Я молча кивнула.

– Не плачь, – сказал он, вытащил одну руку из-под меня и принялся вытирать слезы у меня со щек указательным пальцем, а потом провел им по моим губам. – Что случилось? Я сделал тебе больно?

– Нет, о нет, конечно, – ответила я. Как он мог сделать мне больно? А воспоминание о том, как он входил в меня, заставило меня прошептать: – Я люблю вас.

Я просто не могла сдержаться.

Он замер, лежал не шевелясь и даже, кажется, перестал дышать. Потом скатился с меня, крепко прижал к себе, поцеловал в лоб и прижался щекой к моему лицу.

– Ох, Анна, – пробормотал он. – Ох, милая моя Анна… Спустя какое-то время я сказала:

– Все нормально, не волнуйтесь. Вам не нужно… вам ничего не нужно делать. Просто… просто я так чувствую.

Он обхватил мое лицо руками и взглянул мне прямо в глаза. Потом прошептал:

– Знаешь, то, что ты только что сказала, – это большая честь. Он больше ничего не добавил. Мы смотрели друг на друга целую вечность, а потом я поцеловала его и, вернувшись в его объятия, уткнулась носом ему в шею. Подушка пахла мной и им, образуя какой-то смешанный аромат, как будто мы стали одним новым человеком.

Я могла бы лежать рядом с ним целую вечность, но тут в большой комнате зазвонил телефон. Мы оба подскочили от неожиданности. Потом Тео снова поцеловал меня в лоб, встал с постели и снял трубку.

– Алло?.. Доброе утро, Криспин! – Долгая пауза. – Хорошо, мы будем там в пять часов… Нет, нормально… Да, конечно… Gaol.

Я села на кровати. Тео положил трубку, вернулся в спальню и начал одеваться.

– Кстати, я вынул твои фотографии из промывки.

– Боже, я совсем забыла о них. Когда вы только успели?

– Когда они были готовы. Ты быстро уснула. Я рад, что не разбудил тебя.

– Это было тогда, когда вы накрыли меня одеялом? Он улыбнулся.

– Да. Мне не хотелось, чтобы ты замерзла. – Он не стал набрасывать рубашку, просто пошел в большую комнату, бросив через плечо: – Ты ведь идешь на благотворительную выставку для попечителей «Патронз Вью»? Она начинается в семь, но Криспину еще нужно заехать в типографию, чтобы забрать буклеты. У меня много дел сегодня утром, но я пообещал ему приехать к пяти, чтобы помочь с последними приготовлениями. Не хочешь поехать со мной?

– Очень хочу! – Я вскочила и принялась искать свои трусики.

– Как насчет кофе? А потом, мне кажется, тебе лучше вернуться в Холл и переодеться.

– Полагаю, вы правы, – ответила я, но при этом подумала, что впервые в жизни мне не хочется мыться. Мне хотелось, чтобы от меня пахло Тео, хотелось ощущать его в себе и на себе как можно дольше. Должно быть, по моему голосу он догадался, что мне не хочется возвращаться, но ошибся относительно причины этого.

– Анна, бедняжка, неужели все так плохо?

– Не то чтобы очень. Вообще-то говоря, Рей – нормальный парень. Добрый, по большей части. И еще, я уверена, ему искренне хочется, чтобы мне здесь понравилось. Но он все время занят. Он даже не присматривает за Сесилом, почти забыл о нем. Да и сам Сесил со странностями. Даже зовут его так, словно это имя ему не подходит. А что до Белль… – Мне казалось, что я никогда не смогу признаться в этом, но я продолжила: – Я имею в виду… Я, конечно, понимаю, что она – моя бабушка и все такое, но… На самом деле она ведь не живет здесь, как и я. Она все время повторяет, что хочет, чтобы я стала членом семьи. Но она плохо относится к Сесилу, то есть действительно плохо, даже отвратительно. И если я не буду вести себя так, как хочет она… Об этом страшно даже подумать. Во всяком случае, пьяная, она меня пугает. И еще… в последний раз… она наговорила… она наговорила обо мне всякой неправды.

Он закрутил крышку на кофеварке.

– Это не очень хорошо. Ты не могла бы не попадаться ей на глаза? Тебе ведь не надо часто бывать там. Ты можешь оставаться здесь. – От его улыбки у меня вдруг появилась уверенность, что все будет хорошо. – У нас закончились круассаны. Как ты относишься к гренкам?

Я умирала от голода, поэтому решила, что к гренкам я отношусь положительно. Я нарезала вчерашний французский хлеб, порезала наискось, как делал он, и положила ломтики на гриль. Чтобы дотянуться до печки, мне пришлось встать рядом с ним. Он отодвинулся и спросил:

– А где твоя мать остановилась в Испании? – Потом налил черный кофе себе и добавил горячее молоко в мой.

– Место называется Миджас, но все произносят его как Михас. Дэйв говорит, что городок небольшой, но приятный, в старомодном стиле.

