Они с трудом за две минуты стоянки поезда сумели сгрузиться. Темлюкова пригласил Клыков для оформления нового клуба.

Клуб стоял у Большакова поперек горла. Клыков строил клуб как памятник себе. Васька, как водится, при хозяине служил не только водителем, но и доверенным «на все руки». Мотаясь по поручениям директора, он успевал кое-что перехватить и для себя. По делам строительства клуба Большаков мотался без интересу – сам Васька уже два года как отстроился.

Директор Клыков, на удивление Васьки, предложил художнику поселиться у него в доме. Москвич отказался: «Хочу жить в клубе. На кой черт мне стеснять себя и других. В клубе я смогу работать в любое время. Люблю работать ночами». Николай Лукьянович нехотя согласился и велел Василию находиться при художнике, пока тот не обустроится. Из школы они привезли спортивный мат – Живописец желал спать на полу. Ему очистили угол в фойе, возле стены, приготовленной под фреску. Васька разгреб строительный мусор и притащил сундук. Школьная уборщица Клава помыла пол и постелила художнику. Затем Васька доставил Темлюкова к директору на домашний обед, а сам по приказу хозяина отбыл в Матюхино за штукатурщицей.

Теперь Васька сосредоточенно рулил, стараясь держать колею промеж колес. Иногда в ямах приходилось подключать передок вездехода. Обдаваемый черными струями, медленно выползая из вязкой жижи, Васька тихо бранил художника, директора и Шурку-штукатурщицу. Шурку Василий недолюбливал после того случая… Василий однажды подвозил ее к правлению и по дороге пытался приспособить свою руку поглубже в коленках у девушки. За что получил по морде. С тех пор при встречах Васька отворачивался. «Уазик», кренясь, сполз к мостику. Осторожно прокатив по бревнам, Васька газанул и на второй скорости взобрался на матюхинский бугор. Возле топрыгинских ворот Василий резко засигналил. Заходить во двор ему не хотелось. Вышла Лариса.

– Клыков за Шурой прислал, – сообщил Васька, не выходя из машины.

Шурка заметалась по дому. Она натянула на себя новенькие джинсы и синюю блузку, несколько раз подбежала к зеркалу – волосы заколола, опять распустила, повязала косынку. В спортивную сумку запихнула халат, туфли на каблуках и вышла к машине.

– Васька, ты спятил?! Как я в такую грязь к тебе полезу?

– Небось не на банкет, – безразлично ответил Василий и открыл заднюю дверцу.

– Ты что, меня взад засовываешь? С тобой поеду.

– Мне с тобой ездить вредно. Полезай назад.

Шура осторожно, пытаясь не замазаться, устроилась на заднем сиденье. Ехали молча. Доставив Шуру к клубу, Васька подрулил к дому директора. Клыков из дома не вышел. Васю встретила Надежда Николаевна, супруга Клыкова. Она провела его в летнюю кухню.

– Велел тебя накормить. Потом велел тебе помыть машину и дал два часа свободного времени. Сказал, можешь прокатиться на станцию в сельпо.

– Чего мне делать в сельпо? – спросил Васька, направляясь к умывальнику и краснея.

– Сказал, что ты сам про то знаешь.

Васька хмыкнул и сел за стол. Сосредоточенно вылавливая из миски куски говядины, водитель размышлял: «Откуда Клыкову известно про Вальку-кассиршу?»

4

Николай Лукьянович Клыков до войны окончил Харьковский юридический институт и по распределению оказался в Воронеже. В молодости он служил адвокатом. Перед самой войной, когда коллеги стали бесследно исчезать, молодой специалист подался в деревню. Тогда это называлось «По зову партии». Ему предложили нищий, голодный колхоз в Вознесенском. На работу никто не выходил. Коровы от полной немощи не могли сами выбраться из коровника. Пастись их вытягивали на руках при помощи веревок.

Крестьяне годами ничего не получали за свой труд.

Кормились с приусадебных участков и мелким воровством, рискуя за несколько колхозных картофелин получить десять лет лагерей.

Молодой председатель, оглядев свои владения и не обнаружив в них ничего, кроме соломы, отправился в районный центр. В райцентре пыхтел надтреснутой трубой маленький стекольный заводик и при нем цех по изготовлению трехлитровых банок. Клыков договорился с директором поставлять на завод солому для упаковки. На счет пришли первые деньги. Клыков выдал вознесенцам зарплату. Народ зашевелился. Подремонтировав дряхлые сараи, вознесенцы стали сколачивать в них фанерные ящики для того же завода. Завод поставлял фанеру и гвозди. Полудохлых коров Клыков роздал по дворам, за что чуть не попал под суд. Пригодились навыки юриста и связи.

