– А точно любит?

– Похоже, да…

– Тогда терпи.

– Стараюсь. Как во время решающего генетического опыта.

– Ах, бэби, как бы я хотела, чтобы русский медведь опередил голландского Тюльпанчика!

Глория расхохоталась:

– Слушай, Ма! Тебе не кажется, что мы с тобой участвуем в каком-то безумном соревновании?

– А что? – Мать поддержала смех дочери. – Отличное получается дерби!

– Ага! Победительницей будет объявлена та, что первая получит предложение руки и сердца!

– Шикарное такое условие!

– Ладно, уговорила: дерби так дерби!

В голосе дочери зазвучал азарт, присущий когда-то исключительно матери.

– Значит, победит та, которая первая услышит предложение о браке.

– Согласна.

– Тогда – вперед!

– Только чтобы по-честному!

– Ой, прости, Ма, опаздываю!..

– Да и мне пора собираться… Ну, пока, бэби! Целую! Успеха нам обоим! Ой, как же ты меня насмешила! Насмешила и утешила! Правда, бэби! Это же совсем другое дело! Да здравствует дерби!

Закончив сумбурный диалог, ученая дама выхватила из вазы букет роскошных роз и под собственное громкое пение кинулась в водоворот венского вальса. Безукоризненно выученные ноги сами собой несли тело, легко и проворно вписывая пируэты в периметр гостиничного номера.

Удерживая обеими руками мокрые стебли, она безостановочно кружилась, не глядя по сторонам, утопив лицо в гущу алых лепестков.

Жестковатые листья то и дело касались щек, шеи, плеч, превращаясь в соблазняющие прикосновения мужских рук, уже не чужих, а почти родных, безудержно манящих, невыносимо желанных…

Легкие уколы шипов не пугали, а дразнили, напоминая об остроте взаимных ласк, все усиливая и усиливая тягу к недоступному, до которого, как внезапно оказалось, рукой подать.

А розы вкрадчиво благоухали, обещая превратить мимолетную любовную интрижку в большое и настоящее чувство, называемое последней любовью…

3. Испорченные попытки

В Париже любовное приключение матери неуклонно двигалось к романтичному финалу.

А дочь в фамильном имении Дюбуа старательно ухаживала за раненым и ждала, ждала, ждала хоть малого намека, хоть детали в поведении любимого пациента, за которую можно было зацепиться.

Но русский медведь по-прежнему вел себя как непонимающий юноша.

В конце концов Глория нашла занятие, объединившее их, пусть не в страстном порыве, но, по крайней мере, в мозговом штурме.

Герой и спасенная им особа принялись упорно искать имя Безымянной Красавице.

Но Орлов, по широте своей русской души, часто отвлекался от темы.

Вот и сейчас, выпив положенную дозу лекарств, пациент попробовал вызвать в сиделке приступ неуместного смеха или неконтролируемой ярости.

– Королева роз – это звучит, но я бы предпочел титул «Королева томатов», ну или огурцов.

– Почему это?

– А какая польза от твоего пресловутого цветка? Из томатов можно изготовить кетчуп, огурцы годятся на засолку, а вот что делать с твоим шипастым произведением изощренной селекции?

– Любоваться! – надменно отчеканила Глория.

– Ах да, я совсем забыл эстетическую составляющую…

– Еще ваш знаменитый писатель Достоевский говорил, что красота спасет мир.

– Но, думаю, он имел в виду не декоративный цветочек.

– С каким удовольствием я вонзила бы в такого вредного пациента шприц с обезболивающим!

– Соглашусь и на шип от розы.

– Чтобы заработать столбняк?

– О Королева, только не касайтесь медицинских тем!

– Не буду, если мы вернемся от идиотского трепа к интенсивному поиску имени для Безымянной Красавицы.

– Предлагаю обыграть белый цвет твоей розы.

– Попробуй.

– «Снежный шар»?

– Фи.

– «Снеговик»?

– Не смешно.

– Во! «Снежная баба с морковкой вместо носа».

– Почему с морковкой?

– Ну, можно с редькой или свеклой, на худой конец.

– Только не вздумай перечислять все овощи мира.

– Я еще и до фруктов доберусь.

Стремительный диалог в стиле абстрактных анекдотов и абсурдистских пьес закончился обоюдным смехом.

Русский пациент, содрогаясь от хохота, иногда морщился от ноющей боли, рождающейся в простреленных тканях и пробитых мышцах.

