А в кресле-качалке, укрывшись пледом, медленно раскачивалась женщина. Она сидела  к нам спиной, и ее лица не было видно. Только светло-рыжие волосы сбегали по спинке  кресла мягкой волной. Это были волосы удивительного теплого оттенка, добиться которого  невозможно никакими косметическими ухищрениями. Услышав наши шаги, женщина приподнялась  и обернулась. Неустойчивое кресло резко качнулось назад, и от этого теплая  волная ее волос слегка коснулась пола.

У меня не было ни малейших сомнений, что в тот момент звезды закончили свое  движение, расположившись именно так, как и было задумано.

Она откинула в сторону свой плед и поднялась нам навстречу. При этом ее стройное  тело плавно скользнуло вверх, а ее мягкие волосы так же плавно устремились вниз.

– Здравствуйте, – сказала она. – Меня зовут Екатерина.

– Я вас прекрасно помню, Катя, – сразу же отозвался мистик, – а я Леша. – Тут он  хитро посмотрел в мою сторону и сам себя поправил: – Алексей.

Его голос был глубоким и бархатным, он согревал, он вил коконы, он обещал все  удовольствия этого мира, а может быть, даже некоторые из тех удовольствий, что  находятся за его пределами.

Ни один мускул не дрогнул на лице Козакова, но оно как будто осветилось изнутри.  Впрочем, это всего лишь мои догадки. Таким, как я, мало что известно об огнях,  которые освещают лица, но это не значит, что я их не вижу.

– Спасибо, что вы вовремя, – быстро сказала Катя. Мне она всего лишь коротко кивнула  и сразу же перевела взгляд на Козакова.

– Мне говорили, что вы всегда везде опаздываете, но я сразу поняла, что это вранье.  Кстати, у вас отличное пальто. Но мы тут кое-что подобрали… Посмотрите, вдруг  вам что-то понравится, хорошо?

– Хорошо, – ответил Козаков и безропотно подошел к разноцветным пакетам.

Я не знаю, заметила ли Катя, как осветилось лицо знаменитого мистика. Не  говорила ли она так быстро и деловито только потому, что еще надеялась избежать  огня, который рвался наружу и которому не умели противостоять женщины?

– Давайте начнем со съемки, чтобы отпустить фотографа, – щебетала Катя. – А  потом у нас будет время, чтобы спокойно поговорить. Кстати, сколько у нас будет  времени?

– Очень много, – просто ответил Козаков. Его интонация была ровной, а лицо –  очень спокойным, но Катя вдруг перестала щебетать и внимательно посмотрела ему в  глаза. А уже в следующее мгновение ее нежное лицо залилось краской до самых корней  волос, и только кончик тонкого носа остался совершенно белым.

Я отошла в сторону и села в кресло у стены. Я больше ничем не могла помочь  знаменитому автору кармических теорий, который с растерянной улыбкой рассматривал  ворох курток, плащей и свитеров, разложенных перед ним на полу. Катя номер три  продолжала щебетать, и мистик позволил снять с себя пальто, а потом ровно восемь  раз переоделся в одной из маленьких комнаток кафе под руководством журнального  стилиста.

Когда фотоаппарат щелкнул в первый раз и вспышка осветила улыбающее лицо  Козакова, в Москве повалил снег.

Удивленные граждане наверняка задирали головы к небу: шутка ли – настоящая метель  тринадцатого сентября? Более романтическая особа на моем месте сказала бы, что в  этом городе только два человека остались равнодушны и к снегу, и к совершенно  неуместным молниям, которые прорезали темные тучи, и даже к тому, что через  несколько минут метель закончилась, тучи рассеялись и ярко блеснуло солнце.

Мой телефон зазвонил, когда я в одиночестве допивала черный кофе в полупустом  зале кафе.

– Анжелика, – сказал Козаков, – вам совершенно незачем здесь меня караулить. Я  сам справлюсь, к тому же мы почти закончили.

– Вы не хотите, чтобы я посмотрела съемку?

– Не хочу вас задерживать, – нежнейшим голосом ответил мистик.

– О чем вы говорите? Они снимают на цифру, и если вы почти закончили, то сразу  же можно все посмотреть. Вы же не хотите неприятных сюрпризов?

– Вы очень милы, Анжелика, но все-таки вам больше нечего здесь делать.

В трубке был отчетливо слышен мелодичный женский смех.

– Как скажете, Алексей.

