– Кто это? Ты повесил здесь картину из своей коллекции? – выпалила Реми и, побледнев, пробормотала: – По-моему, я тебя уже об этом спрашивала…

Коул кивнул. Он ждал, не вспомнит ли Реми какие-нибудь подробности, но она лишь испуганно прошептала:

– И что ты мне ответил?

– Что это портрет основателя компании. Бог знает, сколько десятилетий картина пылилась на складе, а я нашел ее и принес сюда.

Реми озадаченно посмотрела на портрет.

– Странно! Этот человек совсем не похож на Жардинов.

– А он и не Жардин, – заявил Коул.

– Но это невозможно! Компанией «Кресент Лайн» всегда владели Жардины.

– Не всегда. Вначале она принадлежала другому человеку. Ее основал этот мужчина – Броуди Донован.

– Донован?

Господи, что он несет?! Этого не может быть! Коул ошибается. Но… она ведь ничего не помнит. А вдруг он все-таки прав? Боже милосердный, какие еще семейные тайны скрываются за непроницаемой стеной забвения?

– Если бы справедливость в свое время восторжествовала, Реми, – продолжал Коул, – ты носила бы сейчас фамилию Донован, а не Жардин.

– Не понимаю, о чем ты говоришь? – растерянно пролепетала девушка.

Коул хотел ответить, но осекся, покосившись на дверь, и после короткой паузы сказал с невеселой усмешкой:

– А ты лучше спроси у своего дяди.

Реми обернулась. На пороге стоял Марк Жардин. Взгляд его темных глаз был устремлен на портрет, губы недовольно поджаты. Впрочем, через мгновение лицо разгладилось, вновь стало веселым и добродушным.

– Какой приятный сюрприз! Рад тебя видеть, Реми!

– Доброе утро, дядя Марк!

Реми не сомневалась, что дядя слышал последние слова Коула и нарочито их проигнорировал. Но почему? Потому что Коул сказал правду? Или дядя просто не хочет говорить про Броуди Донована в присутствии чужого человека?

Внутренний голос предупреждал: «Не надо разглашать семейные тайны». Реми вняла его совету и не стала затрагивать скользкую тему.

– Что это вы сегодня так рано пожаловали? – небрежно поинтересовался Коул. – По утрам вы обычно пьете кофе с друзьями в отеле «Поншартрен».

– О да, – согласился дядя. – Но ведь сегодня собрание…

– А какое отношение к нему имеете вы? – От Коула веяло убийственным холодом, Реми даже показалось, будто температура в комнате упала на несколько градусов.

– Ну… я решил, мне необходимо присутствовать, – натянуто улыбнулся Марк Жардин.

– Зря вы так решили, – отрезал Коул.

Дядя покраснел, лицо его подергивалось.

– Зря? Но я же один из директоров компании! Мне принадлежит крупный пакет акций.

– Верно, – кивнул Коул, – но вы, вероятно, позабыли: теперь я веду собрания. Поэтому ваше присутствие необязательно.

– Понятно, – напряженно произнес дядя.

Видя, что ему никак не удается с честью выйти из положения, Реми торопливо попросила:

– Дядя Марк, если вы здесь не особенно нужны, пожалуйста, отвезите меня домой.

Он с благодарностью посмотрел на племянницу.

– С удовольствием, Реми.

И шутливо отвесил ей церемонный поклон. Реми оперлась на его руку, и они направились к выходу.

11

Уютно устроившись на сиденье серого дядиного «Мерседеса», Реми рассеянно смотрела в окно. Дядя что-то рассказывал. Звуки его голоса действовали на нее успокаивающе. Машина ехала по Сент-Чарлз-авеню. Выйдя из конторы, Марк Жардин завел речь о своих детях и внуках и с воодушевлением вспоминал забавные эпизоды, связанные с ребятишками. Реми в нужных местах улыбалась, но слушала вполуха, внимательно разглядывая проспект, по которому они проезжали. Впервые после своего возвращения она видела его так отчетливо, ведь накануне, когда ее везли из аэропорта домой, здания тонули в темноте, а утром были затянуты дымкой белесого тумана.

О карнавальном веселье теперь напоминали лишь гирлянды разноцветных лампочек – участники праздничного парада всегда проходили по Сент-Чарлз-авеню, и потому проспект освещался особенно ярко – да одноразовые стаканы, грудами валявшиеся под живой изгородью из кустов азалии. Розовые бутоны азалии со дня на день должны были расцвести пышным цветом. Реми заметила за домами развевающийся на ветру карнавальный флаг. Он был поднят перед элитарным клубом, который располагался в роскошном здании, надежно отгороженном от мира узорчатой чугунной оградой и раскидистыми магнолиями. Реми вспомнила, что раньше только устроители карнавала из самых респектабельных семейств получали право устанавливать перед своими домами пурпурные, зеленые и золотистые флаги. Это была их привилегия. Пурпурный цвет символизировал правосудие, зеленый – благочестие, а золотой, разумеется, власть.

