Кира Буренина - Маска счастья

Ресторан «Эскумильо» действительно оказался чудом. Мы ели обжигающе острые блюда, пили удивительные напитки, веселились вовсю. Лемке был на высоте и ни разу не сказал ничего невпопад. Он молча слушал наш «фольклор» и смеялся над тем, над чем смеялись мы. Слава, сославшись на деловую встречу, ушел раньше всех. За ним мы проводили Лемке, а сами остались посмотреть программу.

В два часа ночи наша компания вышла из ресторана. В первом же такси, которое поймали для меня, почему-то сидел наш Слава. Мы весело домчались до моего дома. У подъезда под зонтом, встречая меня, стоял мой муж.

– Саша! – закричал Слава, вылезая из такси и бросаясь ему в объятия. – Это коррида!

С большим трудом нам удалось запихнуть его обратно.

Дома Саша осторожно поинтересовался:

– Коррида, – так называется ресторан?

– Так называется моя работа, – ответила я.

Сухие листья жестко царапали асфальт, оранжевое осеннее солнце неподвижно висело над маленьким южным украинским городком, словно прощаясь с ним до весны. Вот уже битые две недели я и четыре немецких специалиста сидим в этом городе на шеф-монтаже и все, что восхищало на первых порах – блестящее, как фольга море, белые ухоженные домики и распевный говор местных жителей – стало тускнеть и покрываться налетом обыденности.

Никто не знал, долго ли нам придется оставаться в этом городке. Лемке, нервничая, каждый день звонил из Москвы, язвительно осведомляясь насчет нашего загара, но мы ничего не могли поделать – местная таможня незадолго до прибытия оборудования фирмы ввела новые правила, поэтому часть установки была смонтирована, а оставшиеся ящики покрывались пылью на складах.

Местное начальство писало срочные бумаги, бегало к администрации с требованием выдать ящики вне очереди, но пока безрезультатно. Я со своими подопечными каждый день сидела у директора завода, слушая очередные сводки.

Было жарко, в оконное стекло бились осенние мухи, директор непрестанно вытирал влажную лысину и к концу разговора предлагал одну и ту же программу – море и пляж.

Нас вывозили на пустынный белый пляж и оставляли там до ужина в компании с алчно дышащим морем и огромными арбузами. Ужин проходил при скудном освещении (в городе экономили электроэнергию) на террасе маленькой местной гостиницы, увитой виноградными плетями, с которых сизые влажные гроздья «Изабеллы» свешивались нам почти что на плечи.

Эта идиллическая картина неизменно умиляла немцев, и они, воздавая должное винам местного розлива, благодарили судьбу за эту необычную командировку. Утром точно, как часы, мы появлялись на заводе. Разбитые окна цехов, куча мусора на территории и тоненький ручеек рабочих не напоминали нам работающий гигант эпохи индустриализации. Смены были короткие – до обеда, и рабочие появлялись после обеда на местном базарчике, продавая всякую всячину.

Завод умирал тихо и без агонии – как умирают люди, дожившие до глубокой старости. Работа кипела лишь в трех цехах, в одном из них и проходил монтаж немецкой установки. Посещение цеха с недостроенной установкой также входило в нашу утреннюю программу. Сквозь запыленные фабричные окна пробивались узкие лучики солнца, духота сдавливала горло, стояла глухая тишина, и мне казалось, что мы никогда не уедем из этой сладкой южной осени в холодную Москву.

Постояв в молчании у скелета установки, наша маленькая делегация отправлялась выслушивать все те же жалобы дирекции, отодвигающие наш отъезд на неопределенный срок.

Сегодня все было по-иному. В приемной деловито стучала машинка, сновали люди, слышались оживленные голоса, кто-то на кого-то покрикивал, кто-то оправдывался, звонили телефоны и трещал молчавший до сих пор телекс.

– Победа! – радостно приветствовал нас директор, встречая на пороге своего кабинета. – Отпускают все двадцать три ящика!

– Господи, за что же такое счастье! – вырвалось у меня.

– Ваша фирма согласилась перевести пять тысяч марок за срочность таможенной обработки! – сияя, объяснил директор.

Техники молча переглянулись.

– Да, еще вам телекс идет, – кивнула на стучавший аппарат секретарша.

Фирма сообщала, что господа техники должны в течение недели с привлечением местных кадров завершить шеф-монтаж и произвести пробный пуск.