В Вознесенском стали расти мелкие подсобные хозяйства. Появились деньги. Для себя Клыков поначалу ничего не искал. Жил в самой дрянной избе. Зарплату не брал. Кормился в столовой, что открыл для работников. Ел за одним столом со всеми из большой общей миски. Будучи образованным и от природы сообразительным, Клыков быстро нашел в сложной казуистике законов преузкую брешь. Социалистические производители в расчетах между собой денег не употребляли. Царствовала система бумажных перечислений с одного счета на другой. Только деревенские колхозы могли вынимать с банковских счетов наличные купюры. Вынимая из банка живые деньги, смышленый директор приглашал специалистов и строителей по договору. В Вознесенском закипела стройка. Поднялись школа и поликлиника из кирпича, контора из бревен. Клыков подумывал уже о собственном доме. Помешала война.

Председателю исполнилось тридцать. Ждал фронт. Вознесенцы уговорились отстоять своего хозяина. Всем миром отправились в райцентр с петицией – фронту нужен провиант, а без Клыкова хозяйство погибнет. Председатель получил бронь, но несколько месяцев все же пришлось повоевать в партизанах. Николай Лукьянович хранил орден и две медали. После войны Клыков быстро восстановил хозяйство. Идея мелких производств приносила плоды.

В веселые брежневские времена колхоз вырос в миллионеры.

Вознесенских крестьян теперь в подсобных цехах председатель не занимал. Для этого Николай Лукьянович возил автобусом разный сброд из райцентра. Те вкалывали вахтой пять дней, а на выходные отправлялись назад в райцентр: пропивать недельный заработок. Николай Лукьянович предпочитал, чтобы отдых наемных тружеников проходил подальше.

Теперь свои вознесенцы работали в сельском хозяйстве, создавая видимость кипучей деятельности.

Эта деятельность особого дохода не приносила. Чтобы выполнять госзаказы, Клыков закупал сельхозпродукцию на стороне.

Грудь председателя украсила первая Звезда Героя Социалистического Труда. Пришло время позаботиться о своем благосостоянии. Для этого Николай Лукьянович держал в подсобных производствах несколько десятков мертвых душ. В отличие от бессмертного гоголевского персонажа, Клыков имел с них материальную пользу. На мертвые души выписывалась живая зарплата, которая шла в карман Николая Лукьяновича. Небескорыстную помощь в сомнительной финансовой деятельности председателю оказывал бухгалтер Замыгин, приятель Клыкова еще по городской адвокатской жизни. Вознесенцы ничего не замечали, поскольку приезжий сброд запомнить не могли. В подсобных производствах Клыкова наблюдалась текучесть кадров.

Николай Лукьянович построил себе двухэтажный Дом. Прокатился в областную столицу, выбрал себе в воронежском пединституте молодую, с последнего курса, учительницу для новой Вознесенской школы. Через полгода сыграли свадьбу. Отпустил на пенсию бухгалтера Замыгина. Через три дня после торжественного отъезда бухгалтера бревенчатая контора сгорела со всеми бумагами. Клыков выстроил новое каменное правление. Пригласил бухгалтером молодого специалиста Большакову, а ее мужа Ваську пристроил к себе водителем. Покончив со старым, Клыков поставил вопрос о переводе своего колхоза в совхозную форму.

Васька Большаков всего этого о директоре не знал, но что Николай Лукьянович человек не бедный, догадывался. Свою личную жизнь Клыков вел скрытно.

В дом никого из местных не пускал. Дом строили приезжие армяне. Закончив строительство и отделку, они укатили, и больше никто в Вознесенском их не видал.

Ваську пускали во двор, гараж и на летнюю кухню, где водителя часто кормили. Важных гостей Клыков принимал в отдельном кабинете при новой совхозной столовой. Он давно уже не кушал из общей миски. Кабинет сверкал хрусталем и импортной мебелью.

Случай, поразивший Ваську финансовой мощью хозяина, произошел в Москве. Кроме казенного вездехода, Клыков держал в личной собственности новую «Волгу». Этой машиной директор обыкновенно управлял сам, а Ваське доверял техническое обслуживание.

В Москву тогда Николай Лукьянович ехал за второй Звездой Героя. Предвидя банкеты, за руль посадил Василия. Получив награду и отметив событие со всеми нужными людьми, Клыков приказал отчаливать домой. Они покатили ранним утром. Недалеко от Павелецкого вокзала у «Волги» полетел диск сцепления. Николай Лукьянович, поняв, что продолжать движение возможности нет, спокойно полез в карман, вынул тысячу рублей в банковской упаковке и протянул шоферу:

– Вася, голубчик, разберись с машиной и гони ее домой, а у меня времени сидеть нет.