Казалось бы, вся эта праздничная мишура должна была отвлечь Реми от мыслей о неприятной сцене в кабинете Коула, но получилось ровно наоборот. Она вдруг отчетливо поняла, что дядя Марк нарочно уводит разговор в сторону. Но почему он не хочет объяснить ей, кто такой Броуди Донован? Реми вспомнила, с какой злобой дядя глядел на портрет. Конечно, Марк слышал последние слова Коула. Слышал, как Коул назвал Донована основателем «Кресент Лайн»! И однако же ничего ему не возразил, а теперь не дает ей и рта раскрыть, словно боится расспросов. Но ведь она и сама не настаивает. Странно… Ей словно что-то мешает… Но что?

– Приехали! – провозгласил Марк, и «Мерседес» проплыл меж двух чугунных столбов, служивших опорой для автоматических раздвижных ворот. Некогда на этих столбах висели ажурные кованые ворота, куда въезжали старинные экипажи.

– Вот ты и дома, – ласково улыбнулся Марк. – Слава Богу, что все неприятности позади, верно?

– Если бы ты сказал мне это два дня назад, я бы с радостью согласилась, – ответила Реми. – Но сейчас мне почему-то кажется, что неприятности только начинаются.

Марк промолчал, но его молчание было весьма красноречивым. Особенно по контрасту с тем потоком банальностей, которые он обрушил на племянницу по дороге домой. Судя по всему, она невольно попала в точку.

Марк остановил машину перед бывшим каретным сараем, где теперь был устроен гараж на четыре машины.

В доме, куда они зашли через боковую дверь, витали чудесные запахи. Марк повел носом и воскликнул с преувеличенным восторгом:

– Нэтти, ты с утра колдуешь на кухне!

– Да. А вам давно пора было вернуться.

В холле появилась высокая худая негритянка в белом фартуке. Реми обратила внимание на ее оригинальную прическу: наверху шапка курчавых волос, а виски подстрижены очень коротко. И стильно, и практично, и очень идет скуластому лицу.

Женщина с укором обратилась к Реми:

– У тебя, по-моему, с головой совсем плохо. С какой стати ты ушла из дому ни свет ни заря?

– Вы, наверное, Нэтти, да?

Лицо негритянки было ей незнакомо.

– А кто ж еще? Если я не ошибаюсь, других чернокожих в вашем доме не водится.

Реми удивленно рассмеялась.

– Вы… ты за словом в карман не лезешь.

– От тебя научилась, – не моргнув глазом, парировала негритянка. Вероятно, им не впервой было так пикироваться.

– А где… – начал было Марк.

– Мистер Фрезер и миссис Сибилла пьют кофе в солярии, – предвосхитила его вопрос Нэтти.

– Пойду скажу им, что ты вернулась, – засуетился Марк.

– Они нашли мою записку? – запоздало поинтересовалась Реми.

– Ее нашла я, когда принесла тебе завтрак, – ответила Нэтти. – Твоя мать чуть с ума не сошла. Бедняжка уверена, раз у тебя отшибло память, ты и дорогу домой не найдешь.

– Найду, можете не сомневаться.

– Думаешь, ее легко в этом убедить? – с досадой хмыкнула Нэтти.

Нэтти держалась с Реми совсем по-родственному и даже не попыталась поинтересоваться, куда и зачем ушла спозаранку ее молодая хозяйка. Если верить Коулу, то Нэтти давно стала для них членом семьи, но… видимо, не до такой степени, чтобы хозяева дома отчитывались перед ней в своих действиях.

Нэтти погладила Реми по щеке.

– Я рада, что ты вернулась домой. А то я за тебя волновалась, – грубовато сказала она и поспешила отдернуть руку. – Господи, да что ж я торчу тут, когда у меня столько дел! Скажи папе и маме, завтрак будет на столе через двадцать минут. И спроси у мистера Марка, собирается ли он завтракать с вами.

– Хорошо, – пообещала Реми, но Нэтти, не дождавшись ответа, уже убежала на кухню.

Реми с улыбкой направилась в солярий. Мысли ее опять обратились к Коулу и дяде Марку…

Подойдя к двери, она услышала голоса и машинально замедлила шаг.