А американская сиделка, увлекшись игрой в имена, на какое-то время избавилась от посткатастрофического синдрома, ежечасно травмирующего психику.

– «Прелесть»…

– Банально!

– «Герцогиня»…

– Заиграно, и не один раз!

– «Гордость Луизианы»…

– Американцы не поймут.

– Кстати, Королева, если ты приспособила свою розу к постоянному гаданию, то дай ей соответствующее имя.

– Например?

– «Сивилла».

– Не то.

– «Кассандра».

– По-моему, такой сорт есть у греков, а может, у итальянцев.

– «Пифия».

– Слишком мрачно звучит.

– Ну, тогда мои познания в предсказательницах и провидцах иссякли.

– Да, мифологическая эрудиция у тебя потрясающая. Но тут нужен более тонкий подход.

– Не отрицаю.

– Розу надо постараться назвать так, чтобы это всем говорило о ее достоинствах, о ее высшем секрете, который, возможно, не знаю даже я.

– Неразрешимая загадка.

– Почти.

– Ну, если даже ты не знаешь, как к ней подступиться…

– Название должно прийти само, раз и навсегда, – как сильная научная идея, как поэтическое озарение, как мгновение любви…

Глория, так долго избегавшая этого заветного слова, взглянула на Георгия.

Но тот как будто не услышал ничего особенного.

– Думаю, рано или поздно тебя осенит.

– Скорей ты найдешь нужное название.

– Если бы не рана…

– Извини, опять забыла.

– Кстати, покажи мне розы, которые ты сегодня выберешь для гадания.

– Жаль, Безымянная Красавица далеко – придется ограничиться бабушкиным розарием.

– Ну, тогда – вперед.

– Только осторожно.

Сиделка выкатила кресло с пациентом в ближнюю аллею, не рискуя углубляться в сад.

– Ну, вот мы и пришли.

Георгий Орлов понюхал розу.

– Как называются эти гордячки?

– «Ночной поцелуй».

– Отличное название.

– Еще бы.

Глория чикнула секатором у основания шипастого стебля.

– Нам бы придумать что-нибудь аналогичное.

– Постараемся.

– «Ночной поцелуй»… – повторил Орлов и добавил: – На что будешь гадать на этот раз, если не секрет?

– Ну, на то, как быстро ты поправишься, – лукаво улыбнулась Глория.

– А если серьезно?

– Гранд Маман говорила, что если кому-то постороннему рассказать о загаданном, то ничего не выйдет.

Григорий Орлов деланно возмутился:

– А я что, посторонний?

– Не совсем.

Глория Дюбуа срезала второй бутон.

– Но все равно болтать о заветном нельзя.

– Тогда я угадаю.

– Попробуй.

– Ты делаешь ставку на успех своей розы на парижской выставке?

– Мимо!

Русский пациент и американская сиделка повернули к дому.

– Думаю, тандем из Анфан Террибля и председателя обеспечит мне хотя бы третье место.

– Какие мы самоуверенные.

– Без упертой самоуверенности в науке делать нечего.

– Что верно, то верно.

Георгий ойкнул, нечаянно зацепив ошипованную ветку.

– Поосторожней!

Заболтавшаяся сиделка вытянула из бинтов отломившийся сухой шип.

– Больно?

– Терпимо.

– А у вас в России гадают на розах?

– На розах – нет, только на ромашках. Но это жутковатый способ, не для нервных людей.

– Расскажи.

– Только не падать в обморок.

– Уже вся трепещу.

Георгий Орлов загадочно улыбнулся.

– Технология чисто русская: простая и жестокая. Берут ромашку и отрывают лепесток за лепестком.

– Зачем?

– Ну, чтобы узнать – любит или не любит.

– А при чем здесь бедные лепестки?

– Когда их отрывают, то обязательно бормочут: любит – не любит – любит… Какое слово придется на последний лепесток, такова и судьба.

– Жалко ромашку! Типично русское варварство.

Русский мрачно усмехнулся.

– Вот такие мы варвары…

Георгию явно захотелось снова вызвать Глорию Дюбуа на словесную дуэль по сравнению отрицательных и положительных качеств американского и русского менталитетов.

– Может, дадим твоей розе имя «Серенада»?

– Скажи еще – «Солнечной долины».

– Ах да, старый голливудский фильм. У меня мать обожала пластинку с саундтреком.

– А я думала, в России слушают только – как это правильно сказать – чакушки?

– Частушки.

– Ага, частушки.