– Я бывал в Миджасе, – ответил он, правильно произнося название. – И твой Дэйв совершенно прав.

– Они решили остановиться в большом отеле, только на самом деле он не очень большой. Они хотят определиться, какие люди туда приезжают, почему и все такое. Потом они собираются купить один отель для себя. У Дэйва уже были гостиницы раньше, так что он знает, что делает.

– Да, похоже на то. Что там с нашими гренками?

Я умудрилась вовремя снять их с гриля, так что они не подгорели, хотя это и было странно, потому что я больше принюхивалась и смотрела на него, чем на гренки. Тео тем временем сновал взад-вперед по комнате, выставляя на стол масло, джем и тарелки. У меня опять возникло щекочущее ощущение между лопатками, совсем как тогда, в фотолаборатории, как будто мое тело не сводит с него глаз, даже если я не смотрю в этот момент на него.

Мы как раз заканчивали мыть посуду, когда телефон зазвонил снова. Тео подошел к нему:

– Алло?

Лицо его просветлело. Из трубки донесся неясный голос. На какую-то секунду мне показалось, что это Эва. Впрочем, я была уверена, что она не станет возражать.

– Привет! – воскликнул он, а потом заговорил на каком-то иностранном языке, улыбаясь, хмурясь, размахивая свободной рукой, а иногда и той, в которой держал трубку.

Я все вытирала и вытирала руки кухонным полотенцем, а Тео что-то быстро писал на обороте конверта, плечом прижав трубку к уху. Глядя на то, как он быстро записывает иностранные имена и адреса, некоторые на русском языке, своим аккуратным и четким почерком, я почувствовала, как сердце у меня снова совершило кульбит. Я не проронила ни звука, но он поднял голову и сказал по-английски:

– Каик! Прости меня! Я могу перезвонить тебе попозже?

– Не беспокойтесь, – остановила его я. – Я ухожу. Мне в самом деле нужно переодеться.

Он сказал в трубку:

– Каик, подожди минуту, – положил ее на стол, подошел ко мне, обнял и поцеловал. – Анна, милая! Увидимся позже.

Я быстро поцеловала его в губы, повесила фотоаппарат на шею и, уже спускаясь по лестнице, услышала, как он снова взял трубку.

– Каик?

Снаружи было теплее, чем в бывшей конюшне, но солнце спряталось. Я медленно прошла по лужайке и углубилась в лес. Воздух был неподвижным и влажным. Моя кожа дышала запахом пота и дыма Тео, вдыхала мой собственный мускусный аромат, и, шагая по лесу, я ощущала в себе тяжелое тепло. Это была не боль, а полнота, какая-то целостность и завершенность. Мне казалось, что я чувствую это тепло на каждом шагу. Я прошла по лужайке, миновала свет и тени лесной прохлады и подошла к калитке. Холл показался мне усталым и старым – приземистое здание, нелепо застывшее в чахлых зарослях коричневой травы. Но это не имело решительно никакого значения, потому что у меня был Тео. Щекочущее ощущение между лопатками, казалось, говорило, что Тео здесь, рядом. Я смело толкнула калитку, решительно пересекла лужайку и отворила заднюю дверь.

Откуда-то доносился плач Сесила. Он плакал громко, взахлеб, не останавливаясь. Я поспешно бросилась по коридору к его комнате.

Однажды он нарисовал на стене двух лежащих людей в черном, так высоко, как только смог достать. Но в комнате его не было. Плач не прекращался – он перешел в истерические крики, становясь все громче и громче. Я пробежала через кухню и выскочила во вращающуюся дверь.

В холле стояла Белль. Наклонившись, она держала Сесила одной рукой, а другой била его по спине и по голове. Он извивался, стараясь высвободиться. Дверь, закрываясь, хлопнула у меня за спиной. Старуха распрямилась и оттолкнула мальчика. Он заскользил по полу, замолчал и лежал неподвижно. Потом она повернулась и увидела меня.

Я пробежала мимо, едва не задев ее. Она отшатнулась. Сесил тихонько плакал на полу у двойной двери, обхватив голову руками, и тельце его содрогалось при каждом вздохе. Ему явно было очень больно. Когда я прикоснулась к нему, он вскрикнул, но это был уже крик отчаяния. Я выпрямилась и огляделась по сторонам.

Снаружи стоял Рей и смотрел на нас. Я глядела на него сквозь старое, пыльное оконное стекло, и мне показалось, что по щекам его текут слезы.

Я резко обернулась. Белль исчезла.

Я склонилась над Сесилом.

– Сие? – Он слабо кивнул. – Сейчас я попробую усадить тебя.

Я взяла его за руку так бережно, как только могла. Он вскрикнул, тело его содрогнулось, и его стошнило прямо на мраморный пол.

Открылась входная дверь, и вошел Рей. Он посерел, его трясло. И он на ходу снимал свой шерстяной свитер.