– Нет, вы только подумайте! Бьюкенен не разрешил тебе присутствовать на собрании! – донесся до Реми голос отца, в котором звучали неприкрытое раздражение и тревога. – Это серьезно осложняет дело.

– Не просто осложняет, а может все погубить! – воскликнул дядя. – Как мы теперь узнаем, есть ли у страховой компании компрометирующие нас документы? Не выяснив этого, мы не можем выбрать правильную тактику.

– А давайте встретимся частным образом с представителями страховой компании, – предложил Гейб. – Мы объясним, что обеспокоены их претензиями.

– Я думаю, пока этого делать не следует, – возразил Марк Жардин. – Иначе они возомнят, что их обвинения обоснованы.

– Честно говоря, – вставил Фрезер, – меня больше всего беспокоит, как бы страховщики не устроили шумиху в прессе. Не дай Бог газеты начнут писать про гибель «Дракона»… Скандал для нас сейчас очень опасен.

– А по-моему, твои волнения излишни, отец, – снова подал голос Гейб. – Держу пари, страховой компании скандал нужен не больше, чем нам. Дядя Марк прав. Прежде чем приступить к решительным действиям, мы должны выяснить, что эти люди против нас имеют… если разговоры про улики вообще не блеф.

– Это знает Бьюкенен, – пробормотал отец. – Парень чертовски хитер.

Реми воспользовалась кратковременной паузой в их разговоре и появилась в дверях.

– Доброе утро!

Все замерли. Реми сразу почувствовала напряжение родных, их радостные улыбки не могли ее обмануть. Отец сидел в плетеном кресле, мать – за сервировочным столиком. Ложечка, которой она размешивала сливки, испуганно звякнула о стенку чашки и застыла. Гейб стоял, прислонившись плечом к белой оконной раме, а дядя Марк, завидев племянницу, остановился как вкопанный посреди комнаты.

– Меня попросили сказать, что завтрак будет готов через двадцать минут. Ты позавтракаешь с нами, дядя Марк?

И тут ее пронзило странное чувство: собравшиеся в солярии люди совсем для нее чужие. Она их совершенно не знает. Не знает и не помнит, хотя это ее семья. Даже мама и Гейб показались ей сейчас незнакомцами. Да, конечно, она помнила брата подростком, но понятия не имела, каким он стал, повзрослев. А отрывочные воспоминания о том, как мама ухаживала за розами, мало что проясняли в ее характере. Реми заволновалась и поспешила отогнать неприятные мысли.

– Увы, сегодня я не смогу позавтракать с вами. Придется пожертвовать Нэттиными оладьями с черникой. Мне срочно нужно в контору, – вздохнул Марк Жардин, поставив кофейную чашку на сервировочный столик.

– Я случайно слышала обрывок вашего разговора, – выпалила Реми, понимая, что тянуть с объяснением нельзя, поскольку дядя сейчас уйдет. – Вы говорили про страховую компанию… Она предъявляет к нам претензии, верно?

Родственники переглянулись.

Реми нахмурилась.

– Вы от меня что-то скрываете?

– Конечно же, нет, Реми! – с ласковой укоризной воскликнул Марк. – Мы не делаем из этого тайны. Компания должна выплатить нам страховку и, естественно, начинает водить нас за нос. Ты ведь знаешь, какие это пройдохи. Проценты назначают грабительские, а когда им приходится раскошеливаться, начинают придираться к каждой мелочи, лишь бы увильнуть от оплаты. Вот и с нами происходит та же история.

– Да, но вы говорили так серьезно… – не унималась Реми.

– Ах, Боже мой, Реми! – засмеялся дядя, нежно обнимая ее за плечи. – Бизнес – вообще штука серьезная. Помнишь, Фрезер, как мы долго выбирали логотип для «Кресент Лайн»? Сколько было споров, терзаний! Мы целый месяц не могли прийти к общему согласию.

– О да, – поддержала Марка Сибилла Жардин, протягивая Гейбу чашку кофе. – Они так яростно спорили, словно от их решения зависели судьбы мира.

Дядя погладил Реми по плечу.

– Вот видишь, детка? Ну ладно, я побежал. Как только что-нибудь узнаю, сразу же позвоню, Фрезер.

– Договорились.

Реми задумчиво смотрела вслед Марку. Может, и правда ей померещилось, что родные встревожены? Она ведь не разбирается в их делах. И Коул, и Гейб в один голос твердят, что она не интересуется семейным бизнесом. Так отчего же ее не покидает чувство, будто от нее сейчас зависит судьба компании? Она-то вряд ли сумеет воздействовать на страховщиков. Нет, наверное, причина в чем-то другом…

– Реми, хочешь кофе?

Она вздрогнула, словно ее застали врасплох.