Бренда Джойс - Маскарад

Тайрел рассмеялся.

Девлин похлопал его по плечу:

— А когда я вел себя так ужасно по отношению к Вирджинии, желая отомстить ее дяде, ты вмешался, не один раз, а снова и снова. Тогда я был зол на тебя, сейчас только благодарен. Скажи мне, что у тебя не так?

Никто не знал лучше, как разоружить противника, чем Девлин О'Нил, и сейчас, несмотря на то что ему хотелось сохранить злость и грусть в себе, Тайрел был рад довериться надежному человеку.

— Ты всегда знал, что однажды граф найдет тебе выгодную пару, — сказал Девлин. — Сводный брат, которого я так люблю, с рвением выполнит свои обязательства. Сводный брат, которого я знаю всю жизнь, будет очень доволен леди Бланш и всем, что она принесет в эту семью.

Тайрел измученно посмотрел на него.

— Она привлекательная, — твердо произнес он. — Я очень доволен.

— Я должен тебе верить? — Он изучал Тайрела некоторое время. — Это из-за женщины? — наконец спросил он.

Тайрел издал звук отвращения.

Девлин поднял брови:

— Пока Вирджиния не появилась в моей жизни, перевернув ее — и меня, я бы никогда не задал такой вопрос. Но только женщина может быть причиной такого отвратительного поведения мужчины.

Тайрел горько рассмеялся:

— Очень хорошо. Я во всем признаюсь. Меня одурачила умная маленькая аферистка. Я на самом деле испытывал привязанность к ней, глупец я. И сейчас, черт побери, даже зная, что она вряд ли испытывала что-то подобное ко мне, поскольку отказалась от меня без причин, я не могу выкинуть ее из головы.

Девлин выглядел потрясенным.

— Я знаю… леди, о которой ты говоришь?

— Нет, не знаешь — хотя это совпадение, что у вас с ней одинаковый предок.

Девлин был заинтригован.

— Да кто же она такая?

— Элизабет Энн Фицджеральд, — ответил Тайрел.

Бланш остановилась, когда трое слуг положили ее чемоданы в центре комнаты. Она переехала из своей детской комнаты в огромную роскошную комнату в восточном крыле Хэррингтон-Холла. Комната ее отца была в западном крыле, как раз напротив внутреннего двора. Она обвела взглядом бледно-розовые стены, многочисленные произведения искусства, висящие здесь, кровать с бело-золотистыми покрывалами, мебель, которая сочеталась со всем этим, и улыбнулась, чувствуя облегчение.

Как хорошо быть дома. Она уехала всего на три дня, но они показались ей целой вечностью — и тюрьмой.

— Бланш!

Она услышала удивленный голос отца и медленно обернулась — он смотрел на нее из смежной гостиной.

Она знала его так хорошо — лучше, чем кто-либо еще, — и могла видеть, что он печален и одновременно удивлен видеть ее здесь.

— Привет, папа.

— Что такое? — спросил он.

Он быстро кивнул слугам, показывая, что они могут идти.

Она встала перед ним.

— Я объяснила Тайрелу, что ты неважно себя чувствуешь и мне нужно поехать домой, — с легким беспокойством сказала она.

— Я в порядке! Не знаю, с чего вдруг тебе пришло в голову, что я плохо себя чувствую. Мне никогда не было лучше! — резко произнес он. — Бланш, в чем дело? Тебе не понравилось гостить в Хэрмон-Хаус?

Он был в такой ярости, что она растерялась.

— Папа? Я знала, что ты плохо себя чувствовал. И ты ведь скучал по мне? Это огромный дом, никто бы не захотел жить здесь один.

Его взгляд был испытующий.

— Конечно, я скучал по тебе! Но ты придумала эту ерунду о моем плохом самочувствии, и мы оба знаем почему. — Он смягчился. — Ты — моя жизнь, Бланш, но ты принадлежишь Тайрелу, своему жениху. Что-то случилось? Уверен, он безупречный джентльмен.

Бланш закрыла глаза. Она была уверена, что ее отцу нездоровится и он хочет, чтобы она позаботилась о нем. Она сразу поняла. Ее место было в доме отца, рядом с ним; она должна заботиться о нем, как обычно. Она пыталась сделать, как он хотел, но не желала выходить замуж за Тайрела или кого-либо еще.

— Бланш?

Ей удалось улыбнуться ему.

— Он очень добрый, как ты и сказал. Он хороший и благородный, и он и в самом деле будет отличным мужем.

Хэррингтон пристально посмотрел на нее:

— Тогда почему ты здесь?

— Я скучаю по тебе, — честно ответила она.

Ничего не изменилось. Ее отец по-прежнему оставался единственным якорем в ее жизни.