– Не надо его трогать. С ним все в порядке?

– Нет.

– Я… Ему нужен врач?

– Не знаю. Да. Думаю, у него сломана рука.

Он опустился на колени прямо в лужу рвоты, даже не заметив этого, и укрыл Сесила своим свитером. Потом заговорил с малышом, одновременно осторожно ощупывая его, как это делают при оказании первой помощи. Руки у него дрожали.

– Ты слышишь меня, Сие? Посмотри на меня. Скажи, где больно? Здесь? И здесь? А вот здесь?

Постепенно Сесил перестал плакать и лежал, не шевелясь. Глаза у него были открыты, и он смотрел на Рея, сидевшего на корточках.

– Думаю, ты права насчет руки. Мой маленький бедняжка! Наверное, лучше мне самому отвезти его в травматологию. Это будет быстрее, чем вызывать «скорую помощь»… Пройдет неизвестно сколько времени, прежде чем они доберутся сюда, в деревню. Ты побудешь с ним, пока я все приготовлю?

– А что делать, если вернется Белль? Глаза у него растерянно забегали.

– Я… не знаю. Она не вернется. Не думаю… Я быстро. Разговаривай с ним, только негромко. Не позволяй ему уйти от нас.

Он заковылял по мраморному полу, потом с трудом поднялся по лестнице.

Я повернулась к Сесилу:

– Сие? Это Анна. Ты меня слышишь?

– Тошнит ужасно, – сказал он тоненьким голоском, как если ему было и плохо, и больно одновременно. – И еще мертвецы. И черви. Жара. Обжигающая жара.

– Все уже закончилось, не бойся, малыш, – сказала я. – Дядя Рей отвезет тебя в больницу. Там тебя вылечат.

Потом я вдруг подумала, что Рей не остановил Белль. Он просто стоял, боясь пошевелиться. Стоял и смотрел. И плакал как ребенок. Будет ли Сесил с ним в безопасности?

По лестнице спускался Рей. В руках он держал несколько одеял и большую красную сумку для оказания первой помощи.

Когда он направился к нам по коридору, я встала, оказавшись между ним и Сесилом. Он замер.

– Я поеду с вами, – заявила я.

– Спасибо, я сам справлюсь.

– Думаю, я все равно должна поехать с вами. Он долго молчал, потом глубоко вздохнул.

– Да. Да, я понимаю… Анна, я не обижаюсь на тебя. Я не мог… Я не мог остановить ее. Я не могу объяснить… Но ни за что на свете я не причинил бы Сесилу вреда. Я отдал бы все что угодно, только бы этого не случилось. Он мой… Он мне как сын. Я люблю его.

Не знаю почему – может быть, потому, как он прикасался к Сесилу, или потому, что он даже не обратил внимания на рвоту, – но я поверила ему и поняла, что Сесил будет в безопасности: он обойдется и без меня. Рей попросил меня уложить сломанную руку Сесилу на грудь, чтобы малыш не мог пошевелить ею, а сам принялся бинтовать ее. Пока он занимался Сесилом, я взяла одеяла и расстелила их на полу микроавтобуса, потому что там ему будет лучше, чем на сиденье. Так сказал Рей. Он очень бережно поднял Сесила, перенес в микроавтобус и уложил в импровизированное гнездо, которое я для него соорудила, а сверху укрыл еще одним одеялом.

Потом запустил мотор и очень медленно поехал прочь.

Воздух уже накалился, и на своей коже я вновь ощутила запах Тео. Только теперь мне хотелось вымыться, я хотела избавиться от всего, что видела. Я вернулась в здание.

В коридоре воняло рвотой. Из кабинета появилась Белль. При мысли о том, что она находилась там все время, пока мы занимались Сесилом, у меня по коже побежали мурашки.

– Итак, ты сделала то, ради чего приехала сюда…

На мгновение мне показалось, что я не выдержу и меня вырвет. Так жутко воняла рвота Сесила, и запах желчи забивал мне ноздри. Я не хотела разговаривать с ней. Мне было плохо, я чувствовала себя разбитой и грязной. И я хотела найти Тео.

Но сначала мне надо было искупаться. От увиденного у меня щипало глаза. Я поднялась по лестнице, не глядя на Белль.

Раздеваясь, я обнаружила письмо Стивена о Каталине в кармане своих шортов и положила его к остальным. Я приняла горячую ванну – такую горячую, что едва не сварилась, – и яростно терла себя мочалкой до тех пор, пока не появилось ощущение, что с меня начала слезать кожа. Я вымыла голову, надела чистый лифчик и трусики, воздушную юбку и цветастый топик, которые я приберегала для какого-нибудь особенного случая. Это была последняя чистая одежда, которая у меня оставалась, и, слава богу, она вполне годилась для вечера. Наносить макияж я не стала. Мне не хотелось смотреться в зеркало.