«Неужели скоро домой?» – радостно подумала я.

Сразу ставшие серьезными, одетые в фирменные рабочие халаты немцы уже вытаскивали из чуланчика запылившиеся чемоданы с инструментом.

Честно говоря, я скептически отнеслась к идее «привлечения местных кадров». Но на призыв дирекции завода помочь немецким специалистам откликнулось неожиданно много рабочих – больше, чем было необходимо. Каждый, прежде чем приступить к работе, писал заявление, где обязался не претендовать на скорую оплату. Мне это было непонятно – в нашей сегодняшней жизни никто не станет работать «за так».

Все объяснил один пожилой усатый рабочий:

– Соскучились мы по делу, дочка, руки зудят. Всю жизнь здесь трубили. А теперь что? На базаре торговать? Это молодые лучше могут. А мы старики и уж напоследок мозоли на руках разомнем!

Я не митинговала больше, глядя, как сосредоточенно работают «местные кадры». Неделя сумасшедшей гонки, бесконечных переводов, беготни, ночных смен так меня измотали, что в последние дни я засыпала, едва присаживалась на какой-нибудь ящик в цеху. На меня махнули рукой, объясняясь жестами, рисунками, мимикой.

Празднично сияя лаком и свежей краской, раскинув широко крылья, установка была готова к пробному пуску. Около пусковой панели, как у колыбели новорожденного, собрались все «крестные отцы» – администрация города и дирекция завода. Мы стояли за ними, за нами – рабочие. Цех больше не казался мертвым – все в нем находилось в движении, казалось, что стены раздались и стало больше света.

– Эх, – сокрушался за моей спиной чей-то голос, – жаль машинку!

– Это почему? – Я, удивившись, даже перестала переводить приветственную речь директора.

– Да потому, что недолго ей работать, сырья не найти. Ввозить надо, а дорого, – ответил знакомый седоусый рабочий.

– А раньше как было? – Я даже всплеснула руками.

– Раньше мы все вместе были, а теперь вроде как буханка осталась, да нарезана ломтями – СНГ называется, – с горечью откликнулся кто-то. – А жаль машинку, хороша!..

– А как же мы? – глупо спросила я.

– А что вы? Руку пожмем и ауф видерзеен! – прозвучал насмешливый ответ, и все сдержанно засмеялись. – Будете вспоминать наш город, вроде как на экскурсии побывали, в бархатный сезон, – сострил кто-то еще.

И на банкете, устроенном по случаю такого важного события, и в вагоне поезда, уносящего нас наконец в родную Москву, у меня не выходил из головы этот разговор. Я зябко куталась в куртку, глядя невидящими глазами в окно. «Неужели все зря, все в пустоту? Зачем тогда все это?» Мне показалось, что я упустила что-то очень важное в своей жизни. И захотелось вернуться когда-нибудь в этот город. В бархатный сезон.

– Поедешь ты! – огорошил меня Боря.

– Боренька, – взмолилась я, – меня же не было три дня!

– Как? – Боря был шокирован. – Весь отдел мучается, а тебе наплевать на коллектив! – Боря строго посмотрел на меня: – Мариша, мы действительно в тупике, – стал он вводить меня в курс дела. – Кому-то надо поехать в Белград, договориться с одним югославом. Мы там снова открываем бюро.

– А при чем здесь я? – преувеличенно удивленным тоном отозвалась я.

– Ну, – замялся Боря, – у тебя же были когда-то шуры-муры с югославом. Говорят, что ты специально сербский изучала.

– Было дело, – великодушно ответила я, – и что?

– Вот и выходит, что больше некому ехать! Смотайся, ты же не была в Югославии или как там – Сербии! Лемке звонил, он тоже считает, что кроме тебя лететь некому, – запричитал Боря. – У меня куча заказов для Сербии, а бюро у нас там нет. Столько сделок горит! – Он огорченно махнул рукой.

– Но в чем моя задача? – искренне изумилась я.

– Договорись с одним спецом в Белграде, чтобы он представлял наши интересы.

– Ну почему именно он? – не могла я взять в толк.

– Да он бывший министерский работник, знает все входы-выходы, а языки не знает. Вот ты с ним и побеседуй. Ты же имеешь понятие о югославском менталитете.

Весь разговор с Борей мне представлялся какой-то фантасмагорией. Я и Белград? Нет, ни за что! Но любопытство пересилило все страхи и воспоминания.