Почему она не может быть такой, как другие женщины, часто удивлялась Бланш. Другие женщины были бы в восторге от такого мужа, как Тайрел, с радостью бы страстно целовали его. Она прикоснулась к груди и почувствовала, как бьется ее сердце, медленно и размеренно; она знала — оно спокойно.

— И спустя четыре месяца ты по-прежнему не чувствуешь симпатии к Тайрелу?

Она посмотрела на него:

— Папа, я ничего не чувствую к нему. Мое сердце остается неполноценным, как прежде. Мне так жаль! Ты же знаешь, я была бы рада влюбиться. Я пыталась! Но возможно, мы должны посмотреть в лицо неприятной правде. Я никогда ни в кого не влюблюсь — я не способна на такое чувство.

— Мы этого не знаем, — наконец сказал он.

Воспоминание, которое пришло ему на ум, было сильным, ужасным и очень знакомым; обычно он держал его глубоко внутри, но были моменты, когда он был не в силах сдерживать его.

Его любимая дочь, окруженная свирепствующей, взбешенной толпой. Все окна на улице были поспешно заколочены, все входные двери закрыты на замки, загорожены. Карета Хэррингтона оказалась в середине толпы, лошади были отпущены, и карету хотели перевернуть; его жену и дочь схватили и вынесли из кареты минуту назад, а затем разлучили. Бланш продолжала в ужасе звать маму. Он мог видеть только ее светлые волосы.

Он решил ехать верхом в тот день, когда они отправились из лондонского дома в графство. Он должен был хорошо подумать, прежде чем вести свою семью в день выборов, поскольку для толпы это был повод атаковать всех и вся на своем пути, особенно богатых. Сейчас он и его лошадь были оттеснены подальше от кареты сотней кровожадных фермеров, многие из которых несли копья и факелы. Они подожгли несколько магазинов. Окна, которые никто не заколотил, были разбиты.

— Бланш! — закричал он, вонзая шпоры в испуганную лошадь, чтобы пробраться через толпу. — Маргарет!

Душераздирающие крики Бланш наполнили воздух, затем, через толпу, он увидел, как она борется с человеком, который держит ее. Рядом с ней другой мужчина поднял вверх окровавленное, избитое тело Маргарет. Толпа заревела в одобрении, и его жена исчезла из вида. Много часов спустя он нашел ее; она была избита и заколота ножом.

Мама!

Хэррингтон глубоко вздохнул, его глаза наполнились слезами. Он собирался бороться изо всех сил за шанс на будущее его дочери. Он очень хотел, чтобы у нее была жизнь как у других женщин, но сомневался, что так будет. Он понимал, что ее сердце было так сильно испугано, что могло лишь биться, а не чувствовать.

— Папа? — прошептала Бланш, обхватив сзади его за плечи.

Он обернулся:

— Время еще есть. Твоя свадьба только в мае. К тому времени ты можешь влюбиться в Тайрела.

Бланш была уверена, что это никогда не случится.

— Мне так хочется тебя порадовать, — сказала она, — но я не знаю, смогу ли это сделать.

— Нет, — резко сказал он, повернувшись к ней. — Я приложил огромные усилия, чтобы обеспечить твое будущее, чтобы защитить твое счастье. Это были непростые переговоры! Я хочу, чтобы ты немедленно вернулась в Хэрмон-Хаус.

Бланш была подавлена.

— Я хочу провести праздники здесь, с тобой, — сказала она.

По привычке он вышел из себя:

— Тебе нужно быть со своим женихом. Или тебе понравится, если он вернется к своей любовнице?

Бланш ахнула.

— У него есть любовница?

Она была заинтригована и в ужасе.

Хэррингтон вспыхнул:

— Прошлым летом он увлекся мисс Элизабет Фицджеральд. Более того, они жили вместе в Уиклоу. Она мать его внебрачного сына.

Бланш не верила своим ушам.

— И я слышу об этом только сейчас?

— Я поговорил с мисс Фицджеральд там и убедился в том, чтобы она увидела ошибочность своих поступков, — ответил Хэррингтон. — Я не хочу, чтобы она мешала.

Бланш начала приходить в себя от шока.

— Должно быть, это очень серьезно! Если она вынашивала его ребенка и жила с ним…

— Это не имеет значения, — сказал Хэррингтон. — Удивительно, она оказалась хорошо воспитанной молодой леди и чувствовала раскаяние за свои грехи. Но чтобы убедиться в том, что связь закончена, мне пришлось уничтожить ее прощальное письмо к Тайрелу. Она точно любила его, — мрачно добавил он.

— Ты уничтожил ее письмо? Отец! — Ее любопытство возросло — это была любовная связь?

— Я сделал это для тебя, моя дорогая. Я не хотел, чтобы Тайрел поехал за ней.