Клыков вышел из «Волги» и поднял руку. Московский таксист притормозил по-столичному лихо.

Клыков уселся на переднее сиденье и приказал ехать в Вознесенское. Таксист не понял.

– Ну, голубчик, сперва до Воронежа, а там еще верст сто.

Тертый московский таксист в полном недоумении оббежал несколько раз вокруг своего таксомотора и почему-то обратился к Ваське:

– Твой дед что, спятил?!

Вася рассказал про аварию.

– А ты знаешь, сколько ему это встанет? – не унимался таксист. – Рублей двести в один конец. А я обратно порожняком не поеду.

Николай Лукьянович приоткрыл окно:

– Ты что, голубчик, с моим шофером договариваешься? Платить-то мне.

Москвич развел руками, плюхнулся на свое шоферское место и с тем же недоумением на лице рванул с места.

Ваське по приезде домой очень хотелось поделиться с земляками, но парень сдержался и не прогадал – через две недели Клыков прибавил ему зарплату.

5

Надежда Николаевна Клыкова годилась директору в дочки не только по совпадению своего отчества с именем мужа, но и по возрасту.

Накрывая стол в гостиной, Надя немного волновалась. Супруг сегодня обедал дома. Он принимал художника Темлюкова. Женщине очень хотелось поближе поглядеть на столичную знаменитость. О живописце она кое-что слышала от мужа и мельком видела его, когда весной художник приезжал на один день оглядывать стройку и оговаривать условия клыковского заказа.

Николай Лукьянович перед Надей имел преимущество почти в сорок лет. В день свадьбы ей исполнилось двадцать пять, а жениху перевалило за шестьдесят.

Многие считали, что в браке девушка искала богатой жизни. Это, может, и было отчасти верно. Только часть эту Надя сознанием не понимала.

Николай Лукьянович, кавалер старой школы, умел ухаживать. Раньше Клыков жил холостяком и никогда не заводил романов вблизи жилья или работы. Он держал приятельниц в столицах и, когда позволяло время, вырывался к ним, совмещая лирические встречи с командировочными заботами сельского хозяина.

Став богатым, председатель нанял бывшего министерского снабженца Ширикова своим представителем по Москве и Ленинграду. Шустрый и умелый Шириков, уволенный из министерства за бесконечные махинации, исполнял для Клыкова самые разнообразные обязанности: от культурной программы в Большой и Мариинку, номеров в «Пекине» и «Савое» до чисто снабженческих. В хозяйство отгружали тракторы и бульдозеры, грузовики и запчасти.

Клыков несколько раз возил Надю в Москву и Ленинград. И всегда селил девушку в отдельный номер.

К ее приезду Шириков украшал номер цветами. Директор не позволял себе ничего, кроме отеческого поцелуя на ночь. Они обедали в лучших дорогих ресторанах, посещали балет и оперу. Два раза ходили в театр на Таганке. Без очереди проникли на первую манежную корриду Ильи Глазунова. И нет ничего удивительного в том, что в душе недавней студентки Воронежского пединститута нашлось место для такого удивительного и моложавого деда.

На первом курсе Надя влюбилась. Его звали Славой. Папаша Славика занимал крупный партийный пост. В девятнадцать студент владел однокомнатной квартирой в центре Воронежа, и его нередко к институту подвозили на черной «Волге». Славик позволял Наде себя любить. Отдельная квартира резко сократила платонический период. Но с третьего курса он переехал в Москву, сменил воронежскую студентку на дочку инструктора ЦК, а пединститут на МГИМО. На пятом курсе, разочарованная в любви, Надя восприняла предложение ехать на работу в Вознесенское как уход в монастырь и согласилась. Николай Лукьянович вернул ей уверенность в ее женских чарах. Он был нежен, терпелив и широк. Надя жила с убеждением, что вышла замуж по любви.

Супругом Николай Лукьянович оказался строгим. Если Надя после школы, где работала, сразу не возвращалась домой, Клыков выражал неудовольствие. Близких отношений с коллегами-учителями он не одобрял. В своем доме Клыков принимал редко. Случалось, к нему приезжали друзья из других городов. За общим столом Николай Лукьянович говорил мало, беседы велись в его кабинете за рюмкой коньяка, где хозяин и держал бар. Пил директор слабо, но рюмку-другую за обедом или когда слушал музыку мог опрокинуть. Клыков отдавал себе отчет в том, что жена моложе, поэтому лишние контакты с молодыми мужчинами в ее жизни старался ограничить. Супруг очень любопытно организовывал отдых жены и восьмилетней дочери. О том, что они едут отдыхать, Надя узнавала накануне вечером.