Я допила кофе и вышла на улицу, где снова моросил мелкий серый дождь. Я совсем не  мила и прекрасно это понимаю. Но вряд ли стоит над этим смеяться, даже если  природа наградила тебя волосами теплого светло-рыжего оттенка, которого  невозможно добиться никакими косметическими ухищрениями.

Семнадцатого сентября, во вторник, в Москве было ветрено и промозгло, но мистик,  не задумываясь, снял свои ботинки у дверей небольшого зала в частном чайном  клубе. Затем Козаков снял и носки, акуратно свернул их, положил в левый ботинок  и медленно пошевелил пальцами ног.

– Это что, обязательно? – подняла брови его спутница.

– Конечно нет, Катя, – улыбнулся мистик, – но я всегда практикую босиком.

Катя только пожала плечами. Нет ничего нового в этом мире под солнцем, и я  оказалась права. Журналистка стала Катей номер три. Впрочем, нумерация требует  уточнения: она была Катей номер три на моей памяти, а в жизни мистика и до меня  наверняка встречалось достаточное количество Кать. Но нельзя отрицать очевидного:  из троих эта была самой лучшей – стройной, нежной, обманчиво хрупкой. Только  взгляд ее синих глаз был на удивление тверд. Такой женщине не предложишь взять  деньги и больше никогда не появляться, а тем более – не заставишь редактировать  твои рукописи в издательстве с десяти до шести.

Автор кармических теорий на несколько секунд закрыл глаза, а потом решительно  взялся за ручку двери.

Он не поздоровался с теми, кто сидел в зале на низких мягких скамеечках,  плетеных ковриках и прямо на дощатом полу. Козаков замешкался в дверях, чтобы  пропустить вперед свою Катю, а затем бесшумно двинулся через зал. Он не сказал  ни слова и не попытался привлечь внимание к собственной персоне, но я видела,  как все головы поворачиваются к нему – одна за другой. И когда автор кармических  теорий усаживался на приготовленное для него место у стены, все глаза уже были  прикованы к нему и его спутнице. Я шла за ними, но те же глаза, которые  внимательно разглядывали Козакова и его женщину, как обычно, смотрели сквозь  меня.

Мистик посмотрел по сторонам, а затем так же молча кивнул мне, и я пошла по залу,  чтобы собрать записки с вопросами. Как всегда, я сложила листки и листочки в красную  лаковую шкатулку.

В полной тишине Козаков разобрал записки.

– Я начну с этой, – негромко объявил он, и его бархатный голос был глубоким и мягким,  он вил коконы и хранил от всех напастей этого мира. – Мне нравится этот вопрос.  «Вы часто говорили, что любовь в себе – это единственное, чего стоит искать, но  ни разу не объяснили, как именно это сделать».

Автор бестселлеров усмехнулся, и самые смелые из его слушателей тоже позволили  себе улыбнуться.

– Возможно, еще вчера я иначе ответил бы на этот вопрос, – продолжил Козаков, –  но сегодня я говорю так: а она вам нужна, эта любовь в себе? Плюньте и забудьте.  Ерунда это…

При этих словах Катя снова недоуменно подняла бровь, а Козаков быстро дотронулся  до ее руки.

– Не ищите любовь в себе, – невозмутимо посоветовал он, – и тем более не ищите  ее в других. Мы понятия не имеем, что нам нужно, и стремимся совсем не к тому, к  чему следовало бы. Это очень человеческие качества, и избавиться от них не в  силах ни вы, ни я…

Тут мистик смущенно развел руками и улыбнулся так мило и растерянно, что  сопротивляться его обаянию не было никакой возможности. Он опустил глаза и  некоторое время изучал свои босые ступни идеальной формы.

– Но, впрочем, у нас есть шанс. Этот шанс – готовность принять то, что само нас  найдет. Как правило, именно оно нам и нужно, но умение это понять – уже качество  мудреца. Я знаю человека, – задумчиво произнес мистик, но услышать об этом человеке  нам не довелось, потому что речь Козакова прервал бодрый звонок мобильного телефона,  и тут же все взгляды без исключения обратились к Кате номер три.

Она не смутилась и не покраснела, а просто раскрыла свою большую синюю сумку (я  готова поспорить, что ее подбирали под цвет глаз) и достала телефон.

– Да, я вас слушаю, – четко произнесла Катя.