Если ее отец пошел на такое, означает ли это, что Тайрел любит мисс Фицджеральд? Он был таким замкнутым, она не могла себе представить, что он способен чувствовать страсть к какой-либо женщине.

— Папа, я не думаю, что тебе следовало уничтожать то письмо.

— Это было любовное письмо, и я не хотел, чтобы Тайрел видел его. — Он был мрачен. — Я говорю тебе все это по одной причине, моя дорогая. Мисс Фицджеральд проживает сейчас со своей тетей на Белгрейв-сквер. Тайрел в Лондоне тоже. Это беспокоит меня. Я хочу, чтобы он был занят тобой, Бланш. Я не хочу, чтобы он однажды столкнулся с ней в парке! И поэтому настаиваю на том, чтобы ты вернулась в Хэрмон-Хаус.

Бланш не могла вернуться. Она покачала головой, полная решимости:

— Папа, я не хочу покидать тебя. Пожалуйста, не заставляй меня уезжать.

Хэррингтон с минуту смотрел на нее, а потом его лицо смягчилось.

— Ты же знаешь, я никогда не мог отказать тебе, особенно когда ты просишь.

Бланш вздохнула с облегчением:

— Спасибо.

— Но ты не должна бросать Тайрела, — быстро добавил он. — Это твое будущее, Бланш! Я не буду здесь вечно.

Она резко сглотнула, отказываясь думать о том дне, когда Бог заберет ее отца. Ей было невыносимо думать об этом.

— Я приглашу его к нам на ужин завтра, — добавил ее отец. Он обнял ее. — Как тебе такая идея?

— Отлично, — пробормотала Бланш, но она почти не слышала его.

Сейчас она думала о любовнице Тайрела. Очевидно, мисс Фицджеральд жила недалеко.

Лизи сидела одна в гостиной, пытаясь читать роман, но сконцентрироваться было просто невозможно. Был день после Рождества, и она чувствовала себя странно потерянной и одинокой, хотя ее сестра с тетей были дома. Она постоянно думала о Тайреле и Нэде, представляя, как они провели Рождество. Буквы на странице перед ней продолжали смешиваться и расплываться. Она как раз закрыла роман, сдавшись, когда вошел Леклерк. Он держал букет цветов.

— Мисс Фицджеральд? — улыбнулся он ей. — Это только что принесли.

Лизи понятия не имела, кто может прислать ей цветы.

— Как мило, — сказала она, радуясь, что ее отвлекли. Серый и пасмурный день только ухудшал ее мрачное настроение. — Давай поставим их в вазу на столе.

Когда он ушел, она достала маленькую открытку из конверта и поняла, что цветы не для нее. Они были для Джорджи — и Рори подписал открытку красивым росчерком, так типичным для него.

Слишком поздно — она уже читала открытку. «Моя дорогая мисс Фицджеральд, — писал он, — я подумал, Вам понравятся эти цветы, маленький знак моего признания поражения и большой знак моего восхищения Вами. Ваш преданный слуга, Рори Макбейн».

Лизи была в восторге. Рори действительно ухаживал за ее сестрой, и она решила помочь ему в этом преуспеть. Несмотря на то что ее сестре было лучше выйти замуж за человека обеспеченного, они были прекрасной парой.

Леклерк вернулся к двери гостиной, выражение его лица было странным.

— Мисс Фицджеральд? К вам гостья.

Он передал ей серебряный поднос с визитной карточкой.

Лизи взяла ее и застыла, потрясенная. Пришла Бланш Хэррингтон. Бланш Хэррингтон теперь в ее главном холле.

Леклерк, должно быть, все понял, потому что спросил:

— Мне сказать ей, что вас нет, мисс Фицджеральд?

Лизи посмотрела на него, чувствуя головокружение.

Что ей могло быть нужно? Как это может быть?

— Нет, — выдохнула она. — Нет. Просто дай мне минуту, Леклерк. Затем пригласи ее войти. И принеси чай.

Он кивнул, поклонился и вышел.

Лизи поняла, что чуть ли не приросла к полу, и побежала к единственному зеркалу в комнате. Она ущипнула себя за бледные щеки и спрятала выбившиеся локоны в прическу. Она расправила корсет светло-зеленого платья, внезапно обрадовавшись, что Элеонор заказала подходящую городскую одежду для нее и ее сестры. Она больше не выглядела обедневшей деревенской мышью — она казалась модной и элегантной, хотя предпочла бы изумрудные серьги желтовато-зеленым, которые были сейчас на ней. Лизи сделала глубокий вдох, больше для храбрости, чем для спокойствия, и ущипнула себя за щеки еще раз. Затем, улыбнувшись, повернулась к двери.