— Какой же вы отвратительный и ничтожный человек! — воскликнул он.

— Алексис! — растерянно пробормотал Ворожеев. — Как ты здесь оказался?

— Мне кажется, в данный момент это не имеет значения, а имеет значения то, что мне все известно. Вы руками этой особы пытались отравить мою мать.

— Послушай, сын… — пытался что-то сказать в свое оправдание Ворожеев.

— Не называйте меня сыном! — резко оборвал его Алексис. — Я стыжусь, что во мне течет ваша кровь!

— Но это так, — с самодовольством заметил Ворожеев. — Ты мой сын, и в тебе течет моя кровь. Нравится тебе это или нет. Ты дитя двух врагов. И пора бы уже с этим смириться, сынок.

— Какой бред! Смириться с тем, что вы едва не отравили мою мать!

— Она наверняка сделала бы то же самое, покуда была бы на моем месте!

— Она никогда не была бы на вашем месте!

— Всякого может постичь несчастье, разорение и бедность, — возразил Ворожеев.

— Она никогда не дошла бы до преступления, даже если бы её постигло самое страшное несчастье! И никогда не опустилась бы ни до одного из ваших недостойных и бесчестных поступков. И знаете: почему? Потому что благородство — не только у неё в роду, но и в душе. А вам неведомо, что это такое.

— Красиво и легко рассуждать о благородстве души, — непримиримым и обвиняющим тоном произнес Ворожеев, — имея при этом приличный дом, процветающее поместье и капитал в банке. Но совсем иное, когда ты вынужден влачить такое жалкое состояние. И все по её вине! Она сама вынудила меня пойти на такой крайний шаг.

— Вам нет никакого оправдания!

— А я и не пытаюсь оправдаться! — с ехидством произнес Ворожеев. — Тем более перед тобой — жалким подобием своей маменьки. И коли ты стыдишься, что в тебе течет моя кровь, то я стыжусь, что у меня такой сын девицеподобный святоша. Ты вобрал в себя все то, что мне ненавистно!

— Вот вы и показали свое истинное лицо! — с хладнокровным безразличием, за которым скрывались огромная обида и разочарование, произнес Алексис. — В полной мере проявили свои отцовские чувства. Не сложно же было сбросить с вас эту маску лицемерия.

— Полно! Кто бы говорил о лицемерии! Ты всегда изображал передо мной хорошего сына, а ведь ты никогда не питал ко мне сыновней привязанности.

— Не легко питать сыновнюю привязанность к тому, кто сам не питает к тебе никакой привязанности.

— Ну вот, — заключил Ворожеев. — Похоже, мы оба сбросили свои маски. И каков же итог? Твоя мать — мой враг, впрочем, как и я — её. Ты на стороне своей матери. Это неудивительно, поскольку ты всегда принимал её сторону, что бы она не совершила против меня. Следовательно, ты и мой враг, поскольку ты на стороне моего врага.

— Что ж. Тогда избавьтесь от меня, как вы пытались избавиться от моей матери! — с ненавистью воскликнул Алексис. — Никто не знает о том, что знаю я. А я знаю достаточно. И если со мной что-нибудь случится, никто не посмеет обвинить в этом вас. Это было бы слишком чудовищно! Правда, есть эта особа, — Алексис небрежным жестом указал на Софью, которая молча следила за этой моральной битвой отца с сыном. — Особа, которая тоже знает достаточно. Но она тем более не посмеет обвинить вас. Как я понял, вы держите её в жестком кулаке и в большом страхе. К тому же она ваша сообщница.

— Да, это было бы слишком чудовищно, — согласился Ворожеев. — Одно дело — отправить на тот свет жену, которую ты ненавидишь, совсем другое сына, в котором течет твоя кровь. При том, единственного продолжателя рода князей Ворожеевых. Нет, сын, пусть ты полное подобие своей маменьки, но твоя жизнь для меня священна.

— Благодарю за величайшую милость, — с сарказмом произнес Алексис. Только вот ответной от меня не ждите. Потому что если мою мать снова постигнет несчастье от вашей руки, ваша жизнь для меня не будет стоить ничего! А теперь, прощайте! Я не желаю более знать вас и видеть!

Алексис резко дернулся и стремительно ринулся прочь из дома своего отца.

— Проклятая Эльза! — вне себя от ярости крикнул Ворожеев. — Она отняла у меня все! Мое состояние, мое былое величие, и даже моего сына!

