – напряжение надежды.

Аня не услышала затрезвонившего в три часа ночи телефона.

Утреннее пробуждение было горьким – вчерашнее разочарование разлилось по лицу, как разливается желчь у больного гепатитом. «Надо начинать жить», – сказала себе Аня и сварила обжигающий горький кофе. Еще вчера она решила, что не поедет на класс, но вчера – это отрезок старой жизни. Сегодня она начнет все сначала. Для того чтобы выкинуть дурацкие мысли из головы, она сейчас покатит по холодной, морозной погоде на утреннюю субботнюю репетицию.

Собрав сумку, натянув теплый пушистый свитер, Аня вышла из дома. Брезжил рассвет, воздух был сух и морозен. Аня вдохнула его с наслаждением. Ей почудилось, что она вырвалась из темницы, в которой была узницей долгие пять лет, а сейчас дышалось легко и свободно. Ее квартира теперь казалась старой, отработавшей свое декорацией, на фоне которой разыгрывались разные сюжеты ее жизни. «Ремонт, что ли, сделать?» В Ане закипела жажда деятельности.

Концертный зал бывшего научно-исследовательского института сдавался в аренду. Из него вынесли стулья, у стен поставили импровизированные станки. Бдительный вахтер у входа в НИИ пропускал артистов небольшой труппы классического танца строго по списку. Он явно не одобрял решения дирекции сдать зал такой несолидной организации.

– Шум, гам, топот, девицы полуголые – противно смотреть! – ворчал сердитый страж.

Каждый раз, сопя, вахтер медленно сверял фамилию, стоящую на предъявляемом документе, с фамилией из списка. Аня обычно бурно реагировала на вредного старика, но сегодня он показался ей вдруг чудаковатым и милым.

В тесной раздевалке, как и следовало ожидать, копалось человек десять. Травили анекдоты, плели небылицы, красили глаза, на скорую руку подштопывали туфли. Суббота – смерть как не хочется ехать на утренний класс. Дома ждут мужья, свободные от школы дети, стирки, уборки, невыясненные отношения и прочие домашние хлопоты.

– Встали! Встали! Где вы там, честной народ! – закричал Гера-репетитор.

Это вошло в привычку – ко всем он обращался «честной народ», к женщинам «мать», а к мужчинам «отец родной». Гера был незлоблив, всегда в хорошем расположении духа и вечном состоянии должника – в труппе не было человека, у которого Гера не стрельнул хотя бы раз в жизни десятку. Небольшая горстка пришедших на класс энтузиастов нехотя выстроилась у станка.

Сегодня Ане виделось все совсем иначе – как будто ее глазами за происходящим следил чужой человек. Она посмотрела на ребят – недаром вахтер не верит, что это – артисты. Смех! Один в спортивных штанах и ветхой футболке – сувенир из гастролей столетней давности. Гера ходит в шароварах шестидесятого года выпуска с дырой на колене. Девчонки – кто во что горазд: леггинсы, шерстянки, у кого-то поясница замотана шарфом, на ком-то свитер и трико. И у всех, абсолютно у всех – грязно-черные, затертые до дыр туфли. Сразу и не объяснишь, а ведь так удобнее заниматься – свитера и рейтузы отлетят в сторону сразу после первых упражнений, как только разогреются мышцы. Старенькие, штопаные туфли – самая удобная обувь для ежедневных занятий.

Аня машинально повторяла заученные комбинации экзерсиса, приседала, поднималась, наклонялась. Мысли текли сами по себе, отгонять их не хотелось.

– Ракитина! – закричал Гера. – Ты что, озверела?

Аня очнулась.

Гера смотрел на нее с выражением бесконечного ужаса.

– А что? – рискнула спросить она.

– Мы давно здесь уже жете делаем, а ты спишь! Проснись и пой!

Тандю, жете, релеве лянт, фраппе, сутеню – эти нерусские слова вросли в ее мозг, как ноготь врастает в палец. Иногда Ане казалось: это единственное, что она знает, чему ее однажды научили в жизни. Исчезни они – исчезнет Аня, все эти люди, стоящие у палки, и целая армия балетных, мелькнувших однажды на миг и канувших в Лету.

Аня Ракитина всю жизнь считалась «способной». Когда маленькую, тоненькую, как былиночка, Нюту привели на экзамен в балетное училище, она втайне надеялась, что ее не примут. Потому что Аня мечтала стать летчицей. Но родители, помешанные на балете, готовили дочь в балерины – они таскали ее на все спектакли, отыскивали древних старух – преподавателей классического танца, и мечтали увидеть дочь в белой пачке Одетты. Родительская мечта сбылась – Аня танцевала отдельные вариации из «Лебединого» – в клубах, домах культуры, на шефских концертах. Это надоедало до тошноты, до ненависти к непревзойденному шедевру классики.

Озлобленную на весь мир, на одном из таких мероприятий ее обнаружил Кирилл и взял к себе в труппу. Выпущенный из училища на четыре года раньше ее, Кирилл имел достаточный опыт работы на сцене, закончил ГИТИС, создал свою труппу. Он ставил танцевальные композиции для самодеятельных коллективов и балеты для городских домов культуры. Он был уверен в себе, красив настоящей мужественной красотой.