– Ну да, и исключительно матерные.

– Это с ненормативной лексикой?

– Разумеется.

– Может, исполнишь хоть одну?

– Пожалуйста.

Георгий Орлов прочистил горло певческим коротким прокашливанием.

– Исполняется частушка времен застоя!

– Времен чего?

– Ну, «холодной войны».

– А, понятно – когда вы хотели на нас бросить водородную бомбу.

– Нет, Гло, это вы хотели разбомбить Москву.

– Не преувеличивай.

– Ладно, слушай частушку.

– А почему без аккомпанемента?

Глория Дюбуа подняла с блюдца чайную ложечку.

– Я слышала, все русские играют на ложках.

– Увы, этому искусству не обучен.

Георгий Орлов изобразил страдание от невыносимой боли.

– К тому же одной рукой не сыграешь и на балалайке.

– Ладно, давай без аккомпанемента.

– Мы б Америку догнали по надоям молока, но сломался, но сломался…

И хотя частушка исполнялась на русском, Георгий Орлов сделал многозначительную паузу.

– … сломался у быка!

Разумеется, любознательная аспирантка Луизианского университета потребовала дословного перевода.

Но русский стажер посчитал, что хватит и корректной передачи идеи.

– Смысл в том, что Россия отстала от Соединенных Штатов в области искусственного осеменения коров.

Глория Дюбуа даже не улыбнулась:

– Ну, вы всегда и во всем от нас отставали.

Георгий Орлов замешкался лишь на мгновение:

– Зато мы первые запустили человека в космос.

– А мы опередили вас на Луне!

Однако международному и межнациональному конфликту не пришлось перейти в неуправляемый кризис.

Георгий Орлов, как истинный русский, добившись своей цели, перестал конфликтовать с американкой, позабывшей благодаря политической дискуссии о библиотечной трагедии.

А Глории Дюбуа, как стопроцентной американке, к тому же по-настоящему влюбленной, было все равно, что спорить, что молчать, – лишь бы находиться рядом с объектом нескрываемого обожания – выздоравливающим раненым.

– Может, пора на отдых?

– Нет, погуляем еще.

– Тогда я отнесу бутоны в спальню и вернусь.

– Надеюсь, ты мне расскажешь о результате гадания.

– Только в одном случае: если он будет тот, которого я жду.

– Я пройдусь к бассейну.

– Договорились.

– Можешь не спешить.

Георгий Орлов, не отрываясь, смотрел вслед Глории Дюбуа.

Русский пациент конечно же понимал, чтó загадала на утро милая, заботливая и сердечная сиделка.

И это не на шутку его встревожило.

Георгий Орлов не верил ни в дурные приметы, ни в вещие сны, ни в цыганские предсказания.

Но, похоже, Глория Дюбуа более чувствительна к подобного рода вещам.

Конечно, безобидные цветочки – это вроде бы не черная драная кошка, перебежавшая дорогу, и не баба с пустыми ведрами. Но…

Черт бы побрал эти дурацкие розы.

А вдруг распустится не правая, а левая?

Георгий Орлов четко представил себе, как на рассвете суеверная и мнительная аспирантка при виде неудачного результата впадает в глубокую меланхолию и непроходящую тоску.

Неужели мало библиотечного кошмара, породившего эти длительные приступы хандры и перманентную ипохондрию?

Оставалась лишь одна хрупкая надежда, что правый бутон все-таки опередит левый в этом фаталистическом соревновании, опередит и расцветет.

Расцветет изумительно, прекрасно и многообещающе…

4. Камерный этюд

В этот вечер Глория Дюбуа ожидала звонка из Парижа гораздо с бóльшим нетерпением, чем предыдущие. Даже те, которые могли принести радостную весть о судьбе Безымянной Красавицы.

Но состоявшийся утром разговор сместил все точки притяжения, и интерес теперь состоял лишь в том, что сообщит Анфан Террибль о своей тюремной экскурсии.

Главный вопрос – удалось ли голландскому Тюльпанчику опередить русского медведя в дерби, о котором ни тот, ни другой не имели представления.

Но парижская дама, как назло, затягивала с конкретным ответом.

– Да, бэби, вот и я, – наконец раздалось в трубке. – Только что освободилась из чудесной тюрьмы…

– Ма, оставь свои хулиганские шуточки!

– Гло, не сердись. Консьержери – действительно привлекательное место! Просто на редкость привлекательное! Я теперь это знаю точно!