— Ваш сын сам отрекся от вас, и не без причины, — дерзко заметила Софи. — Ваше состояние вы прокутили. Теперь мне это ясно. А ваше величие…

— Заткнись, дура! — крикнул на неё он. — Сделай ты все как надо, не было бы этих проблем!

— Вы думаете, ваш сын выдаст нас полиции? — поинтересовалась она.

— Нет, — возразил он. — Он слишком благороден, чтобы пойти на это. Он будет страдать, ненавидеть, но он ничего не сделает против меня.

— Пока вы ничего не сделаете против его матери, — прибавила она.

Алексис выбежал из особняка. Охваченный чувством огромного разочарования, разбитый душевной болью, он вцепился в колонну, словно искал у неё поддержки. Из его груди вырвался душераздирающий вопль, переполненный таким отчаянием, что оно вне сомнения способно было бы вызвать содрогание и отклик в душе у любого, услышавшего этот вопль. Алексис несколько раз ударил кулаками ни в чем не повинную колонну, вымещая на ней все свои болезненные эмоции. Но как бы Алексису не было тяжело и больно, он не позволил своим эмоциям окончательно раздавить его. Он собрался духом, взял себя в руки и побежал прочь от этого проклятого места, где даже земля, деревья и кирпичная ограда — внушали ему отвращение.

Глава одиннадцатая

Княгиня Элеонора Львовна Шалуева была из той породы женщин, которые всегда все — или почти все — обо всех — или почти обо всех — знают. Она была в курсе всех новостей, сплетен и слухов, которые распространялись в высших кругах. Ей всегда было дело до всех и до всего. Но особенно ей было дело до того, что говорилось об её семье и происходило вокруг её семьи. При помощи различных хитростей и знакомств ей удавалось проникать в корень этих разговоров об её семье, а при помощи интриг и денег — вырывать эти корни, если они были ей неприятны, или же, наоборот, подпитывать, если они были ей полезны.

Княгиня Шалуева не виделась с дочерью с того самого дня, когда в ультимативной форме заявила ей, что если та разведется с князем, двери родительского дома навсегда закроются для нее. Но несмотря на это, мать была в курсе всего, что происходило с дочерью и внуком. У княгини Шалуевой имелся свой человек, служивший в доме дочери, — некий кучер Антип. Антип докладывал княгине обо всем, что ту могло хоть как-то заинтересовать. Причем делал это он совершенно бескорыстно, руководствуясь самыми добрыми порывами. Он предан был княгине-матери и вместе с этим заботился и опекал княгиню-дочь. Он считал, что мать должна быть извещена обо всем, что касается её дочери, каковы бы ни были их отношения.

Именно от Антипа княгиня Шалуева узнала о «неизвестной болезни», неожиданно постигшей Елизавету. Элеонора Львовна сидела в своем кабинете в высоком кресле и с важным видом разбирала какие-то письма и бумаги, когда Антип сообщил ей эту новость.

— Моя дочь серьезно больна? — удивленно переспросила Элеонора Львовна. — Но с чего это вдруг?

— Их сиятельство Елизавета Алексеевна вчера вечером почувствовали себя очень плохо и даже потеряли сознание. Молодой барин Алексей Дмитриевич очень перепугались за свою маменьку. Меня послали за доктором.

— Ну? И… — нетерпеливо произнесла Элеонора Львовна.

— Я привез доктора. Гнал изо всех сил. Едва ось у коляски выдержала. А то, не приведи Господь, сломалась бы по дороге, и пришлось бы…

— Эти подробности меня не интересуют, — пренебрежительно произнесла она. — Что за болезнь у моей дочери?

— Не могу знать, ваше сиятельство, — виновато развел руками Антип.

— Что же ты не попытался узнать? — упрекнула она.

— Я пытался. Да никто ничего не говорит. Их сиятельство Елизавета Алексеевна только сегодня утром пришли в себя. Молодой барин Алексей Дмитриевич распорядились, чтобы никто не заходил в покои их сиятельства, а сами куда-то уехали. Их сиятельство очень слаба и ещё не выходили из своих покоев. А еду им собственноручно готовит их горничная и никому не дозволяет к ней притрагиваться. Так распорядились молодой барин.

Княгиня Шалуева отложила в сторону бумаги. В словах Антипа она почувствовала какую-то опасность. Она медленно выпрямилась и странным взглядом, от которого веяло холодом, посмотрела на него.

— Почему? Что все это значит? — спросила она.

— Да разве ж я знаю, ваше сиятельство? Мы люди подневольные. Господа с нами не делятся. Они только отдают распоряжения, а наше дело — исполнять. Правда, сказывают, будто…

Антип в нерешительности остановился.