Затем она легко поднялась и вышла, прижав к уху телефон. А мистик остался в зале.  Годы медитаций не прошли бесследно, и его загорелое лицо осталось непроницаемым.  Некоторое время он помедлил, ожидая ее возвращения. Но его рыжеволосая женщина не  вернулась ни через минуту, ни через две, ни через три. Мистик перешел к  следующей записке, и при этом его лицо по-прежнему не выражало никаких эмоций.  Но по тому, как он несколько раз сжал пальцы ног, я поняла: на этот раз ему не  все было как с гуся вода.

В тот вечер существование преподнесло сюрприз автору теории об устройстве этого  мира: его рыжая Катя так и не появилась.

Через час все записки были разобраны. Козаков вежливо отказался от чаепития в  клубе и не спеша вышел из зала. Именно тогда выяснилось, что ботинки и носки,  крайне непредусмотрительно оставленные им у дверей, отсутствуют.

Выдержка мистика была достойна восхищения.

– Я надеюсь, такси нас ждет, Анжелика? – невозмутимо спросил он, а в его темных  зрачках вспыхнула и сразу же погасла хитрая искра.

Такси нас ждало, и знаменитый автор бестселлеров, не моргнув глазом, босиком  прошел по коридору чайного клуба, спустился по ступенькам и прошлепал по ледяным  лужам к машине. Его телефон зазвонил, когда мы проезжали по узким улочкам центра.  В машине было очень тихо, и я услышала бодрый голос Кати:

– Ты все еще практикуешь? А я скучаю… И чтобы мне не было так одиноко, я взяла  на память твои ботинки. Ты не сердишься?

– Нет.

– Заедешь ко мне?

– Вряд ли, душа моя. У тебя уже достаточно материала для статьи, – очень спокойно  ответил Козаков и убрал телефон в карман.

А потом он прикрыл глаза и положил руки на колени – ладонями вверх.

– Вы не хотите заехать в обувной магазин? – спросила я, и мистик не спеша  повернулся ко мне:

– Не сейчас, Анжелика. У меня встреча.

– Встреча?

– Да. В конце этой улицы, на перекрестке, под часами меня ждет дама. Вы не  против, если мы пригласим ее к нам присоединиться? – галантно осведомился автор  бестселлеров.

– Разумеется, нет, – ответила я, хотя вряд ли его интересовало мое мнение.

Через пару минут такси остановилось у тротуара. Пешеходов в такую погоду было  мало, а те, кто по необходимости оказался на улице, бежали вперед, не разбирая  дороги, лишь бы быстрее убраться с дождя и холодного ветра. Только одна хрупкая  фигурка стояла неподвижно на углу, под большими электронными часами.

У девушки не было зонта, и мелкие холодные капли сыпались ей на голову. Если она  стояла здесь больше пяти минут, то наверняка промокла насквозь, и несложно  догадаться, что уже вечером она свалится в постель с температурой.

Козаков открыл дверь машины и босиком пошел к ней по мокрому тротуару, она  повернулась ему навстречу, и тогда я увидела ее лицо. В тот момент стало ясно,  что существование все-таки умудрилось преподнести сюрприз и мне.

Это была девушка-фотограф, которая снимала мистика для журнала.

Козаков подошел к ней и взял ее за руки.

Так они и стояли – босой мужчина и промокшая женщина – на оживленной улице, среди  стремительной московской осени. На них было холодно даже смотреть, но казалось,  что ни один из них не собирался двигаться с места. Я тоже вышла из машины.

– Мне очень неловко вас отвлекать, – произнесла я, и при этих словах мистик недоуменно  обернулся, как будто и думать забыл обо мне и о такси. – Но вы оба простудитесь.  Садитесь в машину!

– Анжелика – моя вторая мама, – усмехнулся Козаков. – Вы помните Лию?

Она улыбнулась мне, близоруко прищурившись, и я поняла, почему автор кармических  теорий стоял в ледяной луже босиком, забыв все на свете: улыбалась она так тепло  и приветливо, как будто прижимала вас к самому сердцу.

Мы вернулись в машину, только теперь мне пришлось перебраться на переднее  сиденье, потому что сзади, прижавшись друг к другу, уселись мокрые голубки.  Мистик держал хрупкую Лию за руку, и надо признаться, что более дурацкое выражение  лица у него было только в эротическом кино с участием девушки по имени «кажется  Кира».

Я понятия не имею, когда он успел договориться о встрече с Лией и как собирался  в нужный момент избавиться от Кати номер три. По всей видимости, знаменитый  мистик гораздо больше знал об устройстве этого мира, чем простые смертные.

Еще через четверть часа они высадили меня из такси у дверей моего дома и отбыли  в неизвестном направлении.