– Анжелика, – нерешительно произнес мистик в телефонную трубку, – вы еще не  спите?

– Разумеется, сплю.

– Простите. Мне очень неловко, что я вас потревожил…

Часы показывали начало четвертого, но я сильно сомневалась в том, что Козакову и  в самом деле было неловко.

– Что-то случилось, Алексей?

– Ээээээ…

– Только не говорите, что вслед за ботинками пропала вся ваша одежда.

– Не смешно, Анжелика. Может быть, повод, по которому я звоню, покажется вам ничтожным,  но для меня это очень важно, понимаете? Так что не сердитесь.

Его голос был чистый сахар, и наверняка автор бестселлеров прекрасно понимал,  что сердиться на него невозможно даже в начале четвертого ночи.

– Я написал пятнадцать страниц текста, – торжественно сообщил мистик, а я сделала  вывод, что пятнадцать страниц – это повод для гордости. – Может быть, вы  согласитесь сделать копию?

– Разумеется. Я приеду прямо с утра.

– Анжелика, – вкрадчиво начал Козаков, и мне уже было ясно, к чему он клонит, –  видите ли, это очень сильный материал. И я чувствую себя неуютно, когда у вас  нет копии…

Я села в кровати и включила свет.

– Минут через сорок я буду у вас. Постарайтесь за это время не потерять компьютер.

– Какая вы все-таки злая, Анжелика, – буркнул мистик, но голос у него был очень  довольный.

Такси приехало за мной через пятнадцать минут. Я оделась потеплее и вышла на  улицу. Было по-прежнему сыро и холодно, а с неба сыпал отвратительный мелкий  дождь. От одного воспоминания о том, как Козаков стоял на улице босиком,  преданно глядя в глаза промокшей Лии, меня мороз пробирал по коже.

Мы ехали мимо домов, расцвеченных рекламой, но светящихся окон было совсем мало.  Я представила себе мистика, который сидит у себя дома, прижимая к груди ноутбук,  чтобы не потерялся. Я представила Бориса, который наконец-то заснул в компании  двух молоденьких девушек, а может быть – трех. Первую Катю, которая беспокойно  кутается в одеяло, даже во сне не забывая о том, что срок сдачи новой рукописи  давно миновал. И Катю вторую, которая вглядывается в темноту за окном, в очередной  раз вспоминая загорелое лицо мистика. И Лию, которая закрылась в ванной и достает  из неведомых мне емкостей только что отпечатанные снимки. Впрочем, это маловероятно:  вряд ли фотографы сейчас делают это сами. Скорее, она рассматривает кадры на  мониторе компьютера, выбирая самые лучшие.

Где-то за этими темными окнами пряталась настоящая Змея, неприметная Ольга, и  Анна, которая боялась меня как огня, и Марина с телом, как будто выточенным из  розового мрамора… Вспоминали ли они в ту ночь знаменитого автора кармических  теорий, который наконец-то открыл свой компьютер и принялся писать? Или  предпочли запереть свои воспоминания в сундучки и шкатулки и больше не беспокоиться  понапрасну? И можно ли было считать, что он их сожрал?

Вряд ли даже автор теории об устройстве этого мира смог бы вразумительно ответить  на такой вопрос. А о том, что в ту ночь происходило с ботинками мистика в квартире  Кати номер три, мне не хотелось даже и думать.

Он встретил меня у дверей в шелковом халате, разрисованном иероглифами. Его лицо  было чуть бледнее обычного, но выглядел мистик очень довольным.

– Анжелика, как хорошо, что вы приехали! – радостно воскликнул Козаков.

В первый момент мне показалось, что он меня расцелует, но конечно же он не  сделал ничего подобного.

– Компьютер не потерялся, я очень его берег, – улыбнулся мистик и повел меня в  гостиную, где на светлом кресле – том самом кресле – и правда лежал тонкий  серебристый ноутбук.

Рядом с компьютером разлегся снежно-белый Шива.

– Видите, его надежно охраняли, – прокомментировал Козаков, – А-ааанжелика, на  вашем месте я бы все-таки был осторожнее…

Но я уже погладила Шиву и уселась рядом с ним, положив компьютер на колени.  Зверь был не против и даже позволил мне быстро почесать себя за ухом.

Мистик молчал.

На то, чтобы скопировать текст, у меня ушло не более двух минут.

– Ну что ж, если больше вам ничего не нужно, Алексей…

Я собиралась поехать домой и спокойно поспать до утра, но автор бестселлеров  смущенно улыбнулся и легко дотронулся до моей руки.