— Ну и что же ты замолчал? — нетерпеливо произнесла Элеонора Львовна.

— Сказывают, будто Елизавету Алексеевну пытались отравить.

— Откуда тебе сие ведомо?

— Конечно, все что говорят господа — не наше дело, — замялся Антип. А коли их разговор случайно долетит до нас, мы не должны брать его в толк.

— Говори же! — прикрикнула она.

— Я случайно слышал, как доктор говорил что-то о яде с молодым барином и их сиятельством графом Вольшанским.

— С графом Вольшанским? — удивленно переспросила княгиня Элеонора Львовна. — С каким ещё графом Вольшанским?

— Это знатный господин, который ныне в чести у их сиятельства, объяснил он.

— Что значит: в чести? — возмущенно произнесла она.

— Их сиятельство Елизавета Алексеевна жалует этого господина своим вниманием. Последние дни они много времени проводят вместе с этим господином.

— Уж не появился ли любовник у нее? — задумчиво и вполголоса произнесла Элеонора Львовна, затем небрежно бросила вопрос Антипу: — Откуда он взялся — этот граф?

— Не могу знать, ваше сиятельство, — ответил тот. — Мы люди подневольные. Нам неведомо, откуда приходят господа, у куда потом уходят; с делами ли пожалуют аль безо всяких дел. Наше дело — отвезти, привезти, с поручением съездить. Только вот в последнее время их сиятельству почти без надобности мои услуги. Они все на экипажах этого господина разъезжают. А молодой барин все больше собственными силами управляются.

— Почему ты мне говоришь об этом только сейчас?

— Простите, ваше сиятельство, — виновато произнес Антип. — Откуда же мне было знать, что вас интересует этот господин?

— Меня интересуют все, с кем водит знакомство моя дочь и мой внук. И уж тем более все, кого они у себя принимают.

— Они со многими водят знакомство и многих у себя принимают. Взять хотя бы эту мадмуазель Софи из дамской лавки. Ну почто барыне водиться с этой лавочницей? А нет! Принимает её, словно свою подругу. Или этот господин Корнаев. Не нравится он мне: все выведывает, выспрашивает, и все со своими советами к их сиятельству. А недели две назад даже сам Дмитрий Кириллович были у их сиятельства.

— А ему что понадобилось? — удивилась Элеонора Львовна.

— Не могу знать. Только их сиятельство Елизавета Алексеевна очень гневались из-за этого, потому как Дмитрий Кириллович появились там без их дозволения.

— Ты хочешь сказать, что он тайно проник в её дом? — с тревогой в голосе произнесла Элеонора Львовна.

— Именно. Да ещё ночью.

— Почему ты мне раньше об этом не сказал? — возмутилась Элеонора Львовна. — И вообще, почему ты столько важных вещей от меня утаивал?

— Простите, ваше сиятельство, — ещё раз извинился Антип. — Откуда ж мне было сообразить, что это важные вещи? Я человек неграмотный и бестолковый.

— Моя дочь водит какие-то сомнительные знакомства, а тебе кажется это неважным!

— Но Дмитрий Кириллович — муж их сиятельства, — робко возразил Антип.

— Он ещё хуже всякого сомнительного знакомого!

— Простите, ваше сиятельство.

— Ну что заладил одно и то же! — раздраженно воскликнула она.

«Простите», — чуть было не сказал он, но только открыл рот и тут же его закрыл.

— Ладно, — сменив раздраженный тон на более спокойный, произнесла Элеонора Львовна. — Ступай. Не хотелось бы, чтобы твое продолжительное отсутствие кто-то обнаружил. Впрочем, там сейчас не до тебя.

Антип немедленно удалился, а она осталась одна в своем кабинете.

После разговора с Антипом княгиню Элеонору Львовну охватило жуткое беспокойство. Кто-то пытался отравить её дочь! Даже в своих самых худших предположениях такого она предвидеть никак не могла. И кто мог на такое пойти? Кто заинтересован в том, чтобы Елизавета Ворожеева оставила мир живых? Для кого она может представлять опасность? На все эти вопросы ответ был один: князь Ворожеев. Однако этот ответ был крайне неприятен княгине Элеоноре Львовне, к тому же содержал упрек и обвинение. И признать этот ответ она готова была в последнюю очередь. Она не желала обвинять себя и давать на растерзание своей совести. Ведь именно из-за этого человека она рассорилась с дочерью. Именно его она выбрала в супруги своей дочери. И, возможно, именно он едва не лишил её дочери.