– Давай телефон твоего спеца.

Боря суетливо назвал мне номер, сказал, что спеца зовут Душан Васич, и, пожелав успеха, ретировался.

Я набрала номер. Сто лет не говорила по-сербски!

– Молим, – раздался на другом конце женский голос.

Я попросила к телефону Душана. Через секунду в трубке отозвался искомый «спец». Я, пока еще с трудом подбирая слова, представилась, рассказала о Бориных проектах и попросила о встрече. Воцарилось молчание. Потом раздался тихий смех.

– Добро, – ответил мне Душан.

Мы договорились о дне и рейсе. Душан обещал меня встретить.

Пока я в Шереметьево регистрировалась на рейс, моя душа восставала против такого вмешательства в ее тайники. Мое подсознание упорно хранило горькие воспоминания о «шурах-мурах» с одним югославом. Я вспоминала прошлое весь полет. «Хочете такси, лепо девойко», первое, что я услышала в аэропорту в Белграде. Я стала оглядываться в поисках Душана. Никто ко мне не подходил, я уже начала договариваться о цене из аэропорта до центральной гостиницы, как тут ко мне подбежал высокий, сухопарый мужчина с черными, с проседью волосами.

– Марина? – спросил он.

Я кивнула.

Душан легко подхватил мой чемодан:

– Машина стоит недалеко, вы не возражаете?

Синий «Опель» действительно стоял поблизости. Мы молча ехали по трассе, ведущей в город. Негромко играло радио. «Неужели я в Белграде?» Мне хотелось ущипнуть себя за руку. Когда-то я безумно, страстно мечтала попасть сюда. Но при других обстоятельствах, с другим человеком.

Проехали величественный мост.

– В какой гостинице вы мне посоветуете остановиться? – все еще с трудом подбирая слова, спросила я.

– Никаких гостиниц, – категорически отрезал Душан.

Я растерялась.

– Сейчас небезопасно в гостиницах, – пояснил Душан. – Будете жить у меня.

Я потеряла дар речи. Машина летела по Белграду на предельно допустимой скорости. Свисток, тормоза… К нам шел полицейский.

– Здраво, – буднично ответил на его приветствие Душан.

– Нарушаем? – Все полицейские мира одинаковы.

– У меня гостья из России, заговорились, извините. – Душан развел руками.

Полицейский заглянул в салон.

Я старательно покивала в подтверждение слов Душана и на всякий случай добавила по-русски:

– Здравствуйте.

Полицейский вздохнул, отошел, и мы поехали дальше.

Не успели мы въехать в просторный двор двухэтажного каменного дома на окраине Белграда, как невысокая проворная блондинка уже открывала дверь дома.

– Моя жена Весна, – объявил Душан.

Весна излучала радость и гостеприимство. Не дав мне распаковать чемоданы, меня потащили обедать. Югославская кухня – это песня. Ее не опишешь, ее надо пробовать. Весна расстаралась на славу – тут были и чорпа – густой суп, и острый салат, и чевапчичи – маленькие острые колбаски, и смоляно-черная «кафа». Весна непринужденно щебетала, словно мы были знакомы с ней сотни лет.

– А теперь – отдохните с дороги. Вам сегодня пришлось рано вставать, – скомандовал после обеда Душан.

– Но нам надо бы поговорить…

– О работе – потом, – был категоричный ответ.

Я подчинилась.

Мы долго разговаривали в тот вечер. Деловая беседа быстро стала доверительной, задушевной. Душан заинтересовался нашим предложением, обещал подумать, найти переводчика, чтобы общаться с венским главным офисом.

– Я бы отказался, если приехал кто-нибудь из ваших боссов из Вены. Хоть и трудные у нас времена, но у меня работа есть. И неплохая. Но русским отказывать я не хочу. Чего только не случалось между нашими народами, но до сих пор у сербов есть поговорка: «Сколько нас было сейчас, если бы не русские. Не набралось бы и грузовика». Я очень серьезно подумаю, Марина, обещаю. А сейчас едем на ужин.

В доме постоянно звонил телефон. Первой новостью, сообщаемой всем звонившим, была новость о русской гостье.

– Мы сейчас заедем к нашим друзьям, а потом с ними отправимся в ресторан, – объявил программу Душан, открывая передо мной дверцу автомобиля.