– Дорогая Анжелика, я… может быть, я прошу у вас слишком многого… Но…

– Но что?

– Вы не могли бы почитать текст прямо сейчас? Мне очень важно услышать беспристрастное  мнение.

– Мрррр, – авторитетно подтвердил Шива.

Не в моих правилах отказывать работодателю в столь важных вещах, даже в четыре  часа утра, а потому я молча села на диван и снова раскрыла серебристый компьютер  Козакова.

И не думайте, что я не заметила: он не решился обратиться со своей просьбой ни к  Кате номер три, ни к улыбчивой Лии. Хотя нельзя исключать возможности того, что  он просто не считал их мнение беспристрастным.

Главка, набранная на компьютере Козакова, называлась «Домик в деревне».

«Я пишу эту книгу зимой, в маленьком деревенском домике. На много километров  вокруг нет ни одной живой души. Я не взял с собой телефона для связи с внешним  миром, у меня нет ни телевизора, ни радио, и я понятия не имею о том, что  происходит с другими. Один раз в неделю ко мне приезжает машина, которая привозит  все необходимое, но я не разговариваю с водителем. Он ставит к моей двери сумку  и забирает со ступеней список того, что мне понадобится в следующий раз. Когда я  уехал в самый разгар морозов, мои друзья недоумевали: зачем? Но иначе было нельзя.  Такие книги, как эта, не пишутся среди разговоров и светской жизни… Иногда по  утрам я с трудом открываю дверь: слишком много снега выпадает за ночь. Иногда  температура опускается так низко, что отопление не справляется, и я надеваю на  себя всю одежду, которую я взял с собой, но все равно мерзну. И все же иначе  нельзя. Такие книги, как эта, не пишутся в комфорте».

Наверняка этот разворот в книге будет украшен изображением маленького  заснеженного домика с елками у забора и дымом из трубы. Красота, да и только.

Я подняла глаза на Козакова, который удобно сидел в кресле, положив ногу на ногу.  Хотя отопительный сезон в Москве еще не начался, в его квартире было тепло и  уютно: хорошая система кондиционирования отлично выполняла свою задачу. Пока я  читала первые строки, мистик успел выйти на кухню и вернуться с чашками и  чайником, и теперь колдовал над маленьким столиком, изображая ночную чайную  церемонию. Шива внимательно следил за ним своими янтарными глазами, как будто  все происходящее касалось его самым непосредственным образом и он тоже был не  против выпить хорошего чаю.

А может быть, внимание зверя привлекал шелковый халат хозяина, разрисованный  золотистыми иероглифами, которые сверкали и переливались на свету.

«В первую ночь я несколько часов ворочался в кровати, не в силах понять, какой  назойливый звук мешает мне уснуть. И только под утро понял, что этот звук –  тишина, такая непривычная для городского жителя. Нет ни машин, ни трамваев, ни  случайных прохожих, ни птиц, ни собак, ни даже звука капели. Эта тишина звенела  в моих ушах, привыкших к шуму, и мешала уснуть. Мы так привыкли ко всему ненужному,  что уже не умеем обходиться без суеты. И я не исключение…»

– Анжелика, вы будете пить чай? – спросил Козаков. – Берите скорее вашу чашку, а  то чай остынет и вкус уже будет не тот.

Мистик разложил на столике груши, орехи и даже выставил две тарелки с разными  сортами халвы.

Он взял горсть орехов и устало улыбнулся.

– Прошу вас, Анжелика, чувствуйте себя как дома, не стесняйтесь. Может, хотите выпить  что-нибудь покрепче?

– Нет, спасибо, – ответила я и сделала глоток из чашки.

– Ну, как знаете.

«В первые дни я совершенно не мог писать. Я сидел здесь один, молча смотрел, как  снег ложится на землю, а моя голова буквально раскалывалась от воспоминаний. Они  наскакивали друг на друга, сталкивались, перемешивались и, казалось, хотели  свести меня с ума. А когда я наконец засыпал, воспоминания возвращались в виде  пугающих ярких сновидений…»

Козаков разлегся на диване и так радостно откусил грушу, что сок брызнул во все  стороны, попав даже на монитор компьютера. Я молча достала из сумки салфетку и  вытерла ноутбук.

«Через неделю после заселения ко мне в первый раз должна была приехать машина с  продуктами, и я уже думал о том, что нужно отсюда убираться. Я не мог ничего  писать, и во всем этом не было никакого смысла. Но на шестой день мой мозг как  будто избавился от всего лишнего, и я наконец-то понял, зачем я здесь…»

Когда я дочитала до этих слов, Козаков как раз успел доесть грушу и поднялся с  дивана. Из кармана шелкового халата он достал маленький стеклянный пузырек и  высыпал на ладонь несколько гранул крайне подозрительного серого цвета.

– Хотите? – спросил он меня. – Я знаю, что не хотите. И не надо смотреть на меня  так осуждающе!

Это было уже слишком. Я аккуратно закрыла компьютер и положила его рядом с собой  на широкую ручку кресла.

– Что такое, Анжелика? – озабоченно произнес мистик. – Вам не нравится?

– Мне нравится, – ответила я. – И я с вами согласна: такие книги, как эта, не  пишутся в комфорте, при влиянии лишнего шума и ненужных событий.

Козаков улыбнулся, и одновременно с этим его левая бровь иронично изогнулась.

– Вас смущает несоответствие антуража? – спросил Козаков, проглотил свои подозрительные  гранулы, довольно причмокнул и спрятал пузырек в карман. – Но разве это важно?  Разве важно, где и как я пишу эту книгу, если я ее все-таки пишу?

Мистик снова наполнил маленькую чашечку ароматным чаем и протянул ее мне. Когда  я сделала глоток, он продолжил:

– Иногда мне кажется, что вам стоило родиться лет на тридцать раньше и быть пионеркой.  Вы слишком прямолинейны! У вас все только черное и белое, никаких полутонов.  Красная Шапочка – хорошая, Волк – плохой, да?

– Понятия не имею, с чего вы это взяли. Я просто стараюсь быть честной, Алексей…

– Честной?! – Он встал напротив меня, скрестив руки на груди. – И что же вы  вкладываете в это понятие? Неужели соответствие внутреннего и внешнего? Может  быть, вы сейчас будете мне доказывать, что я не прав? Может, вы думаете, что мне  нужно было наплевать на все сроки, дождаться зимы, уехать в глушь и мерзнуть там  пару месяцев, чтобы написать то, что я прекрасно могу написать и здесь?! Вы это  будете мне доказывать?

Его лицо покраснело, а маленькие морщинки, которые делали его похожим на грустного  клоуна, проявились сильнее обычного. Мистик был не прав: я не собиралась ничего  доказывать.

Я молча допила чай и поставила чашку на стол.

– Знаете что, Алексей? – как можно спокойнее сказала я. – Вы мешаете мне  сосредоточиться. Так что я лучше поеду домой и почитаю там, а потом сразу же вам  перезвоню. Всего доброго.

– Как вам будет угодно, – холодно произнес Козаков и скрестил руки на груди.

– М-я-я, – неодобрительно высказался Шива.

Они оба проводили меня до дверей, причем кот обвивался вокруг моих ног, пытаясь  изобразить нечто, похожее на цирковой номер.

Когда я надела сапоги и пальто, зазвенел домофон:

– Вы заказывали пиццу? – спросил хриплый мужской голос.

– Конечно, – отозвался Козаков, при этом морда у кота стала настолько хитрой, как  будто инициатором заказа пиццы был именно он.

Козаков подмигнул коту, внимательно заглянул мне в глаза и смущенно улыбнулся:

– Ну что вы хотите, Анжелика? Я всего лишь живой человек. И Шива, представьте  себе, с удовольствием ест пиццу с грибами…

Откровенно говоря, он был прав. Мы всего лишь живые люди, и к тому же Шива…  Словом, вряд ли такая, как я, могла осуждать их обоих. Я поплотнее закуталась в  шарф, и тут женский голос у меня за спиной произнес:

– До свидания, Анжелика. Спокойной ночи.

Мы с Козаковым обернулись одновременно. В дверях его спальни стояла Лия, завернутая  в ярко-красную простыню. Ее очень короткие волосы были взлохмачены и стояли  дыбом, а глаза были по-детски прищурены, то ли потому, что она вышла из темноты  на свет, то ли потому, что плохо видела, но не носила очков.

– Зачем ты встала? Иди спать, душа моя, – мягко проворчал Козаков, а она улыбнулась  мистику так, как будто уже обнимала его всем телом.

– Меня разбудил звонок, – улыбнулась она. – Это пицца? Надо же, как этот зверь с  вами нежничает, Анжелика. На меня он сегодня ужасно шипел…

В ее словах прозвучал такой же укор, как в моем сне:

«Как ты могла, Анжелика?»

Я смотрела на нее, не в силах отвести глаз. Шива звонко мурлыкал, свернувшись у